Ахмед Боков - Сыновья Беки
Элмарза и Товмарза и раньше, бывало, вдруг ни за что ни про что ударят брата – им все одно, что лошадь пнуть, что его. Но такого, как на этот раз, еще не случалось. Однажды, правда, в день свадьбы Товмарзы, Сями допек братьев, и Элмарза здорово наподдал ему. Сями не мог примириться с тем, что женят младшего брата, а его обошли. И такой он переполох поднял, разогнал всех танцующих, шумел, кричал, что его родные нарушают ингушский обычай.
– Пусть сначала меня женят, – кричал он, – я же старше!
Братья сгорали от стыда перед гостями. Элмарза увел Сями в сарай и привязал его там, но тот не перестал кричать. Элмарза взял палку и бил его до тех пор, пока он не утихомирился.
И все же сегодня избили его сильнее, чем тогда…
Они всем жаловались, что Сями позорит их и что уж лучше бы он умер.
Может, оттого и били смертным боем, рассчитывали, что помрет…
Сями нащупал углубление в скирде и влез туда по пояс. Можно бы и поглубже забраться, весь бы уместился, да каждое движение причиняло такую нестерпимую боль, что Сями больше не шевельнулся. И вдруг он почувствовал, что к спине его прижалось что-то мягкое и теплое. Бедняга с трудом протянул руку и нащупал что-то похожее на вывернутую шубу. «Кто бы это мог накрыть меня шубой? Кому я нужен?» – подумал Сями. И тут вдруг услышал слабое повизгивание. Это был их старый кобель. Не дождавшись похлебки, он вернулся в свою нору.
– А-а, Катох,[23] это ты? – произнес Сями. – Если бы нас обоих не было в этом мире, никто бы ничего не потерял!
10
Черный котел неба низко навис над Алханчуртской долиной.
Кайпа еще затемно запрягла лошадь и выехала с детьми в поле.
Исмаала с Гойбердом и на второй день погнали чинить дорогу, а Сями не то что в поле ехать, он и пальцем пошевелить не мог. Но Кайпа об этом не знала.
– Как-нибудь сами управимся, – не без обиды в голосе сказала она, – слава всевышнему, руки, ноги целы и лошадь есть.
Хасан молча разглядывал заострившийся хребет лошади.
– Нани, мы сами всю кукурузу перевезем, вот увидишь, – стараясь успокоить мать, сказал Хусен.
– «Всю кукурузу перевезем», – передразнил Хасан. – Тоже рассуждает, силач.
– А вот посмотрим. Думаешь, я хуже тебя могу работать! – совсем осмелел Хусен, благо, что мать рядом, а при ней ведь Хасан все равно его не тронет.
– Сискал есть ты умеешь, вот это уж точно.
– Не больше тебя.
– А ну перестаньте, – остановила их мать. – Чего не поделили? Только вашей ссоры мне и не хватает. Ты, Хусен, младше, не перечь старшему.
При этих словах Хасан словно и правда почувствовал себя совсем взрослым, выпрямился, потянул вожжи и, стараясь придать своему ломающемуся голосу басови-тость, прикрикнул:
– Но-о, пирод! – Хасан слышал это слово вчера. Так Исмаал погонял лошадь.
Мальчик спросил, что за слово такое, Исмаал объяснил, что по-русски оно значит «вперед».
По кучкам кукурузных стеблей Хасан узнал свое поле.
Кайпа после прополки здесь не была. А осенью поле совсем меняет свой вид.
Хасан направился к несжатой кукурузе и вдруг резко остановился.
– Вот, смотри, здесь лежал дади, – сказал он Хусену, показывая темные пятна на земле.
Подошла Кайпа.
– Что вы разглядываете?
Но дети не успели ей ответить, как мать все поняла и бессильно опустилась на колени. Некоторое время она молча сидела, приложив руки ко лбу. Потом стала осторожно брать сырую землю и засыпать ею следы крови. Дети делали то же самое. Скоро следов уже не было видно.
В несжатой кукурузе овцы здорово похозяйничали. Кое-какие стебли переломаны, иные вырваны с корнем, и початки на них обглоданы. А рядом, будто рассыпанные чьей-то рукой, белеют зерна…
Каппе и без того было тяжело, а при виде такого разорения и вовсе все вспомнилось.
– О дяла, неужели ты видишь это и не караешь злодея? – сказала она, посмотрев в пасмурное небо.
«Ну разве из-за таких туч что-нибудь увидишь? – удивился про себя Хусен. – Если бы погода была ясная, тогда другое дело!»
Некоторое время Кайпа молча оглядывала поле и размышляла, как же ей быть: вывозить убранную кукурузу пли жать остальную?
– Хасан! – крикнула наконец она. – Разверни-ка, сынок, арбу, не то, как нагрузим ее, не сдвинем.
Скоро работа закипела. Хасан, стоя на арбе, укладывает стебли, мать вместе с Хусеном подносят их и подают ему. Только Султан ничего не делает. Он лежит неподалеку, завернутый в одеяло – один носик виднеется.
