Виктор Сергеев - Унтовое войско
Солдатам он сказал:
— С богом, детушки! Вы теперь не на гауптвахте, не в штрафах. Вы теперь свободны. На Амуре хорошенько обрабатывайте землю, сделайте ее русским краем. Начните новую жизнь.
— Рады стараться, ваше высокопрев-дит-ство! — прогремело в ответ.
С тем и отбыл генерал.
Ситников, выбираясь из толпы, увидел рядом с собой члена совета главного управления Беклемишева и чиновника по особым поручениям Неклюдова.
Оба принадлежали к «золотой молодежи» Иркутска.
Беклемишева за выслуги по службе Муравьев перевел из исправников в начальники отделения генерал-губернаторства, ввел в члены совета. Был он приближенным генерала, у него на виду. Приехал в Забайкалье после окончания лицея, в двадцать лет с небольшим назначен исправником Верхнеудинского округа. Ныне он — коллежский советник и кавалер Анны второй степени. По всем статьям первейший жених, да вот видом не вышел — худ, тщедушен, артритик.
Неклюдов ему прямая противоположность. Высок, строен, могуч в плечах. В Иркутске он недавно. Значился коллежским асессором.
Ситников его почти не знал. Неклюдов в обществе бывал редко, с молодыми «навозными» чиновниками не якшался. Дитя свободы. Почитался дичком. Ни пава, ни ворона.
И у Беклемишева, и у Неклюдова были свои «туманности» в служебных формулярах.
Ситникову приходилось слышать о Беклемишеве самые разнообразные суждения. Одни считали его королем «навозных» чиновников — тех, кто после училища правоведения или лицея ежегодно наезжали в Иркутск за чинами и орденами. Говорили о его беспримерной жестокости к крестьянам. Другие воздавали ему по всей чести, полагая его человеком благонамеренным и с большими административными способностями.
Ситникову не внове было знать, что порядочный человек не может не иметь врагов. В Иркутске это заведено. И еще он знал, что бездельника, пьянчужку, вора, выжигу Муравьев не выдвинет и чина или ордена ему не даст.
Сек ли исправник Беклемишев мужиков, если они задерживали уплату налогов и недоимок? Сек. Да еще как! Кто-то научил его розги готовить по особому способу. Подержит в соленой воде, а потом распарит в горячем тесте. Ситников, бывая в селениях Верхнеудинского округа, слышал не от одного лица о таких розгах — и от полицейских, и от старост, и от крестьян. Но до взяток исправник себя не унижал и от подчиненных ему по службе людей этого же добивался. Предшественник Беклемишева, по слухам, нажил на службе до ста тысяч рублей, пока Муравьев его не выгнал из Восточной Сибири. Со вступлением на должность исправника Беклемишева полицейские быстро поняли, что для них наступили мрачные времена.
И все же, как видел Ситников, Беклемишева и его друзей иркутское общество не любило. Старые местные чиновники, или «туземные», не могли простить молодым «навозным», что те позабрали лучшие должности в управлении краем. Купцы их не терпели за то, что те мешали им обделывать свои дела с помощью взяток. Даже учителя гимназии и те терпеть не могли «навозных» за то, что порядочные барышни и дамы предпочитали общество лицеистов обществу учителей. На всех балах в Иркутске музыкой постоянно распоряжались дружки Беклемишева из лицеистов. А богатые мещане и купчики порой стеснялись танцевать при лицеистах: засмеют.
О Неклюдове было известно, что он из белоподкладочников. Воспитывался в школе гвардейских прапорщиков. Отец Неклюдова имел до двух тысяч крепостных. В Иркутске Неклюдова не любили так же, как и Беклемишева, если не больше. Чиновник по особым поручениям почти не бывал в обществе, держался высокомерно.
Муравьев посылал его курьером в Пекин. Поручение от генерал-губернатора было наиважнейшее. В Пекин отъезжал с офицерами-инструкторами русский посланник в чине генерал-майора. Ему надлежало вести переговоры с цинским правительством об установлении границы от реки Уссури до моря. Офицеры-инструкторы были взяты для обучения китайских войск.
Петербург послал в Пекин генерал-майора без ведома Муравьева, не запросив даже его мнения. Муравьева это покоробило, да что поделаешь…
Чтобы иметь своего человека при переговорах генерал-майора с китайцами, Муравьев и решил послать в Пекин курьером Неклюдова.
В Иркутске ходили слухи, что китайские сановники встретили русскую миссию недружелюбно. Неклюдов утверждал, что они заявили-русскому посланнику: указ-де богдыхана об Айгуньском договоре ошибочный.
Муравьев не очень-то всему этому верил. «Не могли же сановники так непочтительно отозваться об указе богдыхана, — размышлял генерал-губернатор. — Морочит мне голову этот генерал-майор да и Неклюдов доверия не вызывает».
