Чабуа Амирэджиби - Дата Туташхиа
— Чушь не пори! Помолчи лучше!
— Это не чушь. Это провокация. Нас хотят оторвать от российского пролетариата! Это лозунг раскольников!
— Внимание, товарищи, продолжаю!! — закричал светловолосый. — Представители рабочего класса и всех революционно настроенных слоев Нахаловки, Навтлуги, Орта-чала, Дидубе, Мтацминды должны собраться в Александровском саду.
— А нас пропустят?
— Жди! Сейчас фаэтон подадут. На фаэтоне поедешь.
— Прорвемся, пройдем.
— Им и Александровский сад оцепить ничего не стоит!
— Ну и пусть оцепляют.
— Внимание, товарищи, внимание! Времени осталось мало, — светловолосый оратор унимал шум. — Единым строем мы выступим из Александровского сада и продемонстрируем самодержавию, что конец его близок. При поддержке полиции и войска черносотенцы, конечно, попытаются разогнать нас. В ответ мы должны показать царизму и этим убийцам, одурманенным религией и водкой, что революционный рабочий класс, крестьянство и все угнетенные народы Российской империи тесно сплочены и победить их невозможно! Товарищи! Революция твердо знает, чего хочет и к чему идет. Мы должны выставить лозунги, выражающие требования трудящихся масс…
— Надо на эти лозунги поглядеть! Лозунги давай!
— Зачем смотреть… Чего не видел?
— Надо, дорогой, надо! За другой лозунг прямым ходом на виселицу отправишься!.
Что тут началось!.. Страх пропал, осторожность исчезла, полиции и казаков будто и не существовало на свете. Разбившись опять на группки, все орали, спорили, перебивали друг друга, отчаянно жестикулируя, и чуть не лезли друг на друга с кулаками. Светловолосый оратор и еще несколько его приятелей бросились успокаивать народ и пытались навести порядок, но тщетно, пока какой-то пожилой господин, вклинившись в неожиданную паузу, не заорал:
— Товарищи! Где ваша революционная сознательность? — и, не дожидаясь ответа, предложил — В нашем распоряжении еще час. Раз есть необходимость, обменяемся мнениями, но спокойно и организованно. Предлагаю дать слово пяти ораторам. Каждому — по пять минут. Согласны?
— Правильно! Хорошо! Согласны! — посыпалось с разных сторон.
Светловолосый поскреб в затылке:
— Давайте, только с одним условием. Пусть каждый объявит лозунги, с которыми хочет выступить! Спокойно — без криков и дискуссий. Кто хочет слова?
Пока первый оратор протискивался к балкону, с которого собирался держать свою речь, Дата Туташхиа сказал:
— Если б с царем и его строем они дрались, как между собой, во всем мире о царях давно бы забыли!
— Мы, товарищи, выступаем под лозунгом: «Хлеб, земля и восьмичасовой рабочий день!»— бросил с балкона первый оратор.
— Как же! Развернешь свой лозунг и тут же тебе и жареного, и пареного. Жди — принесут.
— Когда они перестанут клянчить хлеб-соль?
— Что же вы только хлеба просите? Давайте и про вино напишите. После восьмичасового-то рабочего дня — времени навалом будет. Ешь себе, пей да спи — на земле, которую тебе царь подарит, чего не поспать?
Старик, который предложил всем высказаться, стал рядом со светловолосым:
— Спокойней, товарищи! Тише! Смешного здесь ничего нет! Хлеб правит миром!
Его тут же оборвали:
— Товарищи! Нас тащат обратно, к первому этапу революции, на исходные рубежи!
— Революцию нужно углублять, развивать!
— Да пусть их просят! Может, царь и подкинет им хлебушка, кто знает.
— Царь добровольно ничего не отдаст! — загремел внизу человек невысокого росточка, но, видно, с необыкновенно мощными голосовыми связками. — Мы должны силой вырвать у царизма правомочную Государственную думу, и она при поддержке широких трудящихся масс учредит в России демократический строй. «Да здравствует всероссийская демократическая республика!»— вот наш лозунг.
— Вам не терпится, выскочив из пасти самодержавной монархии, прямиком угодить в брюхо буржуазной демократии? — громко спросил тот, что выбросил лозунг: «Хлеб, земля, восьмичасовой рабочий день!»
— Сделай милость, замолчи! Ваше место на паперти, а не на баррикаде, стойте себе там с протянутой рукой!
— Регламент! Регламент! — послышалось в толпе, и по лестнице стал подниматься третий оратор.
— «Право на самоопределение и национальную независимость!» С этим лозунгом мы идем на Головинский проспект.
— Ишь чего захотели… Национальной независимости! Это при нашей-то экономической отсталости?! — возмутился обладатель мощных голосовых связок, требовавший установления Всероссийской демократической республики. — У нас и буржуазии своей нет, а не то что развитой экономики, без которой независимость просто нуль!
— Довольно! Довольно!
— Регламент!
— У кого есть еще лозунги! — пригласил светловолосый.
Пока шел этот митинг или собрание — не знаю, как его назвать, — где-то в гуще толпы, но совершенно обособленно стояла группа человек в десять. Они стояли молча, не ввязываясь ни в чьи споры, и очень внимательно следили за всем, что происходило вокруг них. Когда светловолосый бросил в толпу последнее приглашение и сошел с балкона, от этой группы отделился человек и, поднявшись на балкон, спокойно сказал:
— «Всеобщее вооруженное восстание!», «Да здравствует диктатура пролетариата!», «Все на баррикады!» Только эти лозунги могут принести победу угнетенным народам и эксплуатируемым классам! Я закончил.
