Сергей Сибагин - Прапорщик Щеголев
Как-то днем в каютку на «Андии», где в это время находился Щеголев, прибежал караульный.
— Ваше благородие! К вам пришли какие-то люди.
Еще с палубы прапорщик увидел, как по молу, отворачиваясь от ветра и придерживая руками фуражки, быстро шли Деминитру и Скоробогатый.
Не здороваясь, они закричали:
— Важнейшее известие! Восемнадцатого дня адмирал Нахимов уничтожил турецкий флот.
— Неужели? — радостно воскликнул Щеголев. — Да правда ли это?
— Истинная! Утром сегодня пришел австрийский корабль и привез эти сведения. Битва произошла в турецкой бухте Синоп. Из всего турецкого флота спасся будто бы только один пароход, — перебивали друг друга студенты. — А Нахимов не потерял ни одного корабля!
Известие было таким радостным, что прапорщик боялся ему верить.
— Мы даже убежали из лицея, чтобы первыми сообщить вам эту новость.
Иностранные новости часто попадали в Одессу гораздо раньше через заграничные газеты, чем через русские столичные, которые шли из Санкт-Петербурга очень долго. Одесская городская газета нередко просто перепечатывала эти новости.
Так было и теперь. Два дня спустя Щеголев увидел австрийскую газету с подробным описанием боя. Все, что говорили студенты, оказалось верным.
Били в колокола, преосвященный Иннокентий правил молебен в честь русского оружия. Молились за августейшего императора Николая, нанесшего тяжкий урон супостату.
Вечером город был иллюминован.
Почти тотчас после австрийского корабля прибыл из Севастополя курьер от Меншикова с подтверждением и детальным описанием боя.
Послушать курьера в штабе собрались все офицеры. Появились и генералы. Инженерный генерал-майор Баранцев с сомнением качал головой.
— Эта победа может иметь для нас тяжелые последствия: она может вовлечь нас в войну с Англией и Францией... Не секрет, что эти державы держат свою соединенную ескадру в Константинополе, опасаясь высадки там нашего десанта. Теперь, с уничтожением турецкого флота, они могут предпринять активные действия против нас в Черном море. И тогда войны с ними не избежать.
Молодые офицеры возражали:
— Слабости показать мы ни в коем случае не можем. Турки нас давно задирают. Разве обстрел «Колхиды» или нападение на наши посты на Дунае не означали, что война фактически уже началась? Следует удивляться выдержке и долготерпению нашего государя, столько времени спускавшего все это.
— Нельзя было упускать возможности уничтожить вражескую эскадру. Нахимов поступил правильно, честь ему за это и слава!
Едва отзвонили колокола в честь Синопской победы, как город снова был обрадован известием о новых двух победах на Кавказе: 14-го ноября генерал Андронников с войском в 8000 человек совершенно уничтожил у Ахалцыха турецкий отряд в 20 000 человек. А 19-го, как раз на следующий день после Синопского боя, генерал Бебутов разгромил у Башкадыклара сильную турецкую армию и захватил всю ее артиллерию. Ликование было всеобщим.
— Синоп — Башкадыклар — победы-близнецы! — говорили в городе.
В начале декабря стало известно, что в скором времени прибудет новый командующий Одесским военным округом, бессарабский и херсонский губернатор барон Дмитрий Ерофеевич Остен-Сакен, боевой генерал, участник войны с Наполеоном.
В день его приезда на батарею к Щеголеву явился запыхавшийся Свидерский.
— Александр Петрович, — едва переводя дух, сказал он, — прибыл новый командующий... Уже осматривает батареи... Сейчас на Третьей... Скоро будет у вас. Я пришел предупредить вас об этом, чтобы вы успели приготовиться.
— У нас все готово, — улыбнулся прапорщик. — В любую минуту мы можем показать батарею кому угодно.
— Ну, как знаете, — обиделся адъютант. — Барон — человек строгий, придирчивый. Он и в погреб полезет, и в пушечное дуло заглянет.
— Очень хорошо. Пусть проверяет, как хочет.
Час спустя у въезда на мол появились две коляски. Часовой не пропустил их и вызвал Щеголева. Прибежавший прапорщик увидел незнакомого генерала, увешанного орденами. Котлетки-бакенбарды придавали его лицу особенно благообразное выражение.
Генерал расхаживал по берегу, заложив руки за спину. Увидев Щеголева, он подошел к нему, протянул руку и сказал:
— Командующий округом генерал-адъютант барон Остен-Сакен.
Прапорщик растерянно пожал руку. Он сам должен был рапортовать командующему, а тот сразу подал ему руку.
