Ефим Гальперин - Бешенство подонка

– Идиот этот финн! Забыл ключ.

Приоткрывает дверь. На пороге гауптман.

– Вы что?! – Ленин пытается захлопнуть дверь, – Совсем с ума спятили! Прийти сюда?! Мне было обещано, что прямых контактов не будет!

– Не волнуйтесь. Все предосторожности соблюдены, – гауптман входит, закрывает дверь. – Просто срочно поставить вас в известность…

Гауптман разворачивает оттиск из типографии газеты «Речь».

Ленин смотрит оттиск. Там цифры с большими нулями.

– Что вы мне суете какие-то цифры! Миллионы марок… Ну?!

– Это как бы копии ваших банковских счетов. Смотрите ниже. Скорее всего, фальшивка, но…

Ленин вглядывается в лист. Там факсимиле его договора с Генштабом. И отдельно крупно его подпись на документе. Он шепчет:

– Это не фальшивка! У них в руках копия моего контракта!

Ленин топает ногами, задыхается, сползает по стене. Гауптман бросается на кухню за водой.

А у Ленина опять видение:

Темный двор. Один из юнкеров втыкает в живот Ленина трехгранный штык и с удовольствием проворачивает. Ленин пытается ухватить штык. И тут другой юнкер с криком «Коли!» втыкает свой штык.

Гауптман брызгает водой на лицо Ленина:

– Волноваться пока не надо. Всё случилось вовремя. Редактора уже нет в живых. Наборщик, который это набирал, покоится в Неве. Клише уничтожено. И, сами понимаете, теперь мы уж обязательно контролируем все газеты. И здесь, и в Москве.

– Вы знаете источник? – слабым голосом спрашивает Ленин.

– Помните Терещенко? В июле у вас была с ним несанкционированная встреча в Сестрорецке…

Ленин закрывает глаза. Предчувствие его не обмануло.

– Документы переданы ему в Стокгольме. Сюда он их привез три дня назад.

– Убейте его! Покушение, несчастный случай! – шепчет Ленин.

– Мы уже обсуждали этот вариант с графом Мирбахом. Это будет слишком громко. Заметная фигура. Министр иностранных дел. И потом трогать человека из мира больших денег… В самом крайнем случае. И то, разве что как самоубийство. Это серьезнее, чем убрать вашего Керенского.

– Моего Керенского?! Он скорее ваш! А если это может появиться не только в газетах!?

– Будем выяснять. Хотелось, чтобы вы, герр Ульянов, тоже были начеку.

Петроград. Министерство иностранных дел.

Кабинет министра. Утро.

В кабинете несколько сотрудников и адъютант Чистяков.

– Михаил Иванович, у вас через час встреча с американским послом, – напоминает секретарь.

– Я же просил… – Терещенко перебирает газеты на столе. – Все газеты! Каждый день! Где газета «Речь»?!

Все переглядываются.

– А сегодня «Речь» не вышла, – говорит адъютант Чистяков.

– Почему?!

– Да такая история… Главный редактор убит прямо в редакции. Старший наборщик исчез…

Петроград. Улица Сердобольская, дом 1.

Подъезд и конспиративная квартира Ленина.

Утро.

По лестнице с пачкой газет поднимается Эйно Рахья. Входит в квартиру. Тишина. Стучит в комнату Ленина:

– Газеты куплены, Владимир Ильич. Машина в Смольный будет через час.

Тишина. Эйно приоткрывает дверь в комнату. Ленин лежит в постели, укрытый одеялом. Приподнимается и говорит шепотом: – Мы никуда не едем.

Петроград. Смольный. Штаб.

Утро.

Иоффе в пальто, в шляпе и с зонтиком выходит из своей комнаты в большой зал. Там полно людей. Суета, табачный дым, крики. А как иначе – штаб восставшего народа.

Иоффе подходит к Свердлову, берет его под локоток и ласково на ухо:

– Яков Михайлович, требуется твой бархатный бас. Поговори с ректором университета. Студентов на демонстрации надо отпускать. Вот адресок и сведения об этом деятеле.

Иоффе обнимает Дзержинского. Тот в длинной кавалерийской шинели нараспашку. Под ней солдатский мундир.

– Ну! Феликс! Просто бывалый солдат! – улыбается Иоффе.

Дзержинский становится во фронт, лихо отдает честь. Смеется вместе с Иоффе.

КОММЕНТАРИЙ:

Дзержинский Феликс. В дальнейшем руководитель главной карательной организации страны ВЧК – КГБ. Умрет в 1926 году. Официальная версия – инфаркт.

Подбегает рабочий:

– Товарищ Иоффе! Мы Красная Гвардия с завода «Русский Рено». Пришли за оружием!

– Прекрасно! Вперёд! В Кронверский арсенал! А почему так поздно получаете винтовки?

– Да понадеялись на оружейный завод. А там раздали…

– Тогда торопитесь. А то опять из-под носа уведут. Дорогой Бонч с Бруевичем, выпиши им требование!

