Сергей Сибагин - Прапорщик Щеголев
— Так по рукам, что ли? — говорил посетитель.
— Нет, батюшка, — отвечал голос Марьи Антоновны, — обождем еще.
— Ждите... Только как бы не прождались.
Бодаревские ежедневно расспрашивали прапорщика о новостях. Больше всего интересовались, не объявлена ли война Англии и Франции, просили, чтобы немедленно предупредил, если что узнает.
Корнила Иванович часто куда-то исчезал из дому.
Однажды утром прапорщик увидел во дворе с десяток возов, на которые нагружали мешки пшеницы. Двери большого сарая были распахнуты настежь. Бегали, суетились дворовые, сгибаясь под тяжестью мешков. В стороне стоял рыжий, в красном сюртуке и зеленом жилете, худой англичанин с выпяченными, как у лошади, зубами.
Прапорщик догадался, что Бодаревские, наконец, продали хлеб.
...В порту стало твориться необычайное. Раньше на пристани сидело много грузчиков, ожидавших работы (какая работа по зимнему времени!), теперь же все были заняты. Грузчиков перехватывали один у другого, сманивая деньгами и харчами. Даже на базарах не было свободных людей — все работали в порту.
С батареи Щеголева хорошо было видно, какой корабль и чем грузится.
— Идет наша пшеничка-то, — говорил Осип, сидя на корточках на палубе «Андии» и посасывая коротенькую трубочку. — Этакое сокровище отдаем, и кому!.. Тем, кто, может, завтра на нас же войной пойдет. Обидно очень... Задержать бы их кораблики!
— Нельзя этого сделать, — отвечал прапорщик. — Война же не объявлена.
— Тогда надо запретить купцам продавать пшеничку.
— Как же им запретишь?.. Следовало бы, конечно, да как это сделать? Купец, что лиса, — всегда лазейку найдет в обход запрета.
— Да-а... — качал головой Осип. — Ежели у купца дело до наживы дойдет, то он родных мать-отца продаст, а свое не упустит!.. А правда ли, что наши купцы и поныне туркам хлеб продают?
— Говорят, будто есть такие мерзавцы...
— Нет на них креста... Арестовывать бы таких...
— Не найдешь! Они концы глубоко хоронят.
— Наверное, так оно и есть... И то нынче почем пшеничка-то пошла, почитай, никогда раньше таких цен не бывало... И думать надо, цены еще выше будут.
В городе все улицы были заполнены чумацкими валками с хлебом. А в порту, что ни день, то один, то другой корабль, до отказа нагруженный зерном, несмотря на непогоду, выходил из бухты, ставил побольше парусов и исчезал за горизонтом...
В первую неделю февраля утром, когда прапорщик направлялся на батарею, к нему подошел человек, похожий на купца, поклонился.
— К тебе, ваше благородие, дельце есть небольшое.
— Пожалуйста, говорите.
Купец, оглянувшись и понизив голос, спрашивал:
— А что, ваше благородие, каторжники-то у тебя еще работают?
— Нет, уже не работают. А зачем вам это знать нужно?
— Значит, нужно, раз спрашиваю. А ежели тебе понадобится для каких работ, так снова пришлют?
— Конечно, пришлют!
— И много ли людей прислать могут? — почему-то обрадовался купец.
— Сколько нужно, столько и пришлют... Не для себя же я прошу, — недоумевал прапорщик. — Да вам-то зачем это?
— Пригласил бы работничков-то, — сказал купец, не обращая внимания на вопрос Щеголева.
— Зачем же я их буду приглашать, если делать им здесь нечего?
— Насчет работки статья особая. Работку я им найду.
— Как это вы им работу найдете? Не понимаю.
— А очень просто. Приглашаешь работничков, значит, ты, а приходят они ко мне. Погрузят кораблик, а потом и свободны... И тебе благодарность, и работнички вот как довольны будут!
Прапорщик замер от негодования.
— Да как вы смеете?
— Эх, господин хороший, — почесал голову купец. — Видать, ничего у нас с тобой не получится. Прощевай пока. — Купец мотнул головой и быстро пошел обратной дорогой.
А дня три спустя караульный солдат сообщил прапорщику, что его хочет видеть какой-то барин, приехал в карете, дожидается у входа на мол.
Щеголев приказал пропустить посетителя к нему на «Андию».
Подъехала карета, с козел соскочил лакей, откинул подножку, распахнул дверцу. Из кареты вышел седобородый высокий господин в бобровой шубе и шапке, с недовольным видом поднялся по трапу. У входа в каюту его встретил Щеголев, пригласил войти. Посетитель приподнял шапку, протянул руку и представился.
— Хлеботорговец Козельский, Иван Степанович. К вам по приватному делу. Разрешите?
— Прошу присесть, — указал прапорщик на мягкий диванчик.
Посетитель с брезгливым видом оглянул каюту.
— Может быть, вы разрешите мне предложить вам лучшее место для нашей беседы.
— А чем же здесь плохо? — удивился прапорщик.
