Екатерина Великая. Владычица Тавриды - София Волгина

– Холодным супом? – с удивлением переспросил Григорий.

– Так я называю князя Васильчикова, – сказала она саркастически.

Потемкин расхохотался.

– Коли суп, да еще холодный… Таковым супом можно отобедать, но не вкусно… – он, не докончив свою мысль, спросил:

– Позвольте полюбопытствовать, как вы соизволите меня прозвать? Не горячим ли супом?

Потемкин, навалившись на согнутую в локте руку, безотрывно смотрел на нее. Екатерина улыбнулась:

– Не знаю пока. Но про себя я всегда называла вас «умницей». Я же не знала, милый мой, что опричь того, у вас так много других достоинств, Гришешишенька. Как вам новое прозвище?

Потемкин усмехнулся, пожал плечами.

– Хм… Я и не запомню, как оно произносится…

– Запомнишь, милый. Времени на то будет у нас много, – заверила она его, заглядывая ему в глаза. Рука ее хотела все время касаться тела нового любимца, отчего тот все время находился в возбужденном состоянии и не желал отпускать ее.

Через несколько часов, ближе к обеду, Григорий Александрович, азартно игравший в тот момент в бильярд с статс-секретарем императрицы, Иваном Елагиным, получил от Екатерины записку:

«Я встревожена мыслью, – писала она ему по-французски, – что злоупотребила Вашим терпением и причинила Вам неудобство долговременностью визита. Мои часы остановились, а время пролетело так быстро, что в час ночи еще казалось, что нет и полуночи…».

Самодовольно улыбнувшись, Потемкин опустил записку в широкий карман модного кафтана.

* * *

К своему немалому удивлению Потемкин в то утро, опричь парадного мундира, получил в подарок один мильон рублев на хозяйство. Щедрость императрицы была поистине царской!

Его молодой камердинер Захар Зотов был в состоянии столбняка, когда его хозяин, нарядившись в новый, осыпанный брильянтами мундир, выделил ему жалованье в пять раз паче обычного, и выложил на расходы неимоверную сумму.

Да, ни с кем еще Екатерина не была так щедра! Она понимала, что ее новый любимец не идет ни в какое сравнение со всеми ее предыдущими фаворитами. Потемкин нравился ей всегда, но теперь, кажется, у нее от него помутился белый свет. Она хотела видеть его так часто, как токмо было возможно.

Лежа утром в постели, она прикидывала, как все можно учинить сегодни вечером, дабы скорее встретиться со своим новым фаворитом. Как ей не хотелось, чтоб целых два дня в неделю вечернее время занимал Великий князь! Еще в ночной рубашке, не умытая, она, придвинув к себе бумагу, писала Григорию:

«Когда Великий Князь уйдет от меня, я дам вам знать, а пока что развлекайтесь как можно лучше, не в ущерб однако честным людям, к коим я себя причисляю. Прощайте, мой добрый друг».

Для императрицы было важно, что среди прочих своих мужских достоинств, Григорий Потемкин имел живой интерес к государственным делам, радел для своего отечества и, обладая острым умом, мог давать дельные и меткие оценки всякому событию, как в стране, так и за ее пределами.

Вместе с Екатериной генерал Потемкин смеялся над переменами в облике Пугачева, который, по сообщению пришедшего с тех мест, теперь ходил в красном кафтане, отороченном белыми кружевами. Пуще того – стал, как истинный царь, являться перед своими сподвижниками, держа скипетр и серебряный топорик.

Потемкин, как и она, был весьма рад, что мятежникам не удалось взять очередную крепость, даже после того, как там была взорвана звонница. Вместе с государыней он посмеялся и над свадьбой Пугачева, коий женился на молоденькой казачке Устинье Кузнецовой, имея живую и здоровую «жену» в лице императрицы Екатерины Второй.

– Откуда он взялся, сей бродяга? – вдруг как-то спросил Потемкин, ловко натягивая на себя полотняную рубашку. – Любопытная он, однако, личность…

– Что и говорить, трудно быть любопытнее. Обыкновенный донской казак, с тех же мест, что и Стенька Разин. Он был переселен в числе пятисот семей в город Моздок, служил в Моздокском казачьем полку, был даже избран атаманом, но за какие-то промашки был арестован и содержался там в тюрьме, откуда бежал.

Екатерина замолчала.

Нахмурив брови, Потемкин медленно промолвил:

– Ловок сей казак… Мо-з-д-о-к. Крепость основанная, кажется, в семьсот шестьдесят третьем, основное население – грузины, армяне, черкесы, осетины, греки.

– Вот-вот, потому и переселили туда русские семьи.

– Хм, бежал, стало быть… Куда же стража смотрела?

Екатерина, сделав недовольную гримасу, промолчала.

Не прошло и недели с начала их отношений, как Потемкин за обедом заговорил о своем членство в Государственном Совете. Он так и заявил:

– Думаю, как близкое тебе лицо, я вполне могу занять место в Государственном Совете. Человек я вполне знающий и имеющий опыт для оной должности.

Такое заявление озадачило императрицу, тем паче, что предыдущие ее любимцы таких притязаний не имели. Ее попытку уговорить его не спешить, понеже он еще малоизвестен, не успел зарекомендовать себя на государственной службе, Потемкин выслушал, недовольно хмурясь.

– Стало быть, так, – сказал он непререкаемым голосом, – ты мне доверяешь или нет?

Екатерина растерянно кивнула:

– Доверяю…

– А раз доверяешь, то никто не может мне помешать служить тебе и отечеству. Ужели не так? – он, слегка отстранившись, пытливо посмотрел на Екатерину.

– Но, Гришенька, чего тебе стоит подождать немного, пусть все-таки люди обвыкнут, что ты… мой… любимец.

Григорий отвернулся. Екатерина поцеловала его в плечо, пытаясь примириться – потянула за руку, но Григорий не отвечал. Потом все же повернулся, но лицо было угрюмым и неприветливым.

И как Екатерина не старалась расшевелить его, он лишь хмурился, пока она, заплакав, не ушла к себе в спальню. Он и не подумал идти за ней. Через минут десять, она получила от Потемкина записку, где он пенял ей, что он не знает, кто и что у нее теперь на уме. Ему непонятно, что его ждет, каковое место он занимает при ней и дворе. Опешивши, Екатерина не знала, что учинить, дабы успокоить его и вернуть к себе.

* * *

Потемкин обожал русскую баньку. Тем паче, что в мыленке императрицы был широкий диван, на котором можно было отдохнуть после парной бани.

– Каковое же сие удовольствие распариться, разнежиться и отдохнуть рядом с любезной голубкой своей, – говорил он ей утром, придя к ней в спальню во время одевания. – Сегодни же прикажите, государыня, топить мыленку, ох и попаримся мы там от души!

Екатерина, смотревшая на него в зеркало, порозовела. Живое ее воображение уже нарисовало себе картину в баньке, где они вдвоем.

– Непременно, Григорий Александрович! – молвила она, отворачиваясь от его взгляда.

Потемкин уже с третьей ночи не оставался надолго в постели императрицы, уходил в свои покои, понеже, не в