— Ваши лозунги верны, но Россия еще не готова к всеобщему и одновременному выступлению. Несогласованные же действия отдельны, отрядов пролетариата и других революционных классов царские сатрапы подавляют легко. Товарищи, вы фактически призываете массы к бессмысленному, неоправданному кровопролитию!..
— Кровь, пролитая сегодня, — залог победы в будущих боях!
— Кровь, пролитая за справедливое дело, не пропадет даром!
— Надейтесь! Надейтесь!
— В толк не возьму, мы на мирную демонстрацию идем или на бойню?!
— Вооруженное восстание — голыми руками, с одними только лозунгами — это где же видано и кто придумал? А?
— В кусты уже, ренегаты?!
— Это кто — ренегаты?.. На себя посмотрите! Вы толкаете народ на выступление, которое лишь спровоцирует…
В поднявшемся гаме уже не слышно было ни слова, тем более, что никто никого не слушал, а взаимная ожесточенность достигла такой силы, когда всякого, кто пытался взять на себя роль миротворца, каждая из сторон принимала за своего кровного врага.
Дата Туташхиа нагнулся и закричал мне в ухо:
— Послушай, я все их лозунги наизусть знаю, а они, думаешь, лозунгов друг друга не знают?.. Спросишь, что они поделить не могут, почему дерутся? Ни у кого из них нет силы других за собой повести! Вожака у них нет. А вожак во всем нужен. Ну, ничего, передерутся, перебесятся, перегрызут друг другу глотку, кому-нибудь из них эта драка на пользу и пойдет, окрепнет он, сил наберет, дело тогда и пойдет на лад!
— Мы уходим! — объявил обладатель мощных голосовых связок и двинулся в направлении Черкезовской улицы, а за ним еще человек десять — двенадцать.
— Пусть идут, нечего их уговаривать!
— И мы уходим! Товарищи, следуйте за мной! — закричал старик, предложивший высказаться всем и сказавший, что «хлеб правит миром!».
Старик увел десятка два людей.
Во время этой суматохи случилась совсем уже неожиданная вещь. С той стороны стены, откуда мы влезли, Дату Туташхиа огрели нагайкой, да так сильно, что он вскрикнул. Да и как было не вскрикнуть, когда один только свист нагайки способен был разорвать барабанную перепонку. Замахнулись еще, но Дата Туташхиа быстро пригнулся и спрыгнул вниз. Обернувшись, я увидел четырех казаков, и сиганул вслед за Датой. Едва я коснулся земли, как со стороны Черкезовской раздался пронзительный свист и крики: «Казаки! Казаки!» Те, кто, покинув митинг, дошли уже до поворота на Черкезовскую, повернули и побежали назад. Вслед за ними в Мазутный переулок ворвались казаки — пятеро на конях — и со свистом стали резать воздух нагайками. О том, что случилось потом, стоит рассказать подробнее.
Мазутный — вы, коренной тифлисец, должны знать — переулок лишь на словах, а на самом деле это обычный тупик, который одним концом упирался в ограду, идущую вдоль железнодорожного пути. Когда казаки ворвались в переулок и погнали перед собой тех, кто, уйдя с митинга, уже поворачивали на Черкезовскую, остальной народ, толпившийся во двориках и пришедший поглазеть на демонстрацию из одного лишь любопытства, высыпал в переулок и, подгоняемый лошадьми, был приперт к стене. Кто половчее, взобрались на ограду, но, обнаружив казаков и по ту сторону стены, попрыгали обратно на землю, вроде нас с Туташхиа. Прорываться сквозь казачью цепь, чтобы выскочить на Черкезовскую, не имело смысла, так как оттуда вторым эшелоном двигалась пешая полиция. Были минуты, когда положение казалось безвыходным. Свистели и звонко хлопали нагайки, гулявшие по спинам и головам людей, прижатых к ограде. Нам с Датой тоже досталось, да так здорово, что у Даты Туташхиа от боли лицо перекосило и он даже схватился за сверток, торчавший под мышкой. Наблюдать, размышлять, осмыслять времени тогда не было, и все же мне показалось, что первоначальное мое подозрение верно — в свертке у него оружие. И все-таки он его не вытаскивал. Будь с нашей стороны хоть одна пуля — казаки перебили бы всех, как зайцев. После тех мрачнейших минут, когда положение казалось безвыходным, случилось то, что бывает обычно с бурным горным потоком, усмиренным мощной дамбой, — где-то он прорвет преграду, пророет новое русло и выскочит на волю. Я говорил уже, что между оградой и домами был узкий проход — цепочка крохотных двориков, в ближайшем из которых митинговал народ, собравшийся на демонстрацию. Толпа кинулась в этот проход и, обогнув крайнего казака вместе с его лошадью, ворвалась во дворики, завертела, поглотила тех, кто только что драл в спорах глотки, и одним потоком, крича, кляня, швыряя камни и все, что ни попадало под руку, ринулась в сторону Чугурети. Понесло и нас, где-то в хвосте потока. Мы бежали, как и все, и, как и все, я хватал камни и обломки кирпичей, найти которые было не легко, и швырял в казаков. Те, кто остались во двориках, отказавшись идти на демонстрацию, бежали теперь впереди всех, в голове потока. Добежав до первого переулка, которым можно было выйти на Черкезовскую, они на минуту притормозили бег, ибо Черкезовская оказалась перекрытой солдатами, но тут же устремились дальше, напрямик — другого пути не оставалось — вдоль железнодорожной ограды. Замыкала поток та небольшая группка, которая выдвинула лозунг всеобщего вооруженного восстания и звала всех на баррикады. Для людей безоружных, вышедших на демонстрацию с пустыми руками, они вели себя храбро. Если б не они, казаки перетоптали бы нас. Я догнал Дату Туташхиа, который, как и все, бежал трусцой. Увидев меня, он улыбнулся.