– На триста! – говорит рабочий.

– Почему триста? Если я не ошибаюсь, у вас же под десять тысяч рабочих. Так что хотя бы пятьсот надо освоить. И патроны. Всё в арсенале. Что значит, вас не пустят. Посмотрите на свой боевой вид. Вот вам для подкрепления пара бравых моряков, – Иоффе подзывает военных моряков, курящих в углу.

Налетает следующий проситель. Иоффе отфутболивает его к Подвойскому.

Бонч-Бруевич отводит Иоффе к окну и тихо ему на ухо:

– Товарищ Иоффе, что же это мы так неэкономно оружием разбрасываемся? А плакаты и листовки… Там просто тысячами всё улетает.

– Ой, Бончик, – смеется Иоффе, – ну, попривыкли вы, большевики, к конспирации. Всё бы вам втихую. Не-е-т! Мы сейчас с тобой очень шумным делом занимаемся! И чем больше суматохи и шухера, тем лучше. Глянь в окно! Всё гудит, шевелится! – Иоффе в манере конферансье в цирке произносит с задором: – Дорогая публика, представление продолжается. Раз-два! Вуаля! Маэстро, урежьте марш! О, а вот, Бончик, как раз одни из наших дорогих зрителей, для которых мы так стараемся.

К ним через толпу протискиваются, как всегда навеселе, американский журналист Джон Рид[62] со своей боевой подругой Луизой Брайант.[63]

– О, мисс Луиза! О, мистер Джон! – Иоффе обнимается с Джоном, целует ручку Луизе и подзывает вездесущего Чудновского. – Гриша! Возьми на себя «Америку» и, я прошу тебя, не злоупотребляй виски!

Иоффе выходит в коридор. Спускается в столовую Смольного.

Огромный гулкий зал в махорочном дыму, пропахший щами. За всеми столами едят. Солдаты, рабочие, матросы.

К Иоффе с почтением подбегает повар – толстый человек в когда-то белом, а ныне донельзя замызганном халате. Зато поварской колпак на голове ослепительно белый:

– Был неправ вчерась, господин Иоффе!

– Товарищ! – поправляет Иоффе.

– Вот и говорю, товарищ Иоффе, неправ был! К вечеру аж шестнадцать пудов мяса завезли! И капусты… Завались!

– Просто надо вовремя ставить вопрос. Кормите, товарищ Егоров. Всех! И строго своим работникам… Руки мыть! Нам дизентерия не ко времени будет.

Петроград. Улицы. Утро.

Иоффе выходит в парк за зданием Смольного. Пересекает его и выходит на тихую улочку.

Здесь он уже не торопится. Такой себе преуспевающий делец гуляет по осеннему Петрограду.

Заходит в маленький уютный ресторанчик.

Петроград. Ресторан. Утро.

Иоффе садится за угловой столик, заказывает кофе и блины с икрой. Пока он ждет, перед ним на свободный стул неожиданно присаживается юркий люмпен:

– Здоров, дядя! – он показывает наган. – Тихо! «Лопатник» на стол, а то раз и ваши не пляшут.

– В марте «откинулся»? – Иоффе спокойно смотрит на грабителя, – «Птенец Керенского»?[64] Ох, не туда ты залетел, птенец. Извинись и дуй!

– Ты не понял, дядя. Считаю до трех.

– Начали! Раз! – Иоффе неожиданно для своего крупного тела ногой подсекает стул. Уголовник падает. Иоффе садится на него и выворачивает из его руки наган.

Тут же набегают официанты. Уголовника выносят, а Иоффе приносят кофе и блины с икрой.

Иоффе уходит в туалет. Старательно моет руки. Выходит.

К нему подбегает хозяин ресторана:

– Вы уж извините, господин Иоффе. Большой недогляд. Большой. Но уже так получил, что навсегда забудет дорогу, наглец.

Иоффе кивает. Как ни в чем не бывало, садится за столик. Вилочка, ножичек. Ест, поглядывая в окно.

На углу напротив ресторана останавливается автомобиль. Спортивный «Паккард» серии 4-48.

Иоффе замечает это. Подзывает официанта, расплачивается.

Петроград. Улицы. Утро.

Иоффе выходит, садится в автомобиль. За рулем гауптман. Здороваются.

– На что жалуется в этот раз больной? – улыбается гауптман.

– Саботаж офицеров эскадры. Заперли Гельсингфорс. А нам для полного аншлага матросы нужны в больших количествах. А еще устойчивой связи с Советами нет. Ни в Гельсингфорсе, ни в Кронштадте. Всё с оказией посылаем. В письменном виде. Пакетами. С оказией и получаем.

– А радио?

– Радио, оказывается, в Главном штабе и в военном министерстве. А туда мы еще не добрались…

– Понял. Что еще?

– Что-что… А не завалялся ли у вас в кармане какой-нибудь линкорчик? А то как-то солидности не хватает. В Кронштадте только миноносцев пара. А нужно что-то такое увесистое. Сами понимаете, публика и пресса обожают зрелища.