Владимир Шатов - Между жизнью и смертью
- Через некоторое время после строительства стены Точилин послал несколько человек найти влажное место и вырыть лунку, в которой бы собиралась вода. Таких мест много в шахте, и нам повезло найти одно из них. За час там собирался приличный глоток воды, мы пили по очереди, так каждый получал небольшую порцию влаги в день.
Наступил вторник, воздух стал более спертым. Время от времени мы проделывали отверстие в стене и совали туда нос в надежде, што с той стороны окажется свежий воздух. Это означало бы, што пожар закончился, и вентилятор заработал сызнова. Но каждый раз, вдохнув вонючий газ, мы отшатывались и торопливо заделывали дыру.
- Так без света и сидели? - спросил Григорий.
- Почти в полной темноте. - Подтвердил Лисинчук. - Коногонки садились одна за другой. Кислород заканчивался, зажженная спичка гасла прежде, чем её успевали поднести к часам или к папиросе. Теперь, когда ко всем нашим бедам прибавилась темнота, смерть от удушья казалась нам совсем близкой. Кто-то предложил отдать спички человеку, следившему за временем. Мы так и сделали, хучь время теперь мало интересовало нас.
В такой кромешной тьме мне прежде никогда не доводилось бывать. Мы не могли видеть друг друга, от энтого каждый испытывал чувство одиночества и отчаянья. Глоток воды, вспышка спички, гаснущей прежде, чем человек успевал взглянуть на часы и проверка положения за стеной, скрашивали монотонность нашего пребывания там. Один из деревенских парней тронулся умом и болтал без умолку.
Мы потеряли счет дням, время престало быть важным. В пятницу, а могёт в четверг люди, следившие за водой, сообщили, што лунка перестала наполняться. До сих пор теплившаяся в нас надежда выжить угасла, многие в ужасе закричали. Тогда Точилин поставил у источника охрану, и через некоторое время вода снова появилась. Крал ли кто-то воду у своих товарищей или она действительно перестала скапливаться, а могёт нам померещилось, я не могу сказать уверенно. Все находились в таком отвлеченном состоянии, што не могли и не пытались объяснить происшедшее.
- Как же вы выдержали? - спросил пожилой шахтёр с другого края стола.
- В субботу из отверстия в перемычке дыхнуло свежим воздухом. Мы понимали, что не переживем ищо один день. Многие лежали в забытьи, неспособные двигаться. Тогда мы постановили умереть с той стороны стены, где наши тела найдут быстрее, чем в запечатанной выработке. Трое самых крепких ребят пробили лаз в стене и отправились на разведку. Остальные способные ходить, ожидали их сигнала. Казалось, прошла вечность, прежде чем мы услышали их свист. Следующая тройка отправилась с целью добыть и принести воду.
Я лежал среди своих товарищей и временами терял сознание. Мой язык раздулся и затвердел, будто деревянный. Я с полным безразличием ждал смерти или спасения. В очередной раз я вернулся в сознание и увидел свет и множество людей. Мне дали небольшой глоток воды и подняли на ноги. Энто ободрило меня так, што я смог самостоятельно дойти до ствола. Самый старый из нас, Ефим Тимофеевич умер на руках у спасателей прежде, чем его подняли на поверхность.
Пока Павел рассказывал, ни один звук не нарушил журчание его осипшего голоса. Лисинчук напряжённо замолчал и только через несколько минут закончил:
- У ствола даже самые крепкие из нас падали в обморок, такова была реакция на свежий воздух. Я кумекаю, што угарный газ проникал через сложенную наспех стену, и мы постепенно принюхались к нему. Нас одного за другим, завёрнутых в одеяла, как младенцев подняли на поверхность и доставили в поселковую больницу. Я слышал крики огромной толпы, собравшейся у шахты, когда по поселку пронеслась весть, што найдены живые люди. Только тогда мы узнали, што произошло и сколько народу погибло при аварии.
- Ваше спасение после стольких дней заточения в горящей шахте казалось чудом. - Григорий мотнул головой с обильной сединой. - Никто уже не надеялся, што в шахте могут быть выжившие, раньше такого не случалось. Раз за разом горноспасатели распечатывали ствол и спускались вниз, но от притока воздуха огонь разгорался сильней. Лишь когда в шахту вылили неисчислимые тонны воды, спасатели смогли продвинуться на некоторое расстояние. Тут они и обнаружили первую группу выживших...
Женщины часто утирали фартуками обильные слёзы, они понимали, что на месте Пашки мог оказаться любой из их мужей или сыновей. После окончания рассказа многие вышли на свежий воздух покурить. Григорий стоял один, дымно смоля самокруткой, разговаривать не хотелось. Внезапно он услышал голос жены:
- Гриша!
