Лютер Блиссет - Кью

В типографии — постоянный безумный поток народа. День до отказа заполнен важнейшими встречами: непрерывная круговерть обсуждений, разговоров, планов, предвещающих новые землетрясения и перевороты уже в ближайшие недели. Крестьяне неистовствуют: не проходит и дня без известий о грабежах, восстаниях, банальных драках, перерастающих в бунты в одной земле за другой. Сеть контактов, обширная и разветвленная, поддерживавшаяся Магистром с завидным постоянством все предыдущие годы, никогда не переставала расширяться, снабжая нас последними известиями. Вдобавок есть еще и типография — а это важнее всего. Изумительная техника со скоростью пожара в засушливое лето поставляет нам множество идей, как быстрее и дальше передавать послания и воззвания, чтобы объединять все новые и новые братства, появляющиеся во всех уголках страны как грибы после дождя.

Двое подмастерьев неистовствуют за работой в большой типографии герра Герготта в Нюрнберге. Их руки ловко превращают простые чернильные отметки на бумаге в свинцовые шрифты, размножающие слова. Беглый взгляд — и проворные пальцы уже набирают рукописи Магистра — разящие ядра, которые разлетятся во всех направлениях. По своей поражающей мощи они превосходят пушечные. Пресс в углу, кажется, дремлет в ожидании, когда будет поставлена последняя точка.

Убедить их оказалось несложно. Герготт на неделю уехал из города, а Гут, Пфайффер, Денк и Магистр Томас одновременно убедят кого угодно: ураган болтовни, веры и страсти этих людей заставил бы и мертвого встать и вернуться к работе.

Глуповато улыбаясь, я в то же время внимательно прислушиваюсь к диалогу, разворачивающемуся за столом в глубине типографии. Они с головой погрязли в дискуссии. Ганс Гут родом из здешних мест, он живет в Бибре, всего в нескольких милях отсюда, и уже несколько лет является непревзойденным распространителем печатной продукции. Он печатал первые части переведенного Лютером Евангелия, что принесло ему и доверие, и авторитет, и кредиты, которые он, однако, не положил в княжеские банки. Заваленный работой по горло, он пытается открыть собственную типографию в Бибре — важнейшая инициатива, которую, возможно, удастся осуществить в течение ближайших недель. Во всяком случае, он знаком со всеми последними техническими достижениями в печати, и его мнение никто не подвергает сомнению.

Йоханнес Денк, на вид примерно моих лет, изворотливый, как хорек, тоже уроженец здешних мест, прекрасно знакомый местным властям, но все же провел много времени в путешествиях по странам и весям вплоть до берегов Северного моря. Заводила и умелый агитатор — такого лучше иметь в друзьях, чтобы его свободолюбивый дух не обернулся против вас. Его блестящий ум ярко проявляется и в отношении Писания: город до сих пор бурлит после его проповеди, где он перечислил сорок парадоксов, встречающихся в Евангелии. Он утверждает, что для верующего «нет другого проводника» в чтении Библии, кроме «глубочайшего проникновения в мир гласа Божьего, проистекающего от Святого Духа». Магистр высоко ценит остроту его ума, изворотливость и уйму новостей, которые он приносит из своих скитаний. В рукописях, сочиненных им в Мюльхаузене, которые мы принесли с собой оттуда, он пишет и об этом.

— Эта глыба вялого мяса, что засела в Виттенберге, хочет держать Писание в удалении от глаз крестьян. Он боится, как бы его не сбросили с трона, на который он взгромоздил свой зад! Крестьяне должны низко склонять головы над плугами, а он сделается новым папой! Подобное бесчинство больше не может продолжаться — пришло время разоблачить его! Слово Господне должно стать доступным всем и каждому, и в первую очередь униженные должны усваивать его непосредственно и переосмысливать в собственном сознании без искажений, которым оно подвергается в слюнявых ртах переписчиков. — Это говорит Магистр.

Денк кивает и встревает в разговор:

— Все это правда, без сомнений. Но необходимо брать в расчет и многое другое. Крестьяне — это далеко не всё. Есть еще и города — вы убедились в этом в Мюльхаузене. Я уже рассказывал тебе, что много месяцев проторчал в том порту на Северном море, Антверпене. Торговцы там влиятельны и богаты, морские перевозки развиваются с каждым часом, и все в городе бурлит от душевного беспокойства. Есть там один брат, кровельщик, многим он кажется грубым и неотесанным, но он проповедует и побуждает свободных духом к мятежу против безбожников. Посмотри, кого ему удалось повести за собой: торговцев мехами, судовладельцев, ювелиров с их благородными семьями, вместе с пивоварами, плотниками и бродягами. Это же деньги, в конце концов, а с деньгами можно сделать все. Граждане нашего города — ханжи и лицемеры и готовы продаваться, получая мелкие выгоды, за счет подавления крестьянства и сохранения князей. Именно им стоит хорошенько наподдать под зад!

