Колин Маккалоу - Женщины Цезаря
— Почему?
— Она не любит его.
— Любовь не входит в этот контракт, мама, — тихо сказал Цезарь.
— Знаю. Я не сентиментальна вообще и в данный момент — в частности. Ты знаешь свою дочь очень поверхностно, но ты в этом не виноват. Ты видишь ее достаточно часто, но с тобой она ведет себя не так, как со мной. Юлия обожает тебя, это действительно так. Если бы ты попросил ее вонзить кинжал себе в грудь, она бы так, наверное, и поступила.
Цезарь смутился.
— Мама, что ты говоришь?
— Я говорю серьезно. Если ты попросишь ее покончить с собой, она посчитает, что так необходимо для твоего будущего благополучия. Она — Ифигения в Авлиде. Если ее смерть заставит ветер наполнить паруса твоей жизни, она умрет, не задумываясь над тем, что теряет при этом сама. И точно так же, — неторопливо сказала Аврелия, — она относится к браку с Брутом, я убеждена в этом. Юлия выйдет за него, чтобы ты остался доволен, и будет идеальной женой лет пятьдесят, если Брут проживет так долго. Но с Брутом она никогда не узнает счастья.
— Я бы этого не вынес! — воскликнул Цезарь, ставя бюст на стол.
— Я и не думала, что ты смог бы вынести такое.
— Но Юлия ни слова мне не сказала.
— И не скажет. Брут — глава сказочно богатой, старинной семьи. Выйдя за него замуж, твоя дочь приведет эту семью в твой лагерь, и она хорошо это знает.
— Утром я с ней поговорю, — решительно произнес Цезарь.
— Нет, Цезарь, не делай этого. Юлия подумает, что ты заметил ее нежелание запланированного тобой брака, и начнет разубеждать тебя.
— Но как же мне поступить?
На лице Аврелии появилось хитрое выражение. Она улыбнулась.
— На твоем месте, сын мой, я бы пригласила на маленький семейный ужин бедного одинокого Помпея Магна.
У Цезаря отвалилась челюсть. Улыбаясь все шире и шире, он в изумлении смотрел на мать, как в детстве. В конце концов веселье взяло верх, и Цезарь захохотал.
— Мама, мама, — проговорил он, когда смог вымолвить хоть слово, — что бы я без тебя делал? Юлия и Магн? Ты думаешь, такое возможно? Я мучился, пытаясь найти способ, как бы привязать его к себе, но брак? Вот что никогда не приходило мне в голову! Ты права, мы не замечаем, что дети вырастают. Мне показалось, что я это увидел, когда вернулся домой. Но Брут находился подле Юлии — вот я и подумал, что между ними все хорошо.
— Все получится, если это будет брак по любви, и никак иначе, — сказала Аврелия. — Поэтому не торопись. Ни взглядом, ни словом не выдай им, чего ждут от их встречи.
— Конечно, конечно. Когда ты предлагаешь их свести?
— Когда решится вопрос с законом о земле, каким бы ни оказался результат. И не дави на Магна даже после их встречи.
— Она красива, она молода, она — Юлия. Магн будет просить ее руки, как только закончится ужин!
Но Аврелия покачала головой:
— Магн вообще не попросит ее руки.
— Но почему?
— Однажды Сулла мне сказал, что Помпей всегда будет бояться посвататься к принцессе. А Юлия, сын мой, — это принцесса. У нее самое высокое происхождение в Риме. В глазах Помпея даже иностранная царица будет ниже ее. Так что он не решится заговорить о браке, потому что слишком боится получить отказ. Сулла сказал — Помпей скорее останется холостяком, чем рискнет своим dignitas. Он будет ждать, пока отец какой-нибудь принцессы не предложит ему свою дочь. Поэтому попросить об этом браке должен именно ты, Цезарь. Сначала пусть Магн нагуляет аппетит. Он знает, что наша девочка помолвлена с Брутом. Посмотрим, что произойдет, когда они встретятся, но не надо, чтобы они встретились немедленно.
Аврелия поднялась, взяла со стола бюст Помпея.
— Я положу это обратно.
— Нет, лучше поставь на полку рядом с ее кроватью и сделай то, что хотела сделать: раздай ее детские вещи, — сказал Цезарь, откинувшись на спинку кресла и удовлетворенно закрыв глаза.
— Юлия почувствует себя униженной тем, что я открыла ее тайну.
— Нет, если ты побранишь ее за то, что она приняла подарок от Юнии, у которой слишком много денег. Так она сможет, не теряя гордости, продолжать смотреть на Помпея влюбленными глазами.
— Иди спать, — сказала сыну Аврелия с порога.
— Сейчас пойду. И благодаря тебе я буду спать крепче матроса, убаюканного сиреной.
— Слишком сильное сравнение.
Второго января Цезарь представил Палате для рассмотрения свой законопроект о земле. Палата содрогнулась при виде тридцати больших ведер для книг, расставленных у ног старшего консула. Длина первоначального варианта законопроекта теперь казалась ничтожной. Новый lex Iulia agraria содержал более ста глав.
Поскольку в курии Гостилия акустика была не очень хорошей, старший консул говорил громко. Он представил Сенату Рима удивительно краткий, но всеобъемлющий анализ этого огромного документа, носящего его имя. Да, у законопроекта было только одно имя. Очень жаль, но Бибул отказался от сотрудничества. Иначе закон можно было бы назвать lex Iulia Calpurnia agraria.
— Мои писари приготовили триста экземпляров. Время не позволило сделать больше. На двух сенаторов будет приходиться одна копия, и еще пятьдесят предназначено для народа. Я поставлю палатку возле базилики Эмилия с секретарем и помощником, чтобы члены Плебейского собрания, которые захотят познакомиться с законопроектом или высказать свое мнение, могли это сделать. К каждому экземпляру приложено краткое изложение со ссылками на соответствующие пункты или главы документа, если кто-нибудь из читателей заинтересуется одним положением больше, чем другим.
— Ты, наверное, шутишь! — фыркнул Бибул. — Никто и половины не прочтет!
— Я искренне надеюсь, что его прочитают все, — возразил Цезарь, вскинув брови. — Мне нужна критика, мне необходимы полезные предложения, я хочу знать, что в этом законопроекте неправильно. — Голос Цезаря посуровел. — Краткость — основа ума, но если краткость закона требует разъяснений, это означает, что закон плох. Все возникающие вопросы требуется проанализировать, исследовать, объяснить. Выдерживающее критику законотворчество — это длительный процесс. Почтенные отцы, я собираюсь предложить вам несколько коротких законопроектов. Но каждый мой законопроект я буду составлять сам, по схеме, которая предусматривает все возможные вопросы, возникающие в связи с ними.
Старший консул замолчал, ожидая реакции, но все молчали.
— Италия — это Рим, учтите. Общественные земли крупных и мелких городов, а также областей с самоуправлением принадлежат Риму. Благодаря войнам и миграциям по всему полуострову существует много округов, которые плохо используются и мало населены, как и любая часть современной Греции. В то же самое время Рим страдает от перенаселения. Благотворительное распределение зерна стало бременем, слишком тяжелым для казны. Говоря так, я отнюдь не критикую закон Марка Порция Катона. По моему мнению, это была отличная мера. Без нее мы столкнулись бы с бунтами и всеобщими волнениями. Но остается факт: вместо финансирования постоянно возрастающей доли раздаваемого зерна мы должны расселить Рим, предложив беднякам что-то другое, кроме армии. У нас еще остается около пятидесяти тысяч солдат-ветеранов, странствующих по всей стране, по ее селам и городам, без необходимых средств. Они не смогут осесть где-либо, когда этого потребует возраст, чтобы стать мирными, полезными гражданами, способными обзаводиться законным потомством. А ведь именно они в будущем должны обеспечить Рим солдатами. Они должны стать главами достойных семей, а не плодить безотцовщину, цепляющуюся за юбки нищих женщин. Если наши завоевания больше ничему нас и не научили, то, во всяком случае, они показали нам, что именно римляне сражаются лучше всех, что именно римляне добывают победы своим военачальникам, что именно римляне в состоянии выдерживать осады, которые длятся лет по десять. И только римляне после поражения способны собраться и сражаться вновь. Я предлагаю закон, согласно которому будет распределен каждый югер общественной земли, кроме двухсот квадратных миль в Кампании и пятидесяти квадратных миль возле Капуи, нашего главного тренировочного полигона для легионов. Закон включает общественные земли, прилегающие к таким местам, как Волатерры и Арреций. Когда я отправлюсь отмечать маршруты для перегона скота, я хочу знать, что они пролегают в основном по общественным землям, оставшимся на полуострове, за исключением Кампании. Но почему же я исключаю земли Кампании? Просто потому, что они арендуются очень давно и арендаторам придется без них трудно. Конечно, прежде всего имеется в виду пострадавший всадник Публий Сервилий, который, я надеюсь, к этому времени восстановит свой виноградник и унавозит его так щедро, как только смогут выдержать эти нежные растения.
Даже это высказывание не спровоцировало замечаний! Поскольку курульное кресло Бибула стояло чуть позади кресла Цезаря, он не мог видеть его лица. Но ему было интересно, почему Бибул молчит. И Катон молчал. Кстати, он опять явился без туники под тогой. Катон перестал носить тунику с тех пор, как его «обезьяна» Фавоний стал вхож в Сенат. Как городской квестор, Фавоний имел право посещать все заседания Сената.