- Вот вышел покурить.
- Мать сильно переживает! – она неслышно подошла сзади. - Почернела вся, осунулась.
- Сдала Зинаида Степановна, это точно. – Согласился он с Тоней. - Недавно ходила молодухой, а ушёл Ефим и сразу старуха.
- Ох, Гришенька! – запричитала жена и беззащитно прижалась к его груди. - Что же нам теперь делать, как жить дальше?
- Как жили, так и надо жить. – Ответил Григорий обречённо глядя в сторону. - Они умерли, а нам детей надо растить…
- Как ты можешь так легко говорить о смерти?
- Я Тоня столько смертей повидал, стольких людей похоронил, что не боюсь её костлявую.
- А я боюсь!
- Придёт моё время, спокойно в землю лягу.
- Зачем такое говоришь, зачем беду кличешь?
- Кличь её не клич, она сама в любом случае нагрянет. Пожили мы с тобой спокойно пару годков, а она уже рядом, своё с лихвой берёт. – Григорий зло отшвырнул догоревший окурок. - И кто знает, какие беды впереди…
- Да разве что может сравниться со смертью родителей? – вскинулась Тоня. - Для меня это самое страшное… Как жить опосля?
- Привыкнешь!
- Привыкну? – возмутилась она. - Ты так говоришь, потому что он тебе не родной отец…Я всё забыть не могу, как ты в тот день пьяным явился. Не прощу никогда!
- Как знаешь, только я Ефима уважал и жалею о нём. Вины моей в его смерти нет и потому не совести меня, не надо…
Григорий резко отслонил жену и решительно направился в сторону засыпающей степи. Он шёл, уверенно ставя на пыльную почву могучие ноги, а Тоня осталась стоять одна, с прижатыми к высокой груди, трясущимися руками.
- Как он может так обижать меня? - Растерянными глазами она смотрела в след уходящему мужу и не узнавала его. С этого дня пролегла между ними невидимая трещина, с каждым последующим годом всё более широкая.
Глава 10
Любая керамическая посуда обладает одним определяющим свойством, непредвиденной и внезапной хрупкостью. Нипочём ей вода и огонь, холод и жар, но от самого слабого удара может она вдруг рассыпаться на мелкие черепки. А если внутри, под слоем блестящего лака, уже есть извилистая трещина, тогда и подавно. Так и иная семья, на вид крепкая да весёлая, но в серёдке, в умах супругов уже растёт, ширится обида, способная разорвать хрупкий материал человеческих взаимоотношений.
- Обидел меня крепко Григорий! – природная гордость супруги не позволяла простить мужа.
Со дня похорон тестя между Григорием и Антониной исчезла та самая душевная близость скрепляющая семью, словно клей. На первый, сторонний взгляд всё оставалось по-прежнему. Росли и хорошели дети, муж также уходил на работу, исправно приносил домой получку. Жена рьяно вела хозяйство, украшала и холила дом. Шелехов зарабатывал хорошо, денег хватало, но по молчаливому согласию о других детях речь не заводили:
- Хватит уже, нарожалась! – отвечала Антонина на редкие упрёки матери. - Грудь опала, бёдра раздались шире некуда…
- А как ты хотела?
- Где ты моя девичья красота, куда подевалась?
- Эка вспомнила! – удивлялась Зинаида Степановна. - Муж тебя любит, а что другие не засматриваются, не велика беда.
- Ничего Вы маменька не понимаете. – Отмахивалась Тоня. - Я с мальства привыкла к мужскому вниманию, может мне без него нельзя…
- Ох, смотри, как бы Григорий не охолонул.
Мать Антонины после смерти мужа начала часто болеть и через несколько лет тихо умерла. Григорий к тому времени сильно изменился. Всё чаще он чувствовал внутри нарастающую непонятную тоску, толкающую его из дома. Работа под землёй угнетала его, делала пустым и дёрганным. Не то чтобы он боялся смерти, но каждый раз спускаясь в забой, он вздрагивал и панически гадал.
- Выеду ли я после смены на гора? – перед глазами стоял печальный пример тестя. - Зачем я живьём закапываю себя, зачем копаюсь словно крот?
Григорий обречённо вздыхал, понимая, что нельзя ему вернуться в родные места и опять спускался в ненавистную шахту:
- Сейчас бы выехать в поле, вспахать пару десятин, кинуть в борозду ячменное семя…
О его прошлых подвигах помнили на родине, до него доходили оттуда редкие сведения. Михаил Кошевой с оказией иногда писал ему о хуторских новостях. Из писем зятя Григорий узнал, что Дашутка родила девочку, но та умерла в младенчестве. Больше у них детей не было. Поэтому когда пришло время выправлять документы, его сына Мишку сестра записала, как своего.
