Последняя война Российской империи - Сергей Эдуардович Цветков
Благодаря прекращению огня со стороны немцев, в марте—апреле 1917 года по Восточному фронту прокатилась волна братаний, активно поддержанная большевистскими агитаторами. Так, из 220 пехотных дивизий, стоявших в то время на фронте, братание имело место в 165, причем в 38 дивизиях русские солдаты обещали немецким и австро-венгерским частям не наступать. Генерал Брусилов на заседании Временного правительства 15 мая приводил такой пример:
«Один из полков заявил, что он не только отказывается наступать, но желает уйти с фронта и разойтись по домам. Комитеты пошли против этого течения, но им заявили, что их сменят. Я долго убеждал полк и когда спросил, согласны ли со мной, то у меня попросили разрешения дать письменный ответ. Через несколько минут передо мной появился плакат – «Мир во что бы то ни стало, долой войну».
При дальнейшей беседе одним из солдат было заявлено: «Сказано – без аннексий и контрибуций, зачем же нам эта гора?» Я ответил: «Мне эта гора тоже не нужна, но надо бить занимающего ее противника».
В результате мне дали слово стоять, но наступать отказались, мотивируя так: «Неприятель у нас хорош и сообщил нам, что не будет наступать, если не будем наступать мы. Нам важно вернуться домой, чтобы пользоваться свободой и землей, зачем же нам калечиться».
По свидетельству генерала Корнилова, «были примеры, когда отдельные полки выражали желание заключить мир с немцами и готовы были отдать врагу завоеванные губернии и уплатить контрибуцию, считая по 200 рублей на брата».
Для прекращения братания русское командование вынуждено было применить крутые меры – по скоплениям немецких и русских солдат неоднократно открывался огонь. Вот лишь несколько сводок от командования 10-й армии Северного фронта:
25 марта. «На участке Колодино – Стаховцы (к югу от оз. Нарочь, район 67-й дивизии. – С. Ц.) партия немцев дважды выходила из своих окопов с белыми флагами и манила наших солдат к себе руками и шапками; оба раза немцы загонялись в свои окопы нашим ружейным и пулеметным огнем».
2 апреля. «На участке у д. Ушивцы (к северо-востоку от Сморгони, участок 29-й дивизии XX корпуса. – С. Ц.) немцы обменялись с нашими солдатами хлебом и колбасой, а на участке 16-го Мингрельского полка немцы успели вручить нашим двум солдатам прокламации. Все сходившиеся сейчас же разгонялись нашим артиллерийским огнем».
29 апреля. «В районе Сутково (участок 2-й Кавказской гренадерской дивизии, к югу от Сморгони. – С. Ц.) наши солдаты и немцы пытались, выйдя из окопов, сблизиться, но были разогнаны несколькими выстрелами нашей легкой батареи».
Действия артиллеристов вызывали возмущение и недовольство русских солдат. Нередки были случаи, когда солдаты пехотных частей перерезали телефонные провода артиллерийских наблюдательных пунктов и грозили артиллеристам в случае стрельбы в противника поднять их на штыки. Те же самые угрозы вынуждали пулеметные команды не расчехлять пулеметы даже в окопах, удаленных от немецких всего на 30 шагов.
Австро-германское командование использовало братания для сбора разведданных о расположении и боеготовности русских частей. Секретные приказы предписывали «вступать в разговоры с представителями противника только уполномоченным на это офицерам разведки». По свидетельству главы германской разведывательной службы Вальтера Николаи, «германская разведка получила возможность проникать в русские ряды и там агитировать за мир между Россией и Германией. Германские разведывательные офицеры восторженно принимались войсками и их носили на плечах через окопы и лагери».
В апреле генерал фон Линзинген не удержался от того, чтобы использовать собранную информацию для нанесения удара по русским войскам в районе Ковеля. Создав мощную войсковую группу из 3-х полнокровных дивизий с 300 орудиями и 200 минометами, он обрушился с этими силами на 5 русских полков с 84 орудиями, стоявших на реке Стоход. Наступлению германцев предшествовала газовая атака. Разгром русских войск, деморализованных и распропагандированных, был полный. 17-й стрелковый полк был уничтожен весь – до последнего человека. В III корпусе (73-я пехотная и 5-я стрелковая дивизии) из почти 20 000 бойцов было убито и утонуло 3000, а 9000 отравленных газами попали в плен. Таков был первый боевой опыт «самой свободной в мире революционной армии»…
Характерно, что верховное германское командование, как свидетельствует Людендорф, сочло необходимым приструнить победителя из опасения, «как бы наше наступление не задержало процесса разложения России». Канцлер Бетман-Гольвег просил Генштаб «делать возможно менее шума по поводу этого дела», и Гинденбург прямо запретил германским войскам всякие дальнейшие наступательные операции, «чтобы не расстраивать надежд на мир, близких к осуществлению».
Немцы напрасно беспокоились, что возобновление боевых действий сплотит русскую армию и прекратит ее разложение. Наступление Линзингена только способствовало увеличению количества дезертиров во фронтовых частях. О росте дезертирства говорят такие данные: если от начала войны и до Февральской революции общее число дезертиров составляло почти 200 000 человек, то есть в среднем около 7000 в месяц, то с марта до августа 1917 года количество дезертиров увеличилось в пять раз, достигнув цифры в 170 000 штыков. Это были так называемые зарегистрированные дезертиры. На самом деле уклонившихся от службы было намного больше. Солдаты пользовались любой возможностью, чтобы оставить окопы. Так, в весенние месяцы 1917 года в русской армии резко возросла «заболеваемость» нижних чинов, хотя никаких эпидемических болезней медслужбами зарегистрировано не было. По свидетельству Родзянко, тыловые пополнения прибывали на фронт с 25-процентной утечкой личного состава. Другой политический деятель Николай Николаевич Суханов писал, что дезертиры «текли по деревням из тыла и фронта, напоминая Великое переселение народов». «Крестьяне в шинелях» спешили домой, чтобы успеть к разделу помещичьей земли, разговоры о котором были главной темой на фронте.
Фактически война со стороны русского народа была закончена. Беда состояла в том, что новая власть не желала понимать этого. Лозунг «войны до победного конца», исходивший от Временного правительства[177], не был подкреплен реальными делами по укреплению боеспособности войск.
Германия между тем прилагала большие усилия, чтобы ускорить «процесс разложения в России» путем развала ее политической системы. С этой целью 1 апреля руководство Министерства иностранных дел обратилось в Министерство финансов с просьбой выделить 5 млн марок на политические цели в России. Значительная часть из них, по всей видимости, была предназначена для поддержки антиправительственных сил, в том числе большевиков, другая пошла на организацию переброски в Россию всех
