Мухтар Ауэзов - Путь Абая. Том 2
Беспесбай в бою потерял треух. Распухший лоб его был туго перевязан поясным платком, кровь на нем запеклась коричневой коркой, а по бороде, алея, стекала свежая. С вывихнутым плечом, опираясь грудью на нагайку, еле держался в седле Саптаяк. Очень плохо было Жаркинбаю, Дубаю и Кулайгыру. У одного из них было изуродовано лицо, у другого кровоточило колено, третий выплевывал изо рта выбитые зубы.
Крепко досталось пяти главарям, но все же им удалось вовремя унести ноги и избежать плена. Куда хуже было тем, кто попал в руки кокенцев. А это были как раз наименее виновные в набеге тобыктинские бедняки: пастухи, табунщики, скотники, дояры, лишь волею своих хозяев оказавшиеся в шайке барымтачей. На их головы и обрушилась вся тяжесть беды, накликанной тобыктинскими главарями на мирных жителей Уака.
Огромная шайка конокрадов, опьяненная уразбаевским кумысом, выступала в поход, предвкушая легкую победу, а сейчас, потерпев поражение, она уныло тащилась в обратный путь.
Побежденным и разбитым оказался не только посланный Уразбаем отряд жигитов, уаки нанесли поражение самому Уразбаю и его приближенным — Жиренше, Абралы, Такежану. Сейчас эти люди, сеявшие вокруг себя беду и несчастье, оказались опозоренными перед сородичами.
2Урочища Бугылы славятся обилием воды и хорошими травами. Глазом не окинешь равнину, посередине которой возвышается одинокая большая гора Улкен[148] Коксенгир. Откуда бы ни смотреть на нее с расстояния пробега коня, так и кажется, что она зовет: «Я тут!» А если посмотришь издалека — в мареве безбрежной степи гора покажется синей, как медный купорос. Сколько высоких гор подняли свои вершины за Чингизом — Бугылы, Машан или Акшатау, Кара-Шокы или Тезека, но они не притягивают глаз такой заманчивой синевой, как Улкен Коксенгир. Должно быть, потому, что вокруг теснятся другие сопки и скалы, эти горы, сливаясь с ними, не выделяются из общей цепи.
У подножья Коксенгира, особенно с северной его стороны, летом селится много аулов, выезжающих на жайляу. Гора богата родниками и ключами, вода в них, стекая по склону, образует ручьи, бегущие по влажной равнине. Хороши здесь заливные луга, удобны пастбища, а в прохладном горном воздухе нет никакой мошкары, обычно изнуряющей скот.
Каждое лето приезжают на Коксенгир многочисленные аулы Карамырза, Тасболат и Есболат, но в этом году здесь небывалый наплыв кочевников. В центре Тобыктинской волости Бугылы вот уже десятый день происходит необычайно большой сбор. Это не очередные выборы волостных или съезд, и даже не шербешнай и не торжественные поминки. Нет, здесь происходило нечто из ряда вон выходящее, чему местное население дало имя «санак» и что по-русски называлось переписью.
У подножья Коксенгира выделяются около полусотни юрт, поставленных, как на ярмарке. В трех местах стоят большие белые юрты, их окружают, тесно прижимаясь друг к другу; по четыре малые отау[149] с кошмой, расшитой узорами, а в самой середине возвышается огромная восьмистворчатая юрта, к которой с четырех сторон дверь в дверь присоединено еще четыре шестистворчатых.
Это сооружение из пяти юрт привлекает всеобщее внимание. Когда скотоводы, приехавшие на жайляу, заглянули внутрь замысловатой юрты, они зачмокали от удивления и восторга. И было чему удивляться! Даже для уездного начальства никогда не ставилось такой огромной юрты, с таким богатым убранством. Какие здесь ковры, покрывала, расшитые кошмы, разноцветные пологи, занавески!
Да, на совесть постарались баи подчеркнуть свое внимание чиновникам, приезжающим на жайляу для проведения переписи.
Эту замысловатую юрту, которую вполне можно было назвать «ханской ставкой», поставили по указанию Уразбая, для самого почетного гостя, главы влиятельного и крупного рода Есболат, насчитывающего четыреста семейств. Сын Уразбая, волостной управитель Елеу, считая очень важным оказать особое внимание главному начальнику переписи, высокопоставленному чиновнику казаху, посоветовал отцу поместить именно его в этой «ханской ставке» вместе с молодым слугой, секретарем и охраной.
