Сергей Сибагин - Прапорщик Щеголев
На следующий день на батарею прибыл полковник Яновский. Подробно осмотрел все, похвалил:
— Очень хорошо! Батарея вполне готова. А что ж вы до сих пор не достали орудий?
— Откуда, господин полковник?
— Как откуда? Вырыть из земли.
— Что вырыть из земли? — не понял Щеголев.
— Я же говорю — пушки. Ваши пушки!
— Да где же они, эти пушки?!
— А вот вы на них сидите!
Прапорщик вскочил и, ничего не понимая, посмотрел на причальную тумбу, на которой только что сидел.
Полковник раскатисто хохотал.
— Вот же они, ваши пушки! — показал он на причальные тумбы, стоящие по краю мола. — Неужели никто вам про них ничего не сказал? Их только нужно выкопать и очистить.
С глаз Щеголева точно спала пелена. Оказывается, перед ним из земли торчали не бракованные орудия, используемые в качестве причальных тумб, а те самые пушки, о которых он столько мечтал![3]
— Господи, что же это такое! — растерянно шептал прапорщик. — Разве из таких пушек можно стрелять?
Полковник снова залился смехом.
— Конечно, можно, прапорщик, а как же! Появится неприятель, вот и постреляете. Обязательно постреляете.
— Но ведь ее разорвет при первом же выстреле! Это же очень старые пушки.
— Ну и что же, — хохотал полковник, — тем лучше. Если их до сих пор не разорвало, то можно быть спокойным, что и теперь не разорвет.
Едва дождавшись ухода полковника, солдаты бросились выкапывать пушки, много лет пробывшие в земле.
Откопали их целых двенадцать штук. Но в каком виде! Покрытые толстой корой грязи и ракушек, с забитыми землей и мусором жерлами, они казались навсегда окончившими свою службу. Казалось, что им никогда уже не красоваться на дубовых лафетах, никогда не посылать в неприятеля меткие ядра!
Но за три дня, работая день и ночь, солдаты очистили свои четыре пушки, остальные бережно сложили в сторонку.
Тем временем прибыли лафеты и зарядные ящики, и заиграли пушки хитрым узором, радуя взор и сердце каждого солдата.
Наконец-то батарея зажила настоящей военной жизнью.
Вскоре прислали пополнение. Стало на батарее всего двадцать восемь солдат.
— Считайте меня двадцать девятым! — сказал Ахлупин. — Все равно никуда я отсюда не уйду.
А затем появился и тридцатый — кондуктор с «Андии» Федор Рыбаков.
— Ежели подойдет неприятель, — заявил он, — то «Андии» моей конец: не затопят турки — сами затопим, чтобы от повреждений уберечь. После поднимем. А что мне без «Андии» делать? Буду с вами на батарее. Записывайте и меня в свой гарнизон.
Прапорщик охотно согласился. Теперь он действовал гораздо решительней, чем тогда, когда приходилось просить за Ахлупина. Щеголев стал настоящим «отцом-командиром», авторитет которого признавали даже старшие офицеры.
Глава четвертая
Из двадцати четырех солдат, присланных на Шестую батарею, только четверо оказались артиллеристами; остальные обращаться с пушками не умели.
Вот тут-то особенно помог Осип. Лучась морщинами, он подошел к прапорщику:
— Дай-кось я сам возьмусь за обученье.
Командир батареи разрешил. Началось ученье. Целый день на батарее только и слышалось:
— Заряжай!.. Наводи!..
Установленные пушки необходимо было испытать. Но разрешения на стрельбу прапорщик не получил.
— Нет пороху на такое дело, — ответили в штабе. — Да и ни к чему это. Пушки старые, испытанные.
С порохом действительно было очень плохо. Полковник Яновский обещал прислать полный боезапас, а прислал только половину обещанного, да и то строго предупредил, чтобы ни под каким видом пороху не трогали.
Чтобы хоть как-нибудь приблизить ученье к действительности, солдаты придумали заряжать пушки картузами с песком.
Прапорщик командовал, подбегали солдаты, проворно накатывали пушку. Указывал цель — подскакивал наводчик, присев, крутил подъемный винт, рукой показывал солдатам, куда занести хвост орудия.
— Заряжать! — Подбегал солдат с картузом, совал его в жерло, досылал банником, пыжевой вкладывал мочальный пыж, вкатывали ядро, прижимали и его пыжом. Минуты не проходило, а все уже было готово.
— Пли!
Солдат совал горящий пальник в затравку... и все начиналось сначала. А как хотелось и прапорщику, и солдатам, чтобы по этой команде бухнула пушка огнем, заклубилась пахучим дымом, с лязгом отскочила назад!..
