Павел Амнуэль - Маленький клоун с оранжевым носом

Павел Амнуэль

Маленький клоун с оранжевым носом

Сам я не видел, как это случилось. И даже слышал не все. Помню — шум. Что-то упало, но в тот момент я не понял, что именно. Помню — крикнула Ира. но я не разобрал слов. И еще, по-моему, возник на секунду странный звон в ушах, но это мне могло показаться, и я, конечно, не стал рассказывать о своих ощущениях полицейскому следователю, интересовавшемуся исключительно фактами, а не впечатлениями.

Весь вечер мы сидели с Аликом рядом за круглым обеденным столом, вели обычные разговоры (политика, наука, погода, немного о спорте, женщин — особенно присутствующих — не обсуждать), но именно тогда, когда все произошло, меня в гостиной не было: я вышел на балкончик подышать вечерним иерусалимским воздухом, стоял, глядя на огни соседней арабской деревни, услышал тонкий вскрик Иры, шум, звук падения, я вернулся в комнату и увидел лежавшего на полу Алика. Как потом ответственно объявил полицейский эксперт, в это время он был скорее всего еще жив, но умирал, потому что узкое и длинное лезвие пронзило ему сердце, умер он очень быстро и не успел понять в последний момент, что жизнь кончена.

Когда я вошел в комнату, царившая там неразбериха не поддавалась описанию. Визжавшую на одной ноте Иру я оторвал от тела мужа, что-то бормотавшую Анну Наумовну оттеснил от Иры, Игорю, стоявшему в дверях своей комнаты и смотревшему на меня с выражением непостижимого удивления, крикнул, чтобы, не путался под ногами, а Гале приказал держаться подальше, лучше всего — сесть в дальний угол дивана и не подавать признаков жизни. Не так, как Aлик, конечно. Я склонился над ним и попытался нащупать пульс, услышать дыхание, уловить движение зрачков, но в глубине сознания понимал, что все бесполезно, я зря трачу время, нужно делать что-то другое, что полагается делать в случае неожиданной смерти человека. Позвонить в «Скорую» — это понятно, но что-то надо было сделать еще, потому что я видел, хотя еще не воспринимал сознанием, очень маленькую ранку на груди, где сердце, на темной рубашке ранка выглядела пятнышком размером с монетку в пять агорот, а может, пенс, да, скорее пенс, пенс меньше по размерам, я почему-то серьезно сравнивал, на что больше похоже пятнышко, и когда решил, что все-таки скорее на советскую копейку семидесятых годов, то понял, что звонить надо не в «Скорую», а в полицию. И что Алик умер не от сердечного приступа. И что тело нельзя трогать. И что если и были какие-то следы, то в этой суете от них ничего не осталось,

Я поднялся с колен и огляделся. Нас было пятеро в комнате совсем недавно шестым был Алик, но сейчас нас осталось пятеро, включая меня. Анна Наумовна стояла над телом сына, прижав к подбородку пухлые ручки, и смотрела на меня, воображая, что я способен оживить Алика и обругать за глупый розыгрыш. Ира, которую, должно быть, перестали держать ноги, сидела на краешке дивана и тоже смотрела на меня, но с совершенно другим выражением — не ужаса, как следовало бы ожидать, а с бесконечной усталостью. Галя, моя жена, сидела рядом с Ирой, обняв ее за плечи, и почему-то на меня не смотрела — взгляд ее был направлен на стену рядом с сервантом, смотреть там было не на что, значит, она не хотела ничего видеть, а Игорек так и стоял в дверях своей комнаты, плакал, кашлял и вытирал слезы обеими ладонями.

Ничего похожего на стилет или шило я не видел ни рядом с телом, ни на полу, ни вообще где бы то ни было.

Я позвонил по мобильному в «Скорую» — пусть сами связываются с полицией, если сочтут нужным.

Естественно, они сочли. Полицейские застали уже описанную мной картину, и следователь, имени которого я сначала не расслышал, а когда он повторил, не сумел запомнить, бегло взглянул на Алика, сел за стол, положил перед собой блокнот с желтыми страницами и принялся быстро писать на иврите, ни на кого не глядя, но внимательно слушая все, что говорил склонившийся над телом эксперт. Я и в спокойном состоянии не очень хорошо воспринимаю быструю речь на иврите, а тогда и слова не понял, даже не пытался, хотя наверняка все, что говорил эксперт, было очень важно.

Потом нас всех вывели в детскую комнату, где на стенах Игорек собственноручно намалевал еще прошлой весной черепа, кости, абордажные сабли, чертей, призраков и прочую нечисть, какую только смог вообразить, начитавшись пиратских романов и насмотревшись фильмов о поисках островов сокровищ.

Полицейский неодобрительно осмотрел экспозицию, но его дело было — следить, чтобы подозреваемые — мы то есть — друг с другом не общались, чем он и занялся, прислонившись к косяку закрытой двери и переводя равнодушный взгляд с меня на Иру, с Иры на Галю, с Гали на Анну Наумовну, а на мальчишку и не смотрел вовсе, полагая, видимо, что десятилетний ребенок не может быть не только преступником, но даже свидетелем преступления.

Через несколько минут Анна Наумовна, сидевшая на единственном нормальном стуле перед Игоревым компьютером, начала медленно заваливаться набок и упала бы, не подхвати ее Ира. Полицейский принес воды и какие-то таблетки, которые взял, похоже, у эксперта, знавшего все о женских обмороках, Анну Наумовну положили на Игореву кровать, она тихо бормотала что-то, и в это время в дверь заглянул следователь, поманил меня пальцем и сказал вполголоса по-русски:

— Вы были ему другом? Пойдемте поговорим.

Мы вышли в гостиную. Тело Алика уже унесли, на полу, там, где он лежал, мелом был обрисован контур, пахло какой-то химией, на многих предметах я увидел тонкий серый налет и догадался, что эксперты снимали отпечатки пальцев. Что они хотели и что могли доказать? Каждый из нас касался любого предмета в этой комнате — если не сегодня, то вчера, и если не вчера, то на прошлой неделе.

— Чем его?.. — спросил я, вспомнив черное пятнышко размером с советскую копейку.

— Садитесь, — не отвечая, предложил следователь и, когда мы сели друг напротив друга за круглый обеденный стол, где еще стояли блюдца с печеньем, шоколадными конфетами и корнфлексом, добавил: — Вы тут единственный мужчина, поэтому я решил начать с вас.

— Единственный, — пробормотал я, — и, значит, самый вероятный подозреваемый.

Не ответив и на это замечание, следователь назвал себя еще раз, теперь я его вполне расслышал и даже запомнил: Максим Учитель.

— Меламед, — сказал я. — У нас в Физтехе был преподаватель квантовой теории поля, его Меламед звали, Иосиф…

— Учитель, — повторил следователь. — Давайте не отвлекаться. Пожалуйста, назовите ваше имя и адрес, а также покажите удостоверение личности, если оно у вас с собой.

— Кагарлицкий, — сказал я. — Матвей Кагарлицкий, адрес… вот, здесь написано.