— Слышал о вашей батарее, — продолжал генерал, — с первого же шага хочу выразить удовлетворение правильно поставленной службой: часовой не испугался моих эполетов и не пропустил меня. Правильно сделал. Он же меня не знает!
Вместе с генералом Сакеном прибыли оба уже знакомых прапорщику инженерных генерал-майора и несколько других офицеров.
Все отправились на батарею. Генерал осматривал долго, беседовал с солдатами, сам провел ученье, хвалил проворство и ловкость в обращении с пушками.
Прапорщик просил разрешения произвести ученье со стрельбой, показал сарай, представлявший опасность для батареи.
— Обязательно, прапорщик, постреляете. Обязательно. Сам понимаю, — какое же ученье без стрельбы. И сарай снесем, — дайте срок. Все будет сделано. Запишите, адъютант, про сарай.
Холеный адъютант, капитан Богданович, изгибаясь в талии, немедленно выполнил приказ.
Прощаясь с батарейцами, генерал сказал:
— Спасибо, братцы, за службу! Честно исполняете долг свой. Верно служите своему отечеству и государю. — И в заключение пошутил: — Вот скоро будет у нас вдоволь пороху, тогда такую пальбу поднимем — всех чаек распугаем.
* * *Зима вступила в свои права. Целый день над городом висели низкие тучи, по ночам мороз затейливым узором разрисовывал стекла. От ударов ветра вздрагивал дом.
Непривычной была для Щеголева такая зима: снега почти не было. Только изредка присыпало землю снежной крупой или выпадал снежок. Удивляли и неожиданные оттепели, наступавшие даже в те дни, когда в Москве особенно лютовали морозы.
На батарее целые дни скалывали лед. Особенно досаждали штормы. Волны, накатываясь на мол, превращали в сплошную ледяную стену мерлоны и амбразуры.
Ахлупин говорил:
— Наша батарея как настоящая ледяная крепость. Жалко даже лед скалывать... Никакое ядро не возьмет...
Накануне рождества новый командующий собрал артиллерийских офицеров и сообщил им радостную весть:
— Из Петербурга прибыло разрешение получить пушки в бендерском и киевском арсеналах. Необходимо послать двоих человек для приемки орудий.
Среди офицеров прошла волна оживления. Однако оказалось, что никто из них ехать не может: несмотря на штормы, казалось, исключавшие возможность появления с моря противника, генерал Сакен категорически запретил оставлять батареи без командиров. Положение казалось безвыходным. Но тут снова заговорил командующий:
— Два партикулярных чиновника из канцелярии градоначальника — господа Малевский и Станилевич, предложили нам свои услуги для поездки в Бендеры и Киев, сразу же заявив, что от всякого вознаграждения за эту услугу они отказываются.
— Предлагаю, господа, обсудить это предложение. Считаете ли вы, что господа Малевский и Станилевич, будучи соответственно подготовленными и проинструктированными вами, справятся с этой важнейшей задачей?
Мнение офицеров было таково, что при условии некоторой подготовки чиновники со своей задачей справятся.
Получив нужный инструктаж, Малевский и Станилевич, не теряя времени, отправились в путь.
Первым возвратился Станилевич. Он привез из Бендер 4 чугунных и 2 медных мортиры двухпудового калибра. При осмотре оказалось, что чугунные хороши, а медные устарели и использованы быть не могут.
Смущенного Станилевича успокаивали, говоря, что такой изъян даже опытный артиллерист может не заметить.
Малевский прибыл из Киева на неделю позднее и привез 12 орудий отменного качества. Кроме того, из Тирасполя прибыло 4 единорога.
Яновский сокрушался:
— Должны были получить пятьдесят шесть орудий, а получили только двадцать. Как же быть?
Посовещавшись, артиллеристы решили Центральную батарею пока не сооружать.
В центре и без того было сосредоточено достаточно батарей. Следовало позаботиться о флангах.
Наступившие морозы прекратили земляные работы: землю нужно было отогревать, а денег на топливо не было. Дальнейшие работы отложили на весну.
А в городе тем временем ползли упорные слухи о неизбежности войны с Англией и Францией и о том, что начнется эта война весной. Слухам верили мало (может быть, это только угрозы?), приписывая их распространение хлебным торговцам, имевшим большие запасы зерна.
Действительно, цены на пшеницу начали подниматься.
Щеголев стал замечать, что к Бодаревским часто приходят какие-то люди, по виду купцы. Их немедленно препровождали в кабинет, куда проплывала и хозяйка. Иногда через запертые двери слышалось:
