От Руси к России - Александр Петрович Торопцев
Патриарх выждал короткую паузу и снова спросил людей:
«Кому быть государем русским?».
«Царевичу Петру Алексеевичу!» – голос выборных (голос земли русской!) был мощным и дерзким.
После воссоединения Малой, Белой и Великой России Русская земля из страны Московии переросла в Россию. Официально ее еще не называли Российской империей. Для этого ей нужно было сделать небольшой шажок, для этого ей нужен был император.
Яростные сторонники русской старины и старины московской до сих пор недоуменно пожимают плечами и спрашивают себя и своих оппонентов: «Ну зачем стране Московии нужно было становиться Российской империей, кому нужны были нововведения Петра, и за какие-такие великие дела его назвали Великим?».
Любые, даже самые логичные и обоснованные ответы ученых, мыслителей не удовлетворяли и никогда не удовлетворят этих любителей старины московской, точно так же, как заядлого бородача никакие доводы не убедят сбрить бороду. Но время бежит. По замысловатым своим маршрутам. Может быть, когда-нибудь все повторится, и в московской земле восторжествуют времена боярского правления, и обитатели Кремля наденут цветастые балахоны до пят и будут править страной Московией и ходить друг к другу в гости с песней веселой: «Бояре, а мы к вам пришли!».
Но в 1682 году времена боярского правления ушли. Все, кто слышал о крепком, здоровом, энергичном, подвижном Петре Алексеевиче, знали, что лучше подождать шесть-семь лет до его совершеннолетия и терпеть эти годы любое правительство (пусть и боярское!), чем посадить еще одного блаженного на царство и ожидать новой годуновщины, а затем и очередной Смуты.
«Петра Алексеевича на царство!» – так решила Русская земля.
И Петр стал царем. Законно избранным представителями городов России. Патриарх Иоаким посадил его на трон, и все его избиратели стали подходить к нему и целовать его руку.
Царевна Софья подошла к нему. В глазах ее радости не было. Была вынужденная покорность. Временная.
На следующий день во время похорон Софья покорность забыла. Она, нарушая обычай, смело шла за гробом рядом с законно избранным Россией царем. Десятилетний мальчик-царь не мог поставить ее на место, наказать. В тот день сил для борьбы у него не было. Еще при Федоре властолюбивая, неглупая по отзывам современников Софья постоянно вертелась у трона, помогала больному брату, приучала к себе, женщине у власти, бояр, думских дворян, священнослужителей, иностранцев. Милославские относились к этому спокойно. Лучше женшина, чем ненавистные им Нарышкины.
Женщина шла рядом с царем за гробом. Слабая женщина, чувствительная. В момент погребения Софья вдруг заголосила срывающимся голосом. Она жалела брата? Нет. Она ненавидела Нарышкиных и воцарившегося Петра. Она бросила победителям вызов. Она начала с ними жестокую борьбу. У гроба брата, у его могилы.
Возвращаясь во дворец, Софья прилюдно, громко, с повизгиваниями кричала, выла по-бабьи: «Рано царь наш, брат наш Федор покинул нас, отравою врагов изведенный! Пожалейте нас, люди добрые! Осиротели мы… Брат наш, Иван, не избран на царство. Отпустите нас живых к христианским королям!».
Был бы Петр постарше, имел бы в Кремле побольше людей верных и влиятельных, что бы он сделал с Софьей, разрыдавшейся и в бабьем своем крике обвинившей всю Русскую землю, всех прибывших по воле ее брата Федора на Собор людей в том, что избрали они на царство Петра незаконно, что Федора враги отравили?.. Первым делом Петр должен был бы назначить следствие по делу, а затем, если следствие обвинило бы царевну в сговоре, в подстрекательстве к борьбе с царем, – отправить ее на заслуженный отдых в монастырь.
Но Петр в 1682 году сделать этого не мог. Он был еще очень слаб. И политически, и даже физически. Он не выдержал утомительного обряда погребения, простился с телом Федора и ушел.
Вернувшись во дворец, Софья через сестер-монахинь (не сама! она была мудрым организатором!) сделала внушение царице Наталье, которая в создавшемся положении была выше, чем царевна. Мать царя, не скрывая раздражения, ответила монахиням: «Ребенок давно не ел, устал». Софью это вполне удовлетворило. Она сделала еще один, чисто женский, но верный ход. Царица, хоть и раздраженно, но оправдывалась перед ней. И Софью никто не поставил на место! Реплика Ивана Нарышкина, оказавшегося по случаю рядом: «Кто умер, тот пусть лежит, а царь не умер», – если не уместна в данном случае, то абсолютно бестолкова. С мужчинами такое случается.
Явившись во дворец из ссылки, самый молодой из Нарышкиных возомнил из себя правителя, ходил по Кремлю гордый, надменный. Боярам это не нравилось.
Софья действовала тактически точнее. Нарышкины упустили инициативу, разрешили отпустить домой выборных Малой, Белой и Великой России – единственную свою надежду! Почему они это сделали? Почему дали Милославским такую огромную фору? Потому что они оставались в системе мышления боярской идеи правления! Они не могли понять (Софья это понимала), что избранный Собором Петр одним своим избранием вошел в противоречие не только с Милославскими – с ними-то Нарышкины во главе с Матвеевым, уже прибывшим в Москву, справились бы, но со стрельцами, на которых боярство во главе с боярским царями опиралось весь семнадцатый век.
Стрельцы, может быть, не осознавали, но чувствовали интуитивно, что в стране грядут большие перемены, что вместе с идеей «ограниченной Боярской думой монархии» уйдет и идея стрелецкого войска, как некоего привилегированного войска, оплота царя и бояр. Об этом, в частности, говорят и некоторые постановления предыдущего собора в Москве – собора служилых людей. На нем, как говорилось в рассказе о Федоре Алексеевиче, было решено уничтожить местничество (но это в малой степени касалось стрельцов) и организовать военное дело по принципу западноевропейских стран – а вот это постановление собора служилых людей могло напугать стрельцов.
Если бы Собор пожелал создать новое войско по принципу турецких янычар и египетских мамелюков, тогда стрельцы были бы этому очень рады. Но Собор соориентировал военное дело на Европу, а там стрельцы были не нужны.
Так или иначе, но Софья и Милославские, распустив выбранных людей, не только