В двадцати соседних юртах поселились его помощники — регистраторы, приехавшие проводить перепись, русские и казахи, молодые и пожилые люди. На жайляу приехало десятка два переводчиков — зеленая молодежь не старше двадцати лет, учившаяся в городе и решившая за летние каникулы заработать копейку. Для них сытая жизнь на жайляу имела особую прелесть. Работа переводчика не трудна, а время в ауле можно провести не скучно. После обеда, закончив свои занятия, они садились на резвых коней и пускались вскачь наперегонки, а по вечерам, тревожа ближние аулы, ухаживали за степными красавицами. Иногда им удавалось соблазнить свое начальство поехать на охоту — и тогда, прихватив гончих собак, они поднимались на хребет Коксенгира травить зайцев.
Вот от этих переводчиков, а также от казахов-регистраторов и пошел слух о необыкновенном уме и учености главного начальника «санака», молодого казаха Азимхана, приезда которого подчиненные ожидали со дня на день.
Хвалебные эти слова дошли до ушей Уразбая и его сына Елеу. Они с особым вниманием слушали семипалатинских чиновников, вместе с которыми приехали переводчик окружного суда Сарманов и переводчик государственного банка, выходец из Тобыкты, Данияр.
Ныне у тобыктинцев были волостные из молодых — Елеу, Жанатай, Азимбай и самый младший из рода Коныр-Кокше — Самен. Вызванные по делам переписи, они остановились в ауле Уразбая, где уже находились старшие чиновники и переводчики.
Угощаясь заколотым жеребенком, чиновники рассказывали, что санак не будет переезжать в другие волости Тобыкты, она останется как постоянная канцелярия на одном месте, и самым главным начальником ее будет Азимхан, самый образованный из всех сыновей казахов, известных в округе. Он учился в Петербурге, вырос среди петербургских и московских князей, знаком с русскими знатными дворянами, приближенными белого царя. Он видел восемь министров! Сын генерал-губернатора учился вместе с ним! С сыновьями миллионщиков он дружил!..
— Как же сын казаха достиг такой высокой вершины славы? — спросил недоверчиво Уразбай.
— Очень просто! Он внук Жабайхана, который управлял казахами Среднего Жуза!
Уразбай переглянулся с волостными управителями, сидевшими в его юрте, — с Елеу, Саменом, Азимбаем. Так вот почему Азимхан достиг высокого положения. Что же, это хорошо! К тому же он, оказывается, состоял в родстве с некоторыми из присутствующих: Уразбаем, Саменом.
Из дальнейших рассказов выяснилось, что отец Азимхана приходился родней старикам Куспеку и Жантаю.
По словам переводчика, они поочередно были ага-султанами в Каркаралах. Они-то в свое время и согнали Кунанбая с его поста, отобрав от него ага-султанство. По их доносам Кунанбай был вызван в Омск, где над ним учинили следствие, по окончании которого он чуть не угодил в Итжеккен[150] и в Жерсибир.[151] Все это, оказывается, было делом рук Куспека и Жантая. Азимхан обо всем этом хорошо знает и может рассказать подробно.
Уразбай, молча слушавший рассказ переводчика, задумался. Он не отрицал за своим кровным врагом Абаем некоторых достоинств, но был убежден, что во многом стоит выше него.
«Не только богатства, но и смелости у меня больше, и в народе я имею больше веса!» — думал он.
Только в одном он никак не мог соперничать с Абаем — это в родовитости. Отец Уразбая — Аккулы — простой казах, даже не был баем.
Оправдывая поговорку «Не пойман — не вор!», Уразбай всю свою молодость провел на лошади, занимаясь конокрадством. Почти все, что у него сейчас было, он приобрел и накопил сам. Кунанбай же был не только баем, но и ага-султаном, его называли «ханом, вышедшим из черной кости». Как он властвовал в степи! А теперь выясняется, что был человек, который и Кунанбая приторачивал к седлу, держа в страхе и трепете. Похоже, что Азимхан, потомок Жабайхана, не особенно любит всю родню Кунанбая.
Переводчик Сарманов, работавший с высокопоставленным начальником в одном уезде, рассказал, что Азимхан, выехав из Каркаралы для проведения переписи на больших жайляу, узнал от народа много разных новостей про Тобыкты. С особым интересом Азимхан слушал рассказы про весеннее нападение на Хандар, предпринятое Уразбаем.
Высокопоставленный начальник будто бы похвалил уразбаевских жигитов за отвагу: «Прошло время набегов или нет, не знаю, — сказал он, — но чего стоит это смелое нападение! В настоящее время в Тобыкты самый сильный и отважный из казахов — Уразбай. Поеду к нему, чтобы лично его приветствовать!»
Услышав такие слова, Уразбай велел вместо тридцати белых юрт поставить пятьдесят, а для самого Азимхана пять из них соединить вместе, как ханскую ставку. Вместе со своим сыном Елеу он явно старался заполучить на свою сторону едущего начальника и до небес возносил его высокий чин, родовитость, богатство и могущество.