За стеблями приходится уходить все дальше и дальше – те, что были сложены у дороги, уже погрузили. А заехать на пахоту нельзя – мерин завязнет, не вытянет груженой арбы.
Чем выше воз, тем труднее Кайпе подавать, а Хасану принимать и укладывать стебли.
Не спуская глаз, Хасан следит, как растет воз, осматривает его со всех сторон – не кривится ли? Кайпа тоже наблюдает за укладкой, хотя знает в ней толку не больше Хасана. Она, правда, не раз помогала Беки в поле. Но муж не нуждался в советчиках, до того он был ловок и умел. А как красиво укладывал воз! Знать бы, что доведется самой с уборкой управляться, поучилась бы… Но кто мог подумать? Несчастье ведь приходит нежданно-негаданно.
Заплакал Султан.
– Погоди, родимый, – упрашивала его Кайпа. – Потерпи чуть-чуть, сейчас закончим.
Но ребенок кричит все громче и громче. И Кайпе, хочешь не хочешь, пришлось оставить работу. Она развернула одеяло, перепеленала малыша, покормила его грудью. Только тогда Султан успокоился.
Пока мать возилась с братишкой, Хусен все носил и носил стебли.
– Хватит, сынок, не надо больше, – сказала Кайпа, – не увезет лошадь столько.
Мать перекидала все стебли Хасану и протянула ему бастрок, но, как ни подталкивала, Хасан все не мог подцепить его. На помощь брату наверх забрался Хусен. Вдвоем они кое-как затащили тяжелый бастрок, затянули веревками, как умели. Но не успели выехать с поля, узлы поослабли. Остановили арбу, снова подтянули, но, на беду, воз уже так перекосился, что, как ни затягивай, толку никакого.
Кайпа велела ребятам сесть на одну сторону для равновесия, потом забралась и сама.
Ехали степью. По ней ровнее – и арба идет легче.
– Уже почти половину пути проехали, – вздохнула Кайпа. – Да поможет нам дяла довезти свою кладь до дому.
Но разве с такой укладкой довезешь? Воз уже настолько накренился, что стебли скоро стали волочиться по земле. А едва колесо угодило в рытвину, арба завалилась набок.
С Султаном на руках Кайпа скатилась вниз, Хасан спрыгнул следом за ней и крикнул брату:
– Ну, чего ты уцепился за стебли, как кошка? Не видишь, что прибыли? Слезай давай.
Хусен обозлился, чуть не огрызнулся, да вовремя вспомнил, как мать сердится, когда он перечит старшему брату.
Он и сам понимает, что с таким возом дальше не поедешь. Давно бы слез, да боится – тогда уж воз и вовсе завалится.
– Пропади ты пропадом, – причитает Кайпа, – недаром же говорится, беда семь бед приводит. Вот и у нас так…
Хусен видит, как по щеке у матери скатываются слезы.
Раньше, до смерти отца, сын только раз видел ее плачущей, когда умерла их младшая сестренка. Зато теперь глаза у матери все время красные. И Хусен знает: это от слез.
– Хасан, отвяжи бастрок, – просит Кайпа, – ничего не поделаешь, придется заново воз ладить.
Вдвоем с Хасаном они скинули на землю половину поклажи и начали двурожкой заново укладывать стебли на арбу.
Хусен стоял поодаль и с завистью поглядывал на завернутого в одеяло Султана. Ему-то холод нипочем, у него даже рот прикрыт краешком одеяла! А Хусен весь посинел. Глянув на него, мать сказала:
– Поди сюда, сынок, складывай стебли в кучки, и мне будет легче перекидывать, и ты согреешься.
Хусен с радостью принялся за работу. А скоро ему даже стало казаться, что с его участием дело пошло куда быстрее. Матери теперь легче: возьмет кучку и – р-раз – подаст Хасану.
– Долгой жизни тебе, мой мальчик, какие хорошие кучки делаешь, – похвалила она его.
Вдруг Хусен увидел скачущего со стороны села всадника.
– Нани, кто-то едет!
– Ну и пусть едет! Тебе-то что в этом за радость, – пробурчал Хасан.
– А вдруг остановится, поможет!..
– Ну, если ему больше нечего делать!..
– Давайте, дети, поскорее уложим стебли, – сказала Кайпа и стала быстро подавать, будто у нее сил прибавилось. – Человек подъедет, попросим его помочь потуже затянуть бастрок.
Заплакал Султан, но даже это не оторвало мать от работы.
Всадник несся галопом. Ветер раскинул полы его бурки, как крылья орла. И Кайпа торопилась.
Хасан не успевал укладывать стебли. Но вдруг он не взял поданной охапки.
– Что ты остановился, сынок?
Хасан будто ничего и не слыхал, стоял, как чурт.[24] Глаза его впились в одну точку. Он узнал всадника. Ни у кого нет такой бороды – будто приклеенный лоскут овчины, таких ухоженных усов и лица цвета спелой земляники.
Подъехав ближе, всадник придержал коня, намереваясь объехать их. Только тут Кайпа увидела, кто это. Он-то, может, ее и не узнал – они уже много лот не видели друг друга, да и выбившиеся из-под платка пряди волос почти закрыли лицо.