А тут еще поползли шепотки, что на обратном пути, будучи в Кяхте, Неклюдов у градоначальника ругал «золотую молодежь» Муравьева и утверждал, что «все они, вместе взятые, не стоят одного ссыльнопоселенца Петрашевского». Сказано было в Кяхте, аукнулось в Иркутске…
Ситников знал, как и весь Иркутск, что Беклемишев и Неклюдов не кланялись при встрече друг другу.
После поездки в Пекин Неклюдов вдруг не получил билета на бал в Благородное собрание. Но он все же туда отправился. Там его встретил Беклемишев и, показав на дверь, попросил удалиться, поскольку-де он явился без приглашения. Неклюдов пытался протестовать. Подошли чиновники по особым поручениям и сказали Неклюдову, что он дурно поступает, не слушаясь Беклемишева, что его выведут отсюда лакеи, дадут «киселя», если он сам добровольно не покинет собрания. Что было делать? Неклюдов подчинился.
На шестой неделе поста из Петербурга возвращался через Иркутск Забайкальский губернатор Карсаков. В его честь был дан обед. Беклемишев вычеркнул фамилию Неклюдова из списка приглашенных.
И вот сегодня этих людей увидел Ситников на площади. Было удивительно, что они разговаривали друг с другом. Купец подвинулся ближе к ним, глядя нарочно в противоположную сторону.
— Не думаете ли вы, господин Беклемишев, что прорепетированные на наших глазах сцены мерзостны?
Неклюдов говорил холодным, бесстрастным тоном, но чувствовалось, что в нем все кипело.
— Не более мерзостны, чем те, которые устраивает ваш благородных кровей батюшка, — ответил так же холодно и бесстрастно Беклемишев.
— Не понимаю, о чем вы, господин…
— А чего ж тут не понимать? Разве ваш батюшка, господин Неклюдов, не покупает и не продает своих рабов? И неужто при всем том он спрашивает их согласия, кто из них, куда бы и кому бы хотел быть проданным?
— Здесь Сибирь. Здесь нет дворян и крепостных.
— Ах, полноте! Сибирь-то Сибирь, да только не для всех. Не зря бают, что дворянская кровь и в петровки мерзнет. Лучше бы делом занялись, кое поручил вам граф, а не убивали время на слушанье проповедей вольнодумца Петрашевского, — повысил голос Беклемишев.
По дороге застучали копыта казачьих коней. Народ шарахнулся кто куда, и Ситников потерял из виду спорщиков.
В первый день пасхи по принятому обычаю иркутское общество явилось в залу губернаторского дома для приветствий и поздравлений.
Ситников поднимался по лестнице следом за Неклюдовым. Оба они уже входили в зал, как вдруг раздался голос:
— Как? И этот враль и мерзавец смеет показываться в обществе порядочных людей?
Туговатый на ухо Неклюдов не расслышал, а Ситников успел даже приметить, кто выкрикнул дерзостные слова. Это был Беклемишев.
Выходка Беклемишева не осталась незамеченной. Кто-то с кем-то заспорил. Но тут вошел граф Муравьев-Амурский. Выглядел он вялым и скучным. Все знали, что ему не до приемов, что сегодня же вечером он отправляется на Амур и не возвратится в Иркутск до глубокой осени. Ему не давали покоя те четыреста пар новобрачных, которых он послал заселять Амур.
«Всякому свойственно ошибаться, но непростительно отказываться исправлять свои ошибки».
Сколько раз произносилось это Муравьевым для своих подчиненных! Сам он всегда твердо придерживался этого правила. Но дело с женихами и невестами, обвенчанными по его приказу, зашло так далеко, что исправить уже ничего было нельзя…
Впервые генерал-губернатор уезжал на Амур без вдохновения, лишенный заряда энергии.
Утром на третий день поста в лавку Ситникова пришел кучер Беклемишева за покупками и в возбуждении поведал всем, кто там находился, что произошло накануне в доме его хозяина.
— Привез я, значитца, барина, как всегда, часу в пятом дня от его высокого превосходительства генерал-лейтенанта Карла Карловича Венцеля, — рассказывал кучер. — Ну, привез да и привез, а лошадей еще не распрягли. Тут во двор вбегает, откуда ни возьмись, его благородие чиновник особых поручений господин Неклюдов. Да-а. Ну, вбегает да и вбегает. Нам-то что до этого? У господ свои дела. А только вижу я, что неладно получаетца. Наш-то хозяин, коллежский советник, член совета господин Беклемишев, только дверь отворимши, хотел через порог ступить, а господин особых поручений возьми да и крикни: «Вас-то мне, милостивый государь, и нужно видеть! Извольте со мной объясниться!» Да-а, вот какая неразбериха. Опешили мы, не ведая, то ли стоять, то ли с глаз долой. Это мы с извощиком… В растерянность полную пришли. Ежели нам…
