Владимир Шатов - Между жизнью и смертью
- По шахтной иерархии они занимают последнюю ступеньку, - почему-то подумал Ефим, - но им на это наплевать. Есть ещё обитающие на шахтном дворе, чёрные от угольной пыли собаки, хотя те не в счёт...
На вошедших мужчин банщицы по привычке не посмотрели, очень надо. За время работы они перевидали столько голых мужиков, что их трудно чем-либо удивить.
- Гляньте, Пашка появился! - Единственный, кто вызывает их неподдельный интерес, молодой Лисинчук.
Он за свои выдающиеся размеры получил прозвище Пашка-тренога. На него, как на невиданное чудо, опять пришли посмотреть банщицы из соседней женской бани.
- Что бабёнки, никак не успокоитесь? – поддел Точилин хихикающих работниц. - О душе пора подумать, а вы всё о том же!
- А тебе какое дело, дядя? – ответила самая молодая и бойкая. - На тебя-то мы не смотрим…
- Очень надо!
- Смотреть-то не на что, – рассмеялась дородная банщица. - Сразу не разглядишь, есть ли что спереди…
- Теперь я точно спать не смогу, буду переживать… - Притворно равнодушно парировал Точилин и проворно прошёл через отделанную метлахской плиткой душевую.
Перед ним туда проскользнул смущённый Пашка, он пока не привык к женскому вниманию.
В грязной бане как всегда висел удушливый смрад, который исходит от потных и грязных роб. К тяжёлой вони человеческий нос быстро привыкает, а вот несколько сотен чёрных шахтёрок, подвешенных на вделанных в потолок крюках, впечатляют...
- Сколько же народа работает в шахте?
Однажды к ним одновременно устроилась большая группа мужиков из Полтавской губернии. Пришли они первый раз в грязную баню, переоделись и, увидев оставшиеся робы спросили:
- А чья это одежда?
- Тех, кого в шахте убило. - Ответил им остроумный Точилин. - Никак родственникам назад в деревни не отправим.
Больше наивных полтавчан на шахте никто не видел...
После бани бригада оперативно спустилась под землю на подъёмнике главного ствола, по дороге все дружно обругали стволового. Для рабочих очистного забоя он всегда нехороший человек, ведь спускает почти в преисподнюю.
- Не задерживай движение! - как попугай повторял стволовой.
На нижнем горизонте выход из спусковой клети заблокировала гружёная породой вагонетка, случайно подкатившаяся к раздвижной решётке лифта. Пяток самых молодых ребят, бестолково суетясь, попытались сдвинуть с места ненужную помеху. Многотонная железяка даже не шелохнулась с места.
- Эх вы, слабосильная команда. – Высмеял их Точилин и дал команду самым бывалым в бригаде отодвинуть вагонетку. - Отойдите не позорьтесь! Лучше смотрите и учитесь!
Однако усилия трёх кряжистых горняков не привели к заметным изменениям. Работяги пыхтели, толкали, забегали с разных сторон, но наглое корыто твёрдо стояло на ржавых рельсах.
- А ну разойдись! – раздался густой бас легенды шахты, откатчицы тётки Матрёны. - Перевёлся мужик… Куда только вы силы деваете?
Упрекнула она, упруго упёрлась необъятной спиной в передний край вагонетки и вытолкала её в сторону. Выбравшись, наконец, из спускаемой клети, пристыженные рабочие наперегонки побежали занимать места в «козе». Хотя лавки в ней давно и навсегда закреплены между парами игроков, какой-нибудь залётный работяга, не знающий порядка, мог занять их.
- Вас здесь не сидело!
Выдворение наглеца сопровождалось бы взрывным скандалом, а результат зависел от авторитета и горластости участников. Поэтому приходилось торопиться, кроме того была причины похуже. Мест иногда на всех не хватало и неудачникам приходилось несколько километров топать пешком, по колено в жидкой мачмале. Бригадир остановил рвущегося вперёд Лисинчука:
- Постой.
- Места разберут!
- Паша, не спеши! – Ефим тяжело дышал. - Нам Кириловы займут места. Не могу быстро идти, нездоровится мне…
- А что такое?
- Сердце колет, может, чувствует что…
- Типун тебе на язык Тимофеевич. - Испугался суеверный Павел. - Ерунду говоришь! В нашу смену ничего не случается.
- Дай то Бог!
- Беду накликаешь!
- Да я не о том… - начал отнекиваться Точилин. - Понимаешь, устал я, ведь года уже не те. Думаю, пора завязывать с шахтой, буду внуков растить. Огород есть, авось с голода не помрём…
- Рано ещё! Куда мы без тебя Тимофеич?