— Если нам удастся завладеть их лавками, отпадет необходимость в деньгах для того, чтобы печатать наши рукописи! — смеется Гут.

— Уж лучше помолчи: сколько месяцев ты носишься с планами насчет своей типографии, а на деле мы вынуждены крутиться как бобики! — подначивает его Пфайффер.

— Нет, нет, на этот раз у нас получится! Она будет готова меньше чем через месяц. Меня заверили, что пресс уже в пути, и, если бы не беспорядки в работе почты, все было бы готово не одну неделю назад.

Денк заезжает локтем ему в бок:

— Эй, а тебя, господин Львиное Сердце, уже пугают беспорядки…

Мы лопаемся от смеха.

Все это время подмастерья Герготта не поднимают головы от наборного стола — и еще долго не поднимут. Какое-то время я пялюсь на корзину, наполненную бумажными полосками всевозможных размеров. Указываю на них Гуту:

— Для чего они нужны?

— Ни для чего. Это отходы: этот пресс печатает четыре страницы на одном большом листе. Когда их вырезают, всегда остается уйма бумаги.

— А можно уменьшить расстояние между строками, увеличив эти поля?

— Да, но зачем? Тебе что, мало напрасно потраченной бумаги?

— Возможно, это глупость, но я подумал, что, помимо рукописей Магистра, с каждого хода пресса мы могли бы получать дополнительные напечатанные листы, где мы коротко, но ясно будем формулировать и наше послание, чтобы, отправляясь путешествовать по окрестностям, бесплатно распространять его. Таким образом мы сможем объединить все существующие здесь братства, сможем связаться с каждым из них, не знаю, это просто глупая мысль…

Молчание. Пфайффер хлопает кулаком по столу:

— Мы сможем печатать их сотнями! Тысячами!

Глаза Магистра загораются, будто он готовится к одной из своих проповедей, его улыбка воспламеняет меня.

— Ты взрослеешь, парень; тебе надо только энергичнее отстаивать свои идеи.

Гут выуживает из корзины полоску бумаги, берет перо и чернильницу и принимается за расчеты. Про себя он бормочет:

— Это может сработать, может сработать…

Едва не подпрыгнув со своего места, он оборачивается и кричит печатникам:

— Вы, двое, остановитесь! Бросьте все это!

Глава 20

Чиню курятник в преддверии зимы — прибиваю доски, чтобы безрассудные твари не слишком страдали от холода. Be чером вновь погружаюсь в воспоминания.

Вспоминаю, как пришло время фена, ветра, который дует сейчас совсем в другом мире.

Фен — горячий ветер, насыщенный влагой и испарениями, который дует с юга, просачивается сквозь цепи и хребты Альп и разливается по полям и долинам, принося с собой настроение мрачного безумия и неистовые страсти. Этим он и знаменит. Он одолевал нас и той зимой, наполненной лихорадочным горячечным бредом, окутывал наши тела, наполняя их непонятной дрожью, прежде чем закружить в смертельной пляске, выгравировавшей все имена на моей живой плоти. Имена мест и людей. Имена мертвых… Я вначале прочел их в Писании, и они сорвались со страниц, собранных в тома, нерасторжимо сливаясь с радостью в глазах сестер, вбирая в себя светлые выражения лиц их детей, грубые точеные профили крестьян и горняков, освобожденных «по праву Божьему».

Якоб, Матиас, Йоханнес, Элиас, Гудрун, Оттилия, Гансик.

Сейчас — имена мертвых. У меня больше никогда не будет своих имен, больше никогда. Я не свяжу свою жизнь мертвым именем. А значит, в моем распоряжении будут любые имена. Сейчас я жив, чтобы помнить, и слышу, как по крышам стучит дождь, а Эльтерсдорф вскоре готовится встретить снег и мороз после этого последнего порыва горячего ветра.

24 октября закончилось еще одним изгнанием exra muros.[13] На этот раз — из Нюрнберга. Около недели два адепта печатного пресса Герготта пожинали для нас плоды бессонных ночей и дней, полных исступленного труда: два памфлета, привезенные Магистром из Мюльхаузена, — пять сотен экземпляров «Ответа лишенной духа, сладко живущей плоти виттенбергской» и еще столько же — «Разоблачения ложной веры». Изменения в технологии набора четырех страниц позволили нам дополнительно получить тысячи листочков меньших размеров, на которых очень коротко излагалась наша программа наряду с воззваниями, адресованными в первую очередь женщинам, и с благословениями Господа, который защитит нас своим мечом, если потребуется. Мы получили возможность раздавать их бесплатно, когда обходили окрестности: деревни и городские предместья. После одной из дискуссий, в которой не обошлось без смешных моментов, мы решили назвать их Flugblatter,[14] именно благодаря характерным особенностям этих разрозненных листов небольшого размера, которые можно было запросто передавать из рук в руки. Они были написаны простым языком специально для бедняков, чтобы многие смогли понять их сами или сделать это, когда кто-то читает вслух.