Ефим Гальперин - Бешенство подонка
– Для себя, для детей своих.
– Дети?! Да! Перед моими глазами стоит мой ученик… – генерал подбегает к висящему на стене большому портрету генерала Крымова в черной рамке. Кричит – Вот! Предали, суки! Все! А вы лично, мальчишка, еще красиво так перчатку ему в гроб положили. Масоны хуевы! Да вы и мизинца его не стоите! – он распахивает дверь: – Убирайтесь на хер со своими сраными бумажками!
КОММЕНТАРИЙ:
Генерал Лечицкий Платон Алексеевич. В 1921 году будет арестован и заключен в Таганскую тюрьму Москвы. Умрет через неделю в Первой московской тюремной больнице.
Петроград. Смольный. Штаб.
Вечер.
Довольный Иоффе, напевая арию из оперетки, пересекает набитый табачным дымом, криком и суетой штаб, проходит к своей комнате. По дороге он прихватывает низкорослого, патлатого, очкастого Антонова-Овсеенко.[68]
– Володичка! Дорогой наш Антонов, да еще и Овсеенко. Ты наша армия, ты наш флот! Ты, вообще, вся наша надежда! Есть дело. Зайди.
Через несколько минут из комнаты Иоффе в восторге вылетает Антонов-Овсеенко. Кричит в дверь:
– Товарищ Иоффе, чтоб вы не сомневались! Крейсер – это же…Махина! Сейчас я назначу там комиссара и полный вперед. Свистать всех наверх! Шарахнем из всех башенных орудий! И добавим ещё пушечками с Петропавловки! – радостный убегает.
Иоффе в дверях потирает руки. Оглядывается. Зовет:
– Мальцы! Чудновский, Подвойский! Я обещал… Заходи.
Петроград. Смольный. Штаб.
Комната Иоффе. Вечер.
Чудновский и Подвойский входят в комнату. Иоффе достает из сейфа конверты с купюрами. Вручает каждому:
– Это вам жалованье за октябрь. Теперь, студенты, даю урок. Как-никак, я в двух университетах учился. Берлинский, Цюрихский. Плюс еще один…
– Который? – спрашивает Подвойский.
– Тобольская губерния, вечная ссылка… Короче. Первое. Всё надо делать обстоятельно. Карту видите. Флажки. Это значит, не покладая языков, работают группы агитаторов. А тут папочки. Справа список крупных предприятий. Депутаты Совета ответственные, чтобы вовремя реагировать на настроения. Картотека… Расположение воинских частей, типографии. Тут вот гаражи, где брать транспорт. Маршруты патрулирования. Группы быстрого реагирования. И главная папка! Почта, телеграф, мосты и вокзалы. Э-э-э! Сюда не лезть! Это у нас секретная часть.
– А если не получится? – спрашивает Чудновский.
– Что не получится? Поверьте, мальцы, слишком много причин, чтобы всё у нас получилось.
– «Революцию делает меньшинство. Но на стороне революционеров история!» – тужится, вспоминая цитату, Подвойский.
– Да! Это Плеханов. Старик умел закрутить. Короче.
Запоминайте, будущие вожди и министры. Принцип у меня такой. Возникает вопрос. Ты его решаешь. Возникает следующий. Ты его решаешь. Главное что? Ну-у, Коля-Николай! – улыбается Иоффе и достает свою записную книжечку из кармашка жилета: – Главное, не забывать ставить галочку. Выполнил и галочка! Вот этому я научился у отца. Что?! Никогда не слышали об Абраме Иоффе?! Он пришел в Симферополь молодым парнем, в разбитых сапогах и в пиджаке с чужого плеча. А через двадцать лет уже был владельцем всех почтовых и других транспортных средств Крыма, Имел собственный дом в Москве, звание потомственного почетного гражданина и считался "любимым евреем" министра Витте. Так что главное, мальцы, галочка!
– А если вопрос не решается? Вон, те же казаки? – спрашивает Чудновский.
– Заметьте, обходим стороной. Мы их, а они нас. Нейтралитет. Почему? Ну-у… Всё охватить невозможно. Я не Бог. Так что только Петроград и окрестности. Вот, например, Кронштадт. Прекрасный резерв массы, готовой побузить! При этом в одном месте собраны!
– Да ну их, этих матросов! Сущие черти! – машет рукой Подвойский, – Приказов не слушают. И на кокаине. Это у них «балтийский чай» называется.
– В ссылке меня таежный охотник дед Егор учил костер разжигать. Дрова сыроваты. Нужен мох. Легковоспламеняющаяся субстанция. Вот это они. Крестьяне, привыкшие к простору и запертые в плавающие консервные банки. Тут и спичку подносить не надо. А как с ними себя вести? Есть, Николай, поговорка: «моряки те же дети, только хуй потолще, а ума поменьше». И потом на них у нас есть Антонов-Овсеенко, – Иоффе показывает в окно.
Петроград. Смольный. Двор. Вечер.