— Все же прошу вас разрешить мне самому выбрать место для беседы... Например, у Отона... Там есть премиленькие кабинетики.
— Странно, милостивый сударь. Вы являетесь по какому-то приватному делу ко мне и сами же настаиваете на выборе места для беседы.
— Уверяю вас, дорогой мой, что те кабинетики для задушевных бесед прекраснейшим местом являются. Учтите, даже вход совершенно отдельный. Буквально ни одна душа не узнает...
— Да мне нечего скрывать! — возразил прапорщик. — Кроме того, прошу помнить, что я на службе и ни в какой ресторан идти с вами не намерен.
— Ну ладно, что уж делать, — закряхтел помещик, расстегивая шубу и садясь — Мне бы очень хотелось, чтобы все, о чем я буду с вами говорить, осталось между нами... Строго между нами.
— Мне очень странно все это слышать...
— Хорошо... — Козельский сидел, как бы собираясь с мыслями. — Я буду с вами совершенно откровенен. Мне нужно, чтобы вы разрешили кораблям, на которые должен грузиться мой хлеб, пришвартоваться к молу, где размещена батарея. Всего только на две-три ночи... Повторяю: ночи, так как на день корабли будут снова отходить на рейд. Видите, я сам заинтересован в соблюдении абсолютной тайны.
— Да зачем вам мол понадобился? Разве пристаней мало?
— Мало, сударь, в том-то и беда, что мало. Все причалы заняты, мои корабли болтаются на рейде. Дорог каждый час, каждая минута... Именно сейчас промедление смерти подобно, как говорится в старинной пословице... Так вот, молодой человек! — перешел Козельский на покровительственный тон. — Если вы разрешите мне это, то я уплачу вам... — Козельский поперхнулся, увидев разъяренное лицо прапорщика, медленно поднимавшегося со своего места. Растерянно глядя на командира батареи, который в тот момент был действительно страшен, он вскочил.
— Что с вами, что с вами?
— Милостивый сударь! — сказал Щеголев сдавленным голосом. — В вашем предложении я усматриваю призыв к нарушению мною присяги...
— Позвольте, при чем тут присяга?.. — деланно удивился помещик. — Я просто...
— Прекратите, сударь! Я не только не буду способствовать вам, но всячески постараюсь воспрепятствовать вашим действиям, которые иначе, как изменнические, назвать не могу, ибо вижу в них попытку причинить ущерб моему отечеству. Прошу вас немедленно удалиться отсюда... О ваших предложениях буду вынужден немедленно сообщить по начальству!
— Пожалуйста, сделайте одолжение, — скривился помещик. — Хоть самому военному министру. Нового вы им ничего не сообщите. Желаю здравствовать!..
Козельский боком протиснулся в дверь, протопал по трапу. Послышался голос кучера и цоканье копыт.
— Ну, — сказал Щеголев вошедшему Рыбакову. — Каковы? Мне, офицеру армии российской, такое предложение делать! Обязательно сообщу по начальству.
Прапорщик долго не мог успокоиться. Он решил посетить Волошинова, поделиться с ним, но поручик сам появился на молу. Весело насвистывая и громко приветствуя вытянувшихся солдат, он быстро шел к пароходу.
Щеголев с возмущением рассказал о посетителе. Поручик только посмеивался.
— Отправили их всех к чертям?.. Ну и хорошо! А доносить по начальству не следует. Вам это совершенно не поможет. Этот хлеботорговец прав: ничего нового вы никому не сообщите, даже самому военному министру. А себе создадите репутацию «неудобного человека». — Он понизил голос — Ко мне тоже приходили. Кое-кто интересовался, достанут ли мои пушки до кораблей, которые из Практической гавани попытаются под Пересыпским берегом выйти в море. Понимаете, зачем это им знать нужно?.. На случай приказа не выпускать кораблей. Чтобы только с вашей батареей дело иметь!.. Одного ведь легче подкупить, чем двух! Ну, я их на этот счет успокоил! Они теперь уверены, что мои пушки достанут не только до Пересыпи, но чуть ли не до Лузановки! — засмеялся поручик. И опять серьезно сказал: — А войны с великими державами нам не миновать. И даже в самом скором времени!
* * *К вечеру, когда на батарее были окончены уже все работы, Осип Ахлупин обычно уходил домой. Однажды его пошел проводить Андрей Шульга, с которым особенно сдружился Осип.
Возле освещенного кабачка приятелей остановил радостный возглас:
— Эй, Осип!
К ним подошел коренастый мужчина, в котором Осип сразу узнал Луиджи Мокки, владельца спасательного бота. Лет тридцать назад, покинув свою далекую Италию, Луиджи приехал в Одессу и стал работать матросом спасательной шлюпки. Большое мужество и находчивость молодого итальянца помогли ему стать боцманом, а потом и владельцем небольшого судна. От своей рискованной работы по спасению людей и груза в разбушевавшемся море Луиджи получал немалый доход. При встрече с ним многие кланялись первыми, особенно же низко кланялись те, кто был обязан ему своей жизнью. С Ахлупиным его связывали самые дружеские чувства.