* * *В двадцатых числах из Херсона прибыл инженерный генерал-майор Лехман и стал наносить на карту планы будущих укреплений. Неделю спустя из Киева приехал еще один инженерный генерал-майор Баранцев.
Стали они вместе ездить по окрестностям, о чем-то спорить. Оказалось, генералы запланировали постройку таких укреплений, что не только ста тридцати тысяч — полумиллиона нехватит! Генерал Федоров, зная, что уже назначен новый командующий округом, готовился к отъезду и почти ни во что не вмешивался.
Вскоре прибыла резервная дивизия пятого пехотного корпуса во главе с генерал-майором Есауловым, который был назначен временно исполняющим обязанности командующего.
Была уже глубокая осень. Разыгрались жестокие штормы. Никакой корабль не рисковал выходить в море. Опасность появления неприятеля отодвинулась до весны.
Иногда по вечерам Щеголев оставался на батарее, и тогда после работы и ужина все солдаты, кроме часовых, собирались в бывшем матросском кубрике «Андии», превращенном теперь в казарму Шестой батареи. Приходил и Рыбаков, остававшийся вместо командира парохода.
На море ревел шторм, огромные волны накатывались на мол, «Андия» скрипела и дергала швартовы[4], лампы под потолком раскачивались. Но в теплой каюте было спокойно и уютно. Прапорщик рассказывал о военном прошлом России, о Суворове, Кутузове, Ушакове, вспоминал Петра Первого. В полутемной каюте перед затаившими дыхание слушателями вставали тени великих предков, гремели знаменитые битвы...
— Вот, братцы, — говорил прапорщик, — хоть наша батарейка и маленькая и по силам ничтожная, но долг наш — в бою показать, что и мы не последняя спица в колеснице. Помнить надо слова великого Суворова: «Воюют не числом, а уменьем».
— Не сомневайтесь, ваше благородие, — говорили солдаты, — настанет срок — покажем всем нашим неприятелям кузькину мать!..
О беседах стало известно начальству. Однажды прапорщика вызвал к себе полковник Яновский.
— Послушайте, прапорщик, что это за сборища у вас там происходят?
— Какие сборища? — не понял прапорщик.
— На пароходе по вечерам.
— А, вот что вы имеете в виду. Извините, господин полковник, что не понял вас сразу. Это не сборища, а я рассказываю солдатам о нашем прошлом, вдохновляю их на подвиг великими примерами...
— Видите ли... Я нисколько не сомневаюсь в том, что вы руководствуетесь в данном случае самыми лучшими стремлениями. Но все же это не к лицу офицеру. Подобное панибратство с солдатами может привести к ослаблению дисциплины! Желая вам добра, советую прекратить эти сборища. Приказываю прекратить!
— Слушаюсь, господин полковник!
— Вот, вот... Проживут ваши солдаты и без истории. Да и кто вам сказал, что солдату необходимо рассуждать и мыслить? Для этого у нас существуют офицеры.
В приемной Яновского Щеголев встретил Волошинова и рассказал ему о приказе полковника.
— Право, не пойму, что в этом плохого? — удивлялся прапорщик. — Ведь я рассказывал солдатам то, о чем пишется в книгах, а эти книги может купить всякий.
— Не будьте ребенком, Щеголев, — сморщился поручик. — Подумайте: разве Петрашевский, несомненно известный вам, как жителю Москвы, делал что-нибудь преступное? Тоже нет, а попали на каторгу и он сам, и его слушатели. Разве мало офицеров из его кружка были разжалованы в рядовые и сосланы на Кавказ. Попади вы не к Яновскому, а к Гангардту — не видать бы вам больше батареи. А Яновский просто выгородил вас. Он говорил, что вы самостоятельно еще не командовали, не привыкли еще к обращению с солдатами, что это, дескать, и его вина, так как он плохо присматривал за вами.
— Но ведь и Суворов беседовал с солдатами!..
— Так это же Суворов! — воскликнул поручик. — С Суворовым сам император ничего не мог поделать, а уж на что крутой был человек. Помните, что Павел сказал Суворову, отправляя его в Итальянский поход? «Воюй, — говорит, — как умеешь». Суворов — гигант. А вы что? Былинка — дунул и нету!
Вечером Щеголев поделился своими мыслями с Рыбаковым.
— Может быть, мне проводить эти беседы вместо вас? — спросил Рыбаков.
— Вам нельзя. Ведь вы — кондуктор, значит, тоже офицер.
— Тогда мы просто будем давать книжки батарейцам. Пусть себе читают. Кто у вас грамотный?
— Таких очень мало. Андрей Шульга, Емельян Морозка да, кажется, Никита Гацан. Вот и все.
— Маловато. Впрочем, на других батареях и этого нет. Там сплошь неграмотные. Но как бы то ни было, а вдохновлять солдат примерами героизма надобно. Да и любят они эти беседы!
