Убитый, но живой - Александр Николаевич Цуканов
«Ерунда какая-то», – подумал Малявин, но вскоре, когда потекли разговоры о высоком, ему захотелось снова взглянуть на пьяную весну.
Он прошел в комнату с тремя большими окнами, где навалом громоздились подставки, обрезки досок, а стены пестрели от разноцветных мазков и наспех прибитых и приколотых кусков ватмана, разукрашенных холстов, натянутых на подрамники.
Долго стоял и смотрел на картину, силясь понять, ухватить то, что томило его последнее время: «Уфа, автолиния, техбюро», – проговаривал он, будто заклинанье, понятное только ему одному, и томился от этого непонимания остальными, а тем более осмеяния того, что он, как казалось, по-настоящему любил, понимал.
Ему стало до слез грустно, муторно, как и от выпитой натощак водки, и оттого, что уходил очередной день, серый и неприглядный, ползли по небу тяжелые лохмы туч, светились окна домов, где люди жарили котлеты, смотрели телевизоры, цветные и черно-белые, шептались, смеялись, кричали и плакали; стремительно проносились машины, большие и маленькие, кто-то умирал, а кто-то рождался в муках, чтоб затем снова умереть, и так же привычно крутилась земля слева направо, и только он, как ему казалось, висел вниз головой на этой бесконечно большой земле.
А снег, мокрый лохматый ноябрьский снег шел и шел. Шел, как вчера, и год, и тысячу лет назад…
Глава 33
Кукла
Председателю профкома Уфимского машиностроительного объединения позвонила Ольга Петровна Лунина, инженер-технолог с производства малых двигателей, и сказала, что у нее важный разговор и она будет в дирекции через полчаса.
– Приходи, конечно же, приходи, – ответил Малявин простодушно, как отвечал раньше, будучи технологом и просто Ваней и совсем редко – Иваном Аркадьевичем. Ответил машинально, еще пробегая глазами по строчкам постановления жилищной комиссии, и тут же, пока не ударили длинные гудки: – Мы вместе пообедаем! – выкрикнул в трубку с неподдельной радостью.
Малявин любил Ольгу Петровну, любил ненавязчиво, чего не скрывал, да и нужды в этом не видел. Больше того, если разговор, как это иной раз бывает, заходил о семейной жизни, склоках, распутстве, то Иван не поддакивал, а говорил поперек, напористо, вдохновенно:
– А вот у меня есть друзья – Ольга и Дмитрий Лунины!..
И начинал торопливо рассказывать про семью некоего высшего порядка, что казалось приемлемым лишь для минувшего века или в кино, сработанном по заказу, но только не в быстротекущей жизни с тяжким бытом и хамоватой напористостью. Его не перебивали, поддакивали, но все же не верили… Из-за чего он начинал сомневаться, и ему даже хотелось, чтоб Лунины хоть раз крепко поссорились, выкинули непотребность, кого-то обманули, чтоб жизнь их стала походить на правду.
Вошла Ольга Петровна в кабинет стремительно, словно прорывалась сквозь заслон. Оглядела Малявина, поднявшегося навстречу, и, чтобы сбить официальную серьезность непривычной для обоих обстановки, пошутила:
– Ну и дела! Троечник Ваня – в тройке и при галстуке. Кто ж тебе галстук завязал?..
– Да продавщица в магазине. Я их раньше не носил, – пояснил Малявин доверительно и честно, потому что с Ольгой Петровной иначе нельзя, она была умна, проницательна и знала его с той поры, когда он – выпускник авиационного техникума – пришел впервые в техотдел цеха «эм-семнадцать».
– Давай перевяжу, – потянулась Ольга Петровна к нему. Раздергивая узел, сказала, понизив голос до шепота: – Ну и мымра сидит у тебя в приемной.
– Да я ее сам побаиваюсь, – ответил Малявин ей в тон и показал на электрический чайник: – Нарочно купил, чтоб лишний раз не обращаться. Да и все это… И что утвердили в должности, не могу принять до конца. Представляешь, вчера вечером подошел к служебному «москвичу», сзади: «Эй, парень!..» Мужичок кричит от остановки, просит подвезти до магазина. А я аж зачертыхался от испуга, ощущение возникло, будто я в чужую машину лезу. Или вот бывает на совещаниях…
Ольга Петровна отвела руку в сторону, оглядывая галстук, покивала с улыбкой, одобряя предельно маленький тугой узел, а затем глянула на Малявина, словно хотела укорить: какой же ты еще мальчишка! Но сказала:
– Это, Ваня, пройдет через месяц-другой. Лишь бы они тебя не скушали… Хотя вроде бы ныне не должны. Они конференцию в грош не ставили, своего председателя загодя назначили и все привычно в президиум. А им тут же: «Какого черта вы там расселись, вас разве кто-то выбирал?!» Ох, как они растерялись! Я обхохоталась, глядя на их морды. Даже директора с трибуны согнали. Прямо беда. Всегда председателями были пожилые солидные мужчины, а тут вдруг – мальчишка!.. Ты же не обижаешься, когда я так говорю? И не просто мальчишка, а дерзкий, своенравный, да еще горлопан, в газетах выступает с обвинениями. А кто вам, Малявин, дал такое право? – Ольга Петровна наставила на него указательный палец. – Может, вы – японский шпион?..
Но не шутилось сегодня – это она почувствовала. Да и всю последнюю неделю трудно разламывалась по утрам, а крепкий кофе и шутки мужа Димы, ставшие привычными, как и неряшливая торопливость дочери, не помогали вживаться в новый день, что и неудивительно в февральскую гриппозную пору. И все же бодрилась, знала, как тяжко сейчас Малявину под пристальной приглядкой, а то и откровенными издевками заматерелых командиров производства, спаянных коньяком, дележкой крупных премий, талонами на дефицит и даже простейшим каждодневным общением. Ольге Петровне хотелось приободрить его, даже чуть разозлить, сказать: «Ты только не трусь, ниже инженера-наладчика не переведут». Но промолчала, понимая бесполезность такого бодрячества.
Она затянула галстучный узел, стала поправлять ворот рубашки, а Малявин, скосив глаза, глянул ей в лицо и вдруг (такое возникло впервые) увидел, что Ольге Петровне за сорок, что он знал всегда, но знал отстраненно, неосознанно и всегда воспринимал ее как красивую женщину, которой чуть за тридцать.
– Скажи, это правда, что ты жила в детском доме?
– С чего ты вдруг вспомнил?..
– На днях помощь шефскую организуем.
– Я недолго пробыла, лет до восьми. Сначала в Алма-Ате, куда был эвакуирован наш детдом, потом меня забрали бездетные муж с женой, переписали на свою фамилию. А родная фамилия… Не помню точно. Обидно. Надо спросить у мамы. Что-то похожее на слово «циновка» – немножко смешная фамилия.
Малявин уставился удивленно, неожиданно вспомнив рассказы отца.
– Ты спроси, не Цукан, случаем?
– Ладно, спрошу как-нибудь. Лучше скажи-ка, большой ты наш начальник, у тебя вечер сегодня свободен? – поинтересовалась Лунина с неискоренимым женским «как бы невзначай».
– Да вроде бы… В четыре нужно быть на комиссии по трудовым