Из ворот выезжает кавалькада – броневики и грузовики с вооруженными матросами и солдатами. В середине открытый автомобиль с Антоновым-Овсеенко. Он едет на верфь к «Авроре» назначать на крейсере комиссара от Петросовета.
Петроград. Смольный. Штаб.
Комната Иоффе. Вечер.
– Вот! Человек с партийной кличкой «Штык»! – комментирует выезд кортежа Иоффе. – Он, чего хочешь, для вас отчебучит. С ветерком да громом. Как-никак подпоручик. Наполеон Буонапарте черниговского разлива. Кстати, земляк ваш, Коля. А вы же, Гриша, тоже с Украины?
– Екатеринослав.
– Слушайте, так тут украинское землячество!
– А вы нет? – спрашивает Чудновский.
– Ну, как! Я же из Крыма. Сосед. Вполне можем отложиться и создать фракцию в партии. Весело будет! – смеется Иоффе.
Распахивается дверь. Тяжело дыша, вваливается Троцкий и падает на стул. Дрожит.
– О! Еще и Лев Давыдович! Вы же тоже с Украины?! – весело спрашивает Подвойский.
Троцкий глотает ртом воздух, жестом зовет Иоффе и валится на пол, дергаясь.
– Доктора! – вопит Чудновский.
– Спокойно! Я доктор! У Льва Давыдовича с детства эпилепсия, – объясняет Иоффе, распахивая окно, – А тут… Не жалеет себя. Митинги, митинги…
Он профессионально всовывает в рот Троцкого ложку. Вытягивает и прижимает язык. Кричит Подвойскому и Чудновскому:
– Пошли вон, босяки!
Троцкий бьется, скребя пальцами грязный пол.
КОММЕНТАРИЙ:
Троцкий Лев. В дальнейшем один из руководителей коммунистической партии советского государства. Министр иностранных дел, военный министр. В 1929 году выслан за пределы СССР.
В 1940 году будет убит ледорубом в Мексике по приказу Сталина. Семья и все родственники будут уничтожены.
Петроград. Улица Сердобольская, дом 1, квартира 41.
Конспиративная квартира Ленина.
Вечер.
За окнами дождь. Кухня.
Ленин играет с Эйно Рахья в шахматы, насвистывая что-то нервное из оперетты «Сильва». Он небрит и в затрапезе.
У окна Сталин пьет чай.
– Послушайте, товарищ Джугашвили…
– Извините, Владимир Ильич. Зовите меня, пожалуйста, Сталин.
– Нет уж, голубчик, партийное прозвище надо заслужить! Так вот… Джугашвили, вы отнесли мое письмо о контроле над печатью? Вы добились выполнения моего указания?!
– Я передал товарищу Свердлову…
Ленин сметает шахматные фигуры на пол, подлетает к Сталину. Весь дрожит и фальцетом:
– А что мне Свердлов?! Вы, Джугашвили, мой представитель в ЦК! Я архижалею, что выбрал вас. Пустое место! Говно! Тупица! Балбес! Олух!
Сталин стоит с опущенной головой, шепчет старое осетинское проклятие:
– Чтобы тебя никогда не похоронили в земле. Чтобы я топтал твой прах…
КОММЕНТАРИЙ:
Сталин реализует свое пожелание в 1924 году. На Политбюро пройдет его предложение мумифицировать тело Ленина и построить мавзолей, как трибуну для приема парадов. А Сталин будет на ней стоять. И ходить по ней.
В истерике Ленин топает ногами, раскалывает стакан, ударяет палец. Обморок.
Выскочившая на шум хозяйка квартиры Фофанова,[69] подносит нашатырь Ленину под нос, возится с пальцем. Машет рукой Сталину. Мол, уходите.
– Я пойду? – спрашивает Сталин.
– Дуйте! К чертовой матери! И передайте, власть не выпрашивают. Ее берут!
Ленин ловит себя на том, что получилась красивая фраза. Он повторяет:
– Власть не выпрашивают. Ее берут! – убегает к себе в комнату и начинает писать.
– Всё. Раз пишет, то скоро отойдет, – успокаивает Сталина хозяйка квартиры.
Эйно доволен случившимся. Он улыбается в усы. Это замечает Сталин.
КОММЕНТАРИЙ:
В сценарии Алексея Каплера «Ленин в Октябре» (фильм будет снят в 1937 году к двадцатилетию октябрьских событий) должен был быть показан телохранитель при Ленине. И Сталин будет внимательно читать сценарий, чтобы не случился памятник этой скотине, этому финну.
Сталин выходит. Проходит в подворотне мимо дворника, который метет листья и исподволь провожает Сталина взглядом.
Моросит дождь. В трех кварталах ждет автомобиль с шофером. Сталин садится. Сидит. Молча. Переживает.
Шофер почтительно подаёт ему трубку уже набитую табаком и чиркает зажигалкой. Сталин закуривает.
КОММЕНТАРИЙ:
Иосиф Сталин будет руководить страной на протяжении 24 лет. За годы его правления погибнет по самым скромным подсчётам около 100 миллионов человек.
