Последняя война Российской империи - Сергей Эдуардович Цветков
28 сентября в шесть часов вечера Людендорф явился к Гинденбургу и изложил ему свои мысли о необходимости срочно прекратить военные действия. Главнокомандующий признал его правоту во всем. На другой день они оба заявили Вильгельму, что война проиграна и нужно срочно, в ближайшие же дни, если не часы, просить неприятеля о перемирии. В противном случае армии грозит полная катастрофа.
Вильгельм не осмелился возражать. Он был совершенно раздавлен заявлением своих ведущих военачальников. К вечеру этого дня, по свидетельствам очевидцев, «у кайзера был вид разбитого, внезапно состарившегося человека».
Впоследствии историки пытались объяснить поступок Людендорфа свойствами его характера, указывая на то, что по своей натуре этот военный гений германского Генерального штаба был беспокойным и склонным к депрессии человеком. Внезапный крах радужных надежд на победоносное окончание войны вызвал у него душевное потрясение. Настал момент, когда ум и воля его надломились. Но тогда почему его сразу поддержал Гинденбург – человек уравновешенный и невозмутимый?
Видимо, дело объясняется тем, что руководители армии желали снять с себя ответственность за неминуемое поражение. Объявить о фактической капитуляции Германии должен был штатский. На эту роль был приглашен принц Макс Баденский, имевший репутацию либерала и пацифиста. Первого октября он сменил барона Гертлинга на должности рейхсканцлера. В его задачу входило также формирование нового социал-демократического правительства, с которым Антанта согласилась бы вести дела.
2 октября, по поручению Главного штаба, майор фон дер Буше-Иппенбург выступил с секретным докладом на заседании лидеров партий рейхстага. Высказанные им тезисы сводились к следующему: у Германии нет в достаточном количестве танков и свежих дивизий, численность батальонов уменьшилась до 540 человек, заменить выбывающих офицеров некем. «Некоторое время мы еще можем продолжать войну, наносить противнику тяжелые потери и опустошать оставляемую нами территорию, – заключил свой доклад Буше-Иппенбург, – но выиграть этим мы уже ничего не можем. Это сознание и ход событий привели генерал-фельдмаршала (Гинденбурга. – С.Ц.) и генерала Людендорфа к решению предложить его величеству прекратить войну, чтобы избежать дальнейших жертв со стороны германского народа и его союзников».
Впечатление от его речи было потрясающее. Все еще хорошо помнили заявление, сделанное 4 сентября Гинденбургом: «Мы на востоке вынудили врагов к миру, и мы достаточно сильны, чтобы сделать это и на западе, несмотря на американцев». И вот – все рухнуло в один день! На улицах Берлина красовались огромные плакаты со словами: «Конечная победа за нами обеспечена!», а германскому народу нужно было как-то объяснить, что только немедленная капитуляция спасет страну и армию от окончательной гибели.
Макс Баденский хорошо понимал, к чему могут привести такие публичные откровения. Он осторожно осведомился, отдает ли себе отчет верховное командование в том, что сам факт начала переговоров окончательно подорвет моральный дух немцев, ввергнет страну в хаос и повлечет отделение от нее ряда колоний и территорий. На это Гинденбург тотчас же ответил, что положение германской армии критическое: «Каждый потерянный день стоит нам тысяч храбрых солдат». Не промолчал и кайзер, вскользь заметивший своему новому рейхсканцлеру: «Вас назначили не для того, чтобы создавать трудности для верховного главнокомандования». После этого Макс Баденский отбросил все колебания. В ночь с 4 на 5 октября президенту США Вильсону была отправлена телеграмма с просьбой о немедленном перемирии.
Известие о начале переговоров ошеломило немцев. После четырех лет оголтелой пропаганды о непобедимости германской армии впечатление было такое, что Германия летит в пропасть. «Я был совершенно сокрушен, гордость всей моей жизни была растоптана», – пишет генерал Бернгарди (автор упоминавшейся книги «Германия и будущая война») о том моменте, когда он узнал о телеграфном обращении Макса Баденского к Вильсону.
Однако потребовалось еще пять недель, чтобы закончить войну. За это время немцы совершили немало жестоких глупостей. Так, 12 октября они потопили британский пассажирский лайнер «Лейнстер», погубив 450 человек, в том числе 135 женщин и детей. Отступая во Фландрии, они отравляли колодцы и обдирали кору с фруктовых деревьев. Вильсон заговорил о немецких зверствах и 23 октября, после обмена с Берлином телеграммами, потребовал от кайзера заключения перемирия на таких условиях, которые фактически означали полное разоружение Германии. Три дня спустя, 26 октября, Людендорф в знак протеста подал в отставку. В тот же день Вильгельм II получил от императора Карла телеграмму, начинающуюся словами: «Дорогой друг, как мне ни тяжело, я обязан сообщить тебе, что мой народ больше не может и не хочет воевать. Я не в состоянии противиться его воле, ибо я сам больше не имею никакой надежды на благополучный исход войны…». Империя Габсбургов расползалась на лоскуты, и 3 ноября Австрия и Венгрия (теперь уже независимые государства) сдались на капитуляцию. Турция капитулировала еще 30 октября.
Бои на Западном фронте между тем не стихали. Союзники предпринимали одно наступление за другим, и к началу ноября потеснили германские войска на 25—40 километров. Германская пехота окончательно пала духом. Зачастую сопротивление атакующим частям противника оказывали только пулеметные отряды, наполовину состоящие из офицеров и унтер-офицеров.
Но решающие события произошли не на полях сражений, а на палубах германских кораблей. Во второй половине октября командование Военно-морского штаба активно обсуждало дилемму: бесславная сдача Reichsmarine (имперского флота) англичанам или «вечная слава на морском дне», то есть последняя морская битва с заведомо предрешенным исходом? Военная честь настоятельно требовала «вечной славы», и 27 октября команды германских линкоров получили приказ выйти со своих баз, держа курс в направлении устья Темзы.
У десятков тысяч германских матросов и кочегаров виды на будущее категорически не совпадали с планами их начальства – «морское дно» было отнюдь не тем местом, о котором они мечтали. 30—31 октября во всем флоте вспыхнуло открытое возмущение. В течение следующей недели восстание перекинулось на Любек, Майнц, Кобленц, Кёльн, Мюнхен и другие города. События развивались по русскому сценарию. По всей Германии, как грибы, вырастали рабочие и солдатские советы. Над толпами митингующих развевались красные флаги. Социал-демократы в правительстве Макса Баденского заговорили о том, что кайзер должен ради блага страны сложить с себя полномочия. Генералы поддержали эту идею. 8 ноября генерал-квартирмейстер и советник Гинденбурга генерал Вильгельм Тренер конфиденциально задал командующим Западного фронта два вопроса: будут ли армии сражаться за кайзера против родины, и согласятся ли войска, чтобы их использовали для подавления подрывной деятельности большевиков? Только генерал фон дер Шуленбург, начальник штаба кронпринца, дал положительный ответ на первый вопрос; в 23 случаях ответы были отрицательные, в 15 случаях неопределенные. На второй вопрос 12 командующих ответили положительно, 8 – отрицательно, и 19 не смогли дать ответа.
На Коронном совете 9 ноября в Спа генерал Тренер констатировал: «Армия больше не в руках
