Ахмед Боков - Сыновья Беки
Чурт на могиле отца был совсем маленький. Когда он лежал еще во дворе и Дауд с Гойбердом обтесывали его, он казался Хусену огромным. Но теперь, наполовину врытый в землю, едва возвышается над холмиком, и не вырезан на нем ни наган, ни кинжал, как на том, где сорока сидела.
– Хасан, а почему на том чурте вырезаны наган и кинжал?
– Это значит – там похоронен мужчина.
– А-а, – протянул Хусен.
– Видишь, рядом на чурте серьги, кольца и женский пояс? Там похоронена девушка. Брат и сестра лежат рядом. Я слыхал, что его убили и она не пережила горя. Кроме брата, у нее никого больше на свете не было.
– А кто его убил?
– Кто-то из Нясаре.[25] Говорят, он женился на девушке, которая была засватана за человека из рода тех людей, что из Нясаре.
Хусен молча смотрел на чурт мужчине и думал: «Как же он дал убить себя, ведь у него были кинжал и наган…» Но тут мальчик вспомнил, что ведь и у отца был кинжал…
– Хасан, мы тоже вырежем кинжал на памятнике дади, ладно?
– Вырежем. И наган…
– У дади ведь не было нагана…
– Ну и что же? Так делают.
«Наверное, у брата девушки тоже не было нагана, – подумал тогда Хусен, – человек с наганом не даст себя убить…»
– Ну, пошли, – сказал Хасан. – Слушай, а где наша лошадь? – через минуту закричал он.
Забора вокруг кладбища не было. А потому все просматривалось как на ладони. Хасан побежал в сторону леса. Но вскоре повернул назад.
В растерянности мальчик метался, как зверь в западне. А Хусен стоял на месте и беззвучно плакал. Уж если Хасан не знал, что делать, а он-то и подавно…
– Это все из-за тебя, щербатый, – сказал старший брат, останавливаясь перед Хусеном. – Вот и сходили на могилу! Говорил тебе, на обратном пути, так нет…
Погрозив кулаком, он побежал к селу. На этот раз за ним помчался и Хусен. Братья бежали, не видя под собой земли, и вдруг Хусен остановился и радостно закричал:
– Хасан! Вон она где – лошадь!
Хасан растерянно смотрел туда, куда показывал брат. Отчаявшийся мальчик радостно засмеялся, и его заплаканные глаза засияли.
Оказывается, лошадь по привычке вышла на старую дорогу, на ту, что проходила через овраг, минуя вновь построенный мост: мол, всю жизнь обходилась без моста, а на старости лет и вовсе обойдусь.
И может, лошадь проехала бы через овраг и ушла далеко, но., на счастье, одно колесо арбы глубоко врезалось в глину, а сил у мерина не было, вот он и стоял на месте, понурив голову с отвислой, как у Сями, нижней губой.
Хасан радовался недолго. Через мгновение он уже колотил конягу и кричал:
– Ах, чтоб ты сдохла!
Мерин взмахнул головой и опять понурился, словно шейные позвонки у него переломаны.
Братья стали подгонять его, тянуть за подпруги. Мерин и сам силился сдвинуться с места, но ничего у него не выходило. И тогда, как бы поняв тщетность своих усилий, он снова безвольно опустил голову.
Долго бы им пришлось повозиться, да, на счастье, из лесу возвращался Сями. Переехав мост, он спешился и подошел к детям.
– Вы откуда едете? – спросил Сями.
– Ниоткуда! – смущенно опустил голову Хасан.
Стыдно ему было рассказывать о случившемся.
– А как же вы сюда угодили?
Ни Хасан, ни Хусен не ответили.
– Вон ведь мост рядом! Зачем было в овраг загонять беднягу? – не унимался Сями.
– Это не мы. Она сама…
– Что же, вожжей у вас нет?
– Мы на кладбище ходили… – вставил Хусен.
– А тебя не спрашивают, – оборвал брата Хасан.
Сями взялся за конец оглобли сзади.
– Ну-ка, подгоняйте лошадь! – сказал он и напрягся.
Колесо, что увязло до самой ступицы, стало подаваться. Лошадь потянула из последних сил. Арба вылезла. Хасан развернул ее. Сями удивленно посмотрел на мальчика.
– Вы разве не в село?
– Нет, мы в лес едем.
Подойдя поближе, Сями притянул Хасана к себе и, хотя вокруг никого не было, зашептал на ухо:
– Заедешь в Тэлги-балку, там по правую сторону дороги лежат нарубленные дрова, – он хихикнул. – Это я оставил. Забирай их.
– Мне чужие дрова не нужны, – замотал головой Хасан.
– Элмарза вчера ночью отобрал их у людей. Это не его дрова. Забирай их смело. Только никому не говори, что я тебе об этом сказал. Слышишь? Молчок! – и он приложил палец к губам.
– Элмарза поймает…
– Он в Пседах уехал. Вернется только вечером.
– Нет, нет, – снова замотал головой Хасан и тронул лошадь.