- Справитесь! - буркнул Точилин и, кряхтя, стал залезать в подземное транспортное средство, по шахтной терминологии «козу». - Чай не один такой в забое…
Шумная «коза», приспособленная для перевозки людей вагонетка, представляла собой ржавый металлический короб на колесах. С узкими прорезями в бортах для прохода горняков и электровозом во главе. Забравшись внутрь, рабочие плотно, как килька в банке, уселись на железных скамьях.
- Поехали! - Пошевелиться в такой тесноте сложно, к примеру, вынуть из кармана сигареты или карты, практически нереально.
Однако всё равно курили, травили анекдоты, играли в картишки. Любимая игра рабочих в часовой поездке «козёл». По простоте она уступала только детской игре "пьяница". В подкидного «дурака» не играли, слишком сложная игра.
- Там думать надо.
«Козлятники» создавали устойчивые пары и рубились между собой всё время. Проигравшим тут же рисовали мелом кресты на робах. Многие приезжали к лаве полными Георгиевскими кавалерами, причём неоднократными.
- Наконец–то пожаловали! – шутливыми восклицаниями встретили их горняки предыдущей смены. - Явились, не запылились…
Счастливчики, выезжающие из надоевшего забоя, поспешили занять места в грохочущем подземном трамвае. Бригада Точилина в плотной темноте молча потопала на свой горизонт. Коногонки горевшие на касках выхватывали узконаправленными лучами набранные затяжками стены, провисающие почти до земли силовые кабели и вездесущих крыс.
- Не к добру их столько развелось!
Вечные спутники человека деловито сновали под ногами, возбуждённые запахом шахтёрских тормозков.
- Слава Богу, прибыли на место! – Точилин, кряхтя, присел на кучу досок и скомандовал. - Полчаса на перекус и перекур, потом за работу.
Горняки присели, кто, где смог и начали есть. Впереди маячила шестичасовая рабочая смена, силы понадобятся, а оставлять еду не имело смысла. Крысы добирались до неё в любых местах.
- Прятать бесполезно. - Хитрые твари так ловко воровали пропитание, что даже газеты, в которые были обычно завёрнуты сытные тормозки, оставались целыми…
После неторопливого приёма пищи Точилин расставил членов бригады по рабочим местам, а сам с Пашкой и тремя неопытными ребятами, отправился на дальний участок, укреплять просевшую кровлю. Тревожное предчувствие постепенно отпустило его.
- На этот раз пронесло! - подумал он, направляясь в конце смены на встречу к желанной «козе".
Однако сделав всего несколько шагов в таком расслабленном состоянии, Точилин внезапно резко остановился и с ужасом прошептал:
- Дым! – он побледнел так, что даже под толстым слоем угольной пыли стала видна белая – белая кожа. - В шахте пожар…
Его негромкие слова, сказанные треснувшим голосом, прозвучали словно приговор. Любой горняк, даже самый неопытный знает, огонь в глубине земли в любом случае смертелен…
***Как и ожидал Григорий, на бригадных посиделках за «бутыльком» ему не понравилось. Уставшие после смены мужики быстро накидались самогоном, закуски почти не было, и начали вести пьяный трёп на три вечные темы.
- О работе, войне и женщинах…
Выпив положенное, он для вида участвовал в незатухающей беседе и при первом удобном случае тихо слинял. Домой шёл быстро, всё же задержался на пару часов. Уже на подходе к Пастуховке Григорий сильно удивился.
- Странно, куда все подевались? – подумал он. - На улицах никого нет, будто зараз не день, а ночь.
Впервые никто не вышел встретить его. Обычно Тоня издали, дом стоял на краю села, замечала мужнину коренастую фигуру и радостно выбегала на встречу. Григорий раздосадовано пнул ногой входную дверь и ввалился в горницу. За пустым столом, прижав к себе ребятишек, сидела заплаканная жена. Антонина подняла на него голубые, ставшие вдруг серыми глаза и с укором спросила:
- Гриша, где ты был?
- Пахал, как проклятый.
- Почему так задержался? – обычно она не требовала у мужа подобных отчётов. - Я вся извелась!
- Пришлось выставиться мужикам. – Как бы извиняясь, произнёс Григорий. - Новая работа, бригада другая, сама понимаешь?
- Так ты пил? – почему-то шёпотом спросила Тоня. - Вы что-то отмечали?
- Пил! – начал заводиться Григорий. - Да что случилось, в конце концов? На улице никого, ты сидишь как пришибленная?
Антонина уронила руки на домотканую скатерть, застилавшую самодельный стол и обречённо опустила на них голову. Трёхлетняя Сашенька испуганно жалась к матери и в её тёмных, отцовских глазёнках стыли невинные слёзы.
