Последняя война Российской империи - Сергей Эдуардович Цветков
– Так ведь вахта на всех кораблях…
– Воно на всех, но только у нас жара немыслимая в кочегарке…
– Ну хорошо, – перебивал я, – а все-таки, кто же вашу кровь пил?
– Кто? Вот вы постойте вахту в кочегарке, а тогда спросите…
– Послушайте, но ведь во всякой жизни есть свои тягости, а в поле работать легко?
– Там для себя…
– А здесь для государства…
– А на что государству этот флот?
– А на что руки человеку? Чтобы обороняться… Так и флот…
– Ну, одним словом, надоел этот режим… Теперь социализм будет, равенство, никто ни на ком не поедет верхом…
– Да ведь необразованные начальники будут злее, чем образованные.
– Никогда…
– Ну а почему Колчака выжили, разве он был плохой?
– Для нас ничего худого не делал, но только он был очень гордый.
– В чем же эта гордость была?
– Вобче… Мало разговаривал…»
После обнародования приказа № 1 не проходило дня, чтобы газеты не сообщили о дикой расправе солдат над офицерами. На Балтийском флоте в течение нескольких недель происходило форменное избиение командного состава, во время которого погибло более ста офицеров, в том числе верхушка флотского командования – адмиралы Адриан Иванович Непенин и Аркадий Константинович Небольсин, а также начальники 1-го и 2-го флотских экипажей, командиры линейного корабля «Император Александр II», крейсера «Аврора», кораблей «Африка», «Верный», «Океан», «Рында», «Меткий» и «Уссуриец».
При этом простой расстрел мог считаться милостью. Мятежники проявляли невероятную жестокость. В Кронштадте, по воспоминаниям очевидцев, «зверское избиение офицеров… сопровождалось тем, что людей обкладывали сеном и, облив керосином, сжигали; клали в гробы вместе с расстрелянными ранее людьми еще живого, убивали отцов на глазах у сыновей». Старшего лейтенанта Николая Николаевича Ивкова, офицера учебного судна «Африка», матросы живым спустили под лед. Военный губернатор Кронштадта адмирал Роберт Николаевич Вирен, схваченный толпой дезертиров, после долгих издевательств был заколот штыками; его изуродованный труп палачи бросили в овраг. За отказ присягнуть Временному правительству был убит и начальник штаба Кронштадтского порта контр-адмирал Александр Григорьевич Бутаков, сын известного флотоводца[176].
В Свеаборге взбунтовавшийся гарнизон расстрелял коменданта крепости генерала Вениамина Николаевича Протопопова.
Все эти убийства остались безнаказанными.
В армии творились не менее жуткие вещи. Из Петрограда вакханалия расправ над командным составом распространилась прежде всего на Северный фронт, главнокомандующий которого 19 марта с тревогой сообщал в Ставку: «Ежедневные публичные аресты генеральских и офицерских чинов, производимые при этом в оскорбительной форме, ставят командный состав армии, нередко георгиевских кавалеров, в безвыходное положение. Аресты эти произведены в Пскове, Двинске и других городах. Вместе с арестами продолжается, особенно на железнодорожных станциях, обезоружение офицеров, в т. ч. едущих на фронт…».
Солдатские письма были полны рассказов о самочинных расправах над офицерами, вроде следующего: «Здесь у нас здорово бунтуют, вчера убили офицера из 22-го полка и так много арестовывают и убивают». В Луге неизвестные солдаты размозжили голову прикладом генералу графу Георгию Георгиевичу Менгдену, бывшему командиру 2-й бригады кавалергардов. Затем на это же место приволокли и закололи штыками еще двоих конногвардейцев – конно-гренадера Эгерштрома и лейб-гусара графа Клейнмихеля.
Многие офицеры кончали с собой, не дожидаясь самосуда. На солдатской сходке в 18-м драгунском полку «поручик Дедов, не особенно любимый драгунами, что-то сказал, озлобленные солдаты его окружили, грозили. Дедов, припертый к стене, выхватил револьвер и застрелился» (воспоминания прапорщика 17-го Нижегородского драгунского полка Аркадия Александровича Столыпина).
В этой связи генерал-квартирмейстер 5-й армии Северного фронта отмечал, что «причиной эксцессов следует считать приказы Совета рабочих депутатов».
Генералы, которые противились развалу армии, в большинстве своем отстранялись от дел. Весной 1917 года, в результате гучковской «чистки», из армии было уволено 143 старших командира, в том числе 70 начальников дивизий. Согласно подсчетам историка С. В. Волкова, из оставшихся «40 командующих фронтами, армиями и их начальников штабов только 14 имели мужество открыто бороться с «демократизацией», тогда как 15 ее поощряли и 11 оставались нейтральны».
Чем дальше, тем становилось все более очевидным, что армия воевать не может и, главное, не хочет. «Солдаты более не рвутся в бой… а идут разговоры лишь об обороне… Все устали воевать», – говорилось в докладе членов Государственной думы Масленникова и Шмакова, совершивших специальную инспекционную поездку на фронт с целью изучения боевого духа «революционных войск».
Уступая настроениям солдатских масс, правительство пошло на частичную демобилизацию, но это привело лишь к усилению хаоса. После того как было объявлено об увольнении вчистую всех нижних чинов старше 43 лет, пожилые солдаты, не дожидаясь официального приказа, наводнили Петроград. Поселившись лагерем на Семеновском плацу, они разбились на роты и основали собственную «республику». Власти пытались мягко ликвидировать это сборище, перестав снабжать его продуктами. Но выяснилось, что «республика сорокалетних» может жить вполне самостоятельно, перебиваясь заработками от торговли папиросами, от ношения багажа на вокзалах и т. д.
Пораженческие настроения в армии подогревались антивоенной агитацией, которую вели комиссары Петроградского Совета. Как писал в своих мемуарах Керенский, «делегаты Совета, действуя от имени рабочих и крестьян, стали быстро набирать в армии силу – именно им доверили выступать в качестве комиссаров, ответственных за всю деятельность созданных (армейских. – С. Ц.) комитетов, а также в качестве посредников между комитетами и офицерами… Воспользовавшись сложившейся ситуацией, большевистские агенты под личиной делегатов и комиссаров внедрились в армию». В результате по фронту свободно разъезжали агитаторы из Совета, с проповедью заключения мира с Германией, с организацией «показного братания» и с целым ворохом антивоенных газет – всяких «Правд», «Окопных правд», «Социал-демократов» и т. д.
Немцы, со своей стороны, всеми силами пытались ускорить разложение русской армии, добивая ее не оружием, а развитием пропаганды. «Россия творила свое несчастье сама, – писал Людендорф, – и работа, которую мы вели там, не была слишком трудным делом». По саркастическому замечанию Керенского, главнокомандующий Восточным фронтом баварский принц Леопольд вдруг «превратился в апостола мира, друга русских солдат и злейшего врага империалистических поджигателей войны… Расположения русских войск были засыпаны листовками за подписью принца. В них он призывал русских солдат замиряться с германскими братьями… Он также требовал опубликования секретных договоров между Россией, Англией и Францией, поощрял недоверие к русским офицерам…».
Идеальным средством воздействия на русских солдат были признаны братания. До весны 1917 года они носили более или менее случайный характер и представляли собой стихийное явление. «Теперь же, – свидетельствует генерал Деникин, – немецкий Генеральный штаб поставил это дело широко, организованно и по всему фронту, с участием высших штабов и командного состава, с подробно разработанной инструкцией, в которой предусматривались: разведка наших сил и позиций; демонстрирование внушительного оборудования и силы своих
