От Руси к России - Александр Петрович Торопцев
Нарышкины этого не сделали.
Инициатива перешла к Милославским, к Софье.
За всю историю человечества женшины не породили ни одной серьезной государственной идеи (видимо, им вполне достаточно рожать детей). Генераторы идей из них явно никудышние, но это не значит, что женщинам не свойственны качества крупных государственников. Они могут быть великолепными реализаторами государственных концепций, о чем говорит деятельность Маргарэт Тэтчер. Среди женщин есть много таких, которые могут стать блистательными накопителями, и биография Екатерины Великой тому яркое подтверждение. О женщинах-потребителях можно вообще не говорить: этим симпатичным для них качеством обладают буквально все представительницы слабого пола.
Говоря о потенциальных возможностях женщин в деле государственного правления, следует не забывать о том, что значительный промежуток человеческой истории люди жили при матриархате, память о котором надежно сохранилась в тайниках женского генофонда, переодически порождая в прелестных созданиях мира сего страстное, а иной раз страшное желание править племенами, государствами, империями и всей планетой в целом. Бывает, и нередко, что эти страстные желания вполне оправданны внешними и внутренними качествами претенденток, и они, взяв власть, правят на радость людям.
Была ли таковой Софья?
Нарышкины не обратили внимания на поведение царевны, занялись решением своих внутренних проблем, не успели их решить (кто же из них будет главным при малолетнем царе?), как голос подали стрельцы. Еще при Федоре Алексеевиче они писали челобитную на своих полковников.
Иван Максимович Языков тогда поступил резко, повелел сурово наказать челобитчиков. Их хорошенько отстегали кнутом, выдворили из Кремля. Перед самой смертью Федора Алексеевича стрельцы в составе полка били челом царю на своего начальника. На этот раз Языков не осмелился отдать приказ пороть весь полк, разобрал дело, наказал полковника.
Теперь, по воцарении мальчика Петра, в Кремль явились стрельцы с челобитной на всех своих начальников, числом шестнадцать. Бояре с перепугу пошли стрельцам на уступки. Полковников приговорили к суровому наказанию и правежу. Стрельцы остались довольны. В их присутствии, под их «руководством» двое палачей в течении восьми дней били батогами бывших военачальников стрельцов. Непростительная глупость! Расправа над полковниками породила в душах вояк чванство и неутоляемое чувство вседозволенности.
Артамон Сергеевич Матвеев, прибывший в Москву, сказал с грустью, узнав об этом: «Если дать им хоть немного поблажки, то они дойдут до крайности». Но поблажку им уже дали, и немалую. Матвеев опоздал. Нарышкины совершили в первые несколько дней правления Петра грубейшие ошибки. Ими воспользовалась властолюбивая Софья. Ее люди ходили к стрельцам, говорили о том, что Петра избрали на царство незаконно, что он не даст им ни денег, ни корма, что отправят их, несчастных, на тяжелые работы, а православную веру искоренят… Тем же маршрутом ходила некая Федора. Она раздавала стрельцам деньги от Софьи Алексеевны и нашептывала всякие небылицы, одна нелепее другой.
Стрельцы поверили им. Почему? Может быть, в России пришло время «солдатских императоров»? Нет, до своих Септилия Севера и Каракаллы, Максимиана Фракийца и Галлиена Российской державе идти было еще не один век. Но стрельцам-то это объяснить было невозможно. Они почувствовали слабинку в действиях Нарышкиных, увидели денежки (пока еще маленькие), поняли – это они поняли наверняка! – что в Москве им равных нет, что, поддержав Софью, они получат гораздо больше, и решили действовать.
Милославские в эти дни действовали взвешенно, продуманно. Боярин Иван Михайлович из дома не выходил. К нему тайком наведывались новые полковники, выслушивали его, возвращались к стрельцам и говорили им о том, что Нарышкины готовят расправу над челобитчиками, хотят разослать всех стрельцов по отдаленным городам.
И стрельцы верили Милославскому, и ненависть к Нарышкиным быстро росла. Четырнадцатого мая стрельцам сообщили «страшную новость». Будто бы Иван Нарышкин в царском одеянии воссел на трон, надел на себя венец и стал громко кричать: «Это место, эта одежда и царский венец мне подходят лучше, чем кому бы то ни было». Вдова Федора, Иван Алексеевич и (конечно же!) Софья стали бранить его за это. Нарышкин, согласно «страшной новости», вдруг бросился на Ивана и стал его душить. На крик о помощи прибежали воины и спасли несчастного царевича.
Стрельцы и этой сплетне поверили. Спали они в ту роковую ночь мало. А в полдень, пятнадцатого мая, кто-то в толпе стрельцов крикнул: «Нарышкин задушил царевича Ивана!». И толпа взорвалась. С оружием в руках стрельцы бросились в Кремль. Кто-то, тяжело дыша, вспомнил: «Царевича Дмитрия сгубили 15 мая, как и царевича Ивана!». Это лишь подлило масла в огонь. Стрельцы бежали шумно, их провожал набатный звон колоколов, барабанный бой; их провожали встревоженные взгляды москвичей, бросавшихся в стороны от бегущего на штурм Кремля воинства. И шорох боевых знамен, созвучный дыханию людей, сопровождал стрельцов.
Ворота в Кремле закрыть не успели. Там мирно стояли кареты бояр, собравшихся обсудить сложившееся положение. Бояре в подобных случаях всегда опаздывают.
«Нарышкиных!» – яростной нотой взвыл воздух, и полетели вверх колесами кареты, а вместе с ними и кучера.
Бояре в ужасе забегали по дворцу: «Что же делать?! Что же делать?!».
Делать им теперь было нечего. Теперь пришло время стрельцов. Короткое время, как удар дубины по беззащитной голове, и потому очень страшное.
«Иван Нарышкин задушил Ивана Алексеевича! – безжалостен был голос сотен людей. – Отдайте нам губителей Нарышкиных!»
Ишь, какие судьи нашлись! Ишь, как ловко сработала Софья, смелая девица, нечего сказать. В такие игры с буйным воинством играть не решались даже самые бесшабашные из мужиков. А тут на тебе – царевна Софья возбудила дикие, живодерские инстинкты толпы.
Некоторые бояре, самые везучие, выбежали из Кремля. Другим осталось лишь искать себе укромные местечки – расправы боялись все.
Царица Наталья по совету Матвеева и Иоакима взяла за руки Петра и Ивана Алексеевичей и вышла на Красное крыльцо.
«Вот они перед вами, оба царевича. Их никто не думал убивать». Стрельцы на мгновение опешили. Они зашли уже слишком далеко. Злоба их распалила. Не поверили они, спросили: «Ты точно и есть прямой царевич Иван?». Иван Алексеевич спокойным голосом, на чистом русском языке ответил им: «Да, я Иван, сын Алексея Михайловича. Никто меня не собирался убивать. И врагов у меня нет».
Могли стрельцы здесь поставить точку? Нет. И не только Софья была в том повинна, а упоминаемый уже