– Ну и дурак! – махнул рукой Сями.
Не успели братья доехать до леса, пошел дождь. Он уже больше двух недель висит тяжелой завесой над Алханчуртской долиной: то пойдет, то перестанет. Но на этот раз он, похоже, шутить не собирается. Делать нечего, назад поворачивать нельзя – нужны дрова.
– Хасан, ведь дождь идет… – Хусен посмотрел на брата с надеждой.
– Ну и пусть идет. От дождя еще никто не умирал, – ответил Хасан равнодушно.
Дрова, о которых говорил Сями, и правда лежали на месте. И почти у самой дороги. Чего проще, нагрузить их на арбу и без хлопот повернуть назад. Но мальчики не решались притронуться к чужому, так их с детства приучили. Только с жадной завистью посмотрели они на дрова и проехали мимо. Ребята были уже на опушке, когда дождь, сначала только смешавшись со снегом, постепенно совсем уступил свои владения белому вестнику зимы.
– Хасан, снег! Видишь, снег! – закричал Хусен.
– И чему ты радуешься?…
А разве не радостно? Первый снег – всегда счастье для детей. Сразу вспоминаются санки, ледяные горки и уж конечно не то, что, может, и на ноги надеть нечего.
Вот и Хусен радовался. Он тоже не думал ни о полуразутых ногах своих, ни о нетопленной комнате.
Хусен был еще в том возрасте, когда, несмотря на все беды жизни, думают больше об играх, чем о хлебе насущном.
В другое время и Хасан еще порадовался бы снегу. Но сейчас старший из братьев по-настоящему осознал себя главой семьи, хозяином. А для хозяина ранняя зима всегда некстати.
Снежинки пока еще не залеживались. Едва прикоснувшись к земле, они таяли и исчезали без следа, но падали очень густо. И все-таки Хасан взял топор и упрямо углубился в лес.
До чего же противно в такой день в лесу. После каждого удара топора с веток низвергается целый поток. Крупные капли, скользнув по мокрой шапке, скатываются за ворот.
Хусену его работа кажется еще тяжелее. Хасан стоит на одном месте и рубит, а ему надо перетаскивать дрова к арбе. Одежонка промокла до нитки, в чувяках хлюпает вода. Чтобы меньше ходить, Хусен дожидается, пока Хасан нарубит побольше дров. Но едва Хасан увидит, что брат стоит, сразу кричит:
– Не стой на одном месте, замерзнешь!
Потому он и сам работает без передышки.
Когда убили отца, дети плакали. Очень горько плакали, но тогда они еще не понимали, как он нужен им и какой трудной будет жизнь без него…
Сиротская доля день ото дня все больше и больше давала себя знать.
На минуту оторвавшись от работы, Хасан вдруг увидел, что склоны и впадины вокруг будто укрыты белым покрывалом. Занятый делом, он и не знал, как много снегу навалило, к тому же из лесной чащи не так все заметно. Дольше оставаться в лесу небезопасно. Хасан это понял и стал собираться. Быстро побросав все дрова на арбу, ребята двинулись к дому. Нарубить успели очень мало. И почти все – кривые орешины. С такими дровами людям на глаза стыдно показаться, да и хватит их едва на неделю…
Хасан невольно вспомнил слова Сями. Те дрова ведь и правда ничьи. Элмарза отобрал их у людей. И раз Сями не смог все увезти, – значит, кто-нибудь другой подберет, а может, под снегом останутся и вовсе пропадут. «Говорят, взять чужое – грех. А почему тогда Элмарза берет чужое, если это грешно?…» Хасан совсем запутался.
Наконец добрались до злосчастных дров. Оба брата шли пешком. Мерин, как всегда, домой возвращался быстрее, и подгонять его не приходилось. Он, видать, тоже спешил скорее укрыться в сарае от холода. А потому остановить его удалось не сразу…
Когда Хасан подошел к дровам, Хусен вздрогнул от неожиданности.
– Это же чужое!
– Ну и пусть чужое!
– А если кто-нибудь увидит?
– «Увидит, увидит»! Хватит болтать! Иди лучше помоги мне!
Дров оказалось не так уж много, едва до края борта нагрузили. Но это, может, и к лучшему. Будь их больше, пришлось бы увязывать. А силы у ребят не такие, чтобы с этим справиться.
Хасан тронул лошадь, а сами они пошли рядом. Правда, Хусен хотел было усесться на арбу, но брат не позволил ему.
– Будешь сидеть как пугало – закоченеешь, – сказал он.
Хасан знал, что в холод лучше двигаться, чтобы не замерзнуть. Люди и зимой и летом ходили в одной и той же одежонке и детей своих приучали бороться со стужей.
Хусену до этого года еще не приходилось зимой надолго выходить из дому. Только изредка ему позволяли немного побегать, в снежки поиграть, покататься на санках. А Хасан не раз ездил в осеннюю и зимнюю пору с отцом в лес или в поле.
– Работай ногами и руками, а не то холод тебя скрутит, – повторял он, строго поглядывая на Хусена.
