Виктор Сергеев - Унтовое войско
Беклемишев и его секунданты тем временем проехали мимо церкви, направляясь к дому Венцеля, чтобы доложить о дуэли и о том, что Неклюдов ранен.
Пока полицейские ездили на заимку за Неклюдовым, прошло около часа. Лекарь уже не понадобился…
Михаил Васильевич Петрашевский получил аудиенцию у генерала Венцеля.
Венцель принимал ссыльнопоселенца с чувством обеспокоенности. Он догадывался, что визит Петрашевского связан с дуэлью, и генералу не терпелось узнать, что нужно Петрашевскому.
Михаил Васильевич нынче завершил в Сибири свое десятилетие ссылки под надзором. Позади остались Шилкинский, Александровский, Нерчинский заводы… Страшная бедность. От родных помощи никакой, так… жалкие крохи. Зимой носил вместо шубы нагольный тулуп. Но духом он был крепок.
Петрашевский написал несколько прошений о пересмотре дела, по-которому был осужден, доказывал полнейшую нелепость обвинения и явное беззаконие судей. И всякий раз, получая отказ, не смирялся. В кругу своих друзей и близких он говорил: «Я ни на минуту еще в жизни не приходил в отчаяние и не печалился, и… чтобы не разубедиться, а напротив того, еще более убедиться в своих мыслях, тех, за которые я был сослан, твердил себе: надо быть мне сосланным».
По манифесту после смерти Николая I Петрашевский был определен в ссыльнопоселенцы, и ему разрешили жить в Иркутске. Он был принят Муравьевым, и внешне отношения между ними казались вполне приличествующими положению ссыльнопоселенца и владыки Сибирского края. Но только внешне. Оба в душе недолюбливали друг друга. Петрашевский считал, что все его прошения о пересмотре его «дела» не уходят дальше Иркутска из-за секретного распоряжения Муравьева. И еще. Петрашевский высмеивал замысел Муравьева заселить Амур как можно быстрее, не считаясь ни с чем — ни с тем, что в далеком краю не готовы для переселенцев ни избы, ни земли, ни с тем, что в центральных губерниях вызывались на переселение самые бедные из бедных, а собрать и снарядить их в путь, который мог затянуться и на два и на три года, не так-то просто. Михаил Васильевич настолько распалялся, что ругал администрацию с «пересолом». Кое-что из его запальчивых выступлений доходило до Муравьева.
Постепенно вражда между ними усиливалась, и вот большой ум и огромные знания Петрашевского выдвинули его на роль главы оппозиции всей муравьевской партии в Иркутске.
Все ждали, чем это кончится. Кто разрубит гордиев узел?
Дуэль Беклемишева и Неклюдова разрубила этот узел!
Венцель, встречая Петрашевского, поспешно поднялся из-за стола, прошел, сгибая артрические коленки, навстречу посетителю, любезно пригласил его сесть.
— Чем могу служить, Михаил Васильевич?
— Ваше высокопревосходительство, все близко знавшие покойного Михаила Неклюдова просят вас дать разрешение на печатание извещения о выносе тела…
— Извещения? — деланно удивился губернатор. — Это зачем? И так весь город только тем и занят, что обсуждает эту злополучную дуэль.
— Да, город возбужден. И если власти примут участие в похоронах, покажут, что они сочувствуют… Это бы внесло успокоение.
Венцель с интересом посмотрел на просителя.
— Вы так думаете?
— Смею вас уверить.
— Я подумаю. Оставьте прошение.
— Ваше высокопревосходительство, время… сами понимаете… покойник. Погребальный обряд. Желательно бы уладить дело и получить разрешение.
Венцель снова уставился на просителя.
— Ваше высокопревосходительство, не соблаговолите ли тотчас подписать прошение на печатание в подначальной вам типографии извещения о выносе тела убиенного Неклюдова?
— Так уж и убиенного… Дуэль — дело чести.
— Архиерей разрешил отпевание.
— Отпевание? Разве его преосвященство разрешил?
— Да, погребение будет по обрядам церкви.
Венцель оживился, повеселел:
— Вы бы так сразу и сказали. Выкладывайте прошение.
Неклюдова хоронили в субботу на пасху. За гробом шли толпы народа. Почти что весь город собрался на кладбище проводить в последний путь несчастного дуэлянта, которого лично мало кто и знал в Иркутске.
Все в голос утверждали, что на Какуевской заимке состоялось преднамеренное убийство. Ходили слухи, что Неклюдова насильственно взяли с квартиры при содействии полиции, вывезли к заимке, в поле, и там, связанный по рукам, он был застрелен Беклемишевым.
Толковали о часовом у порохового погреба и о каком-то семинаристе, якобы оказавшимися случайными свидетелями дуэли. И часовой, и семинарист будто бы видели, как погубитель, не ожидая сигнала, подбежал к Неклюдову и выстрелил в него в упор.
Иркутское кладбище было запружено народом. Многие не могли и близко подойти к могиле. Полиции не оказалось. Пересудов стало еще больше.
Петрашевский поднялся на бугорок.
Его дрожащий, прерывающийся от волнения голос был далеко слышен, и умолкнувшая огромная толпа стиралась не пропустить ни слова. Только редкие крики галок мешали слушать задним рядам, стоявшим у изгороди.
— Видел ли Иркутск за свою двухвековую историю что-либо подобное? — вопрошал громко и торжественно Петрашевский. — Буквально весь город пришел проводить несчастного чиновника в последний путь. И у всех на устах одно слово: «Убийство!». Нет, уважаемые сограждане, дамы и господа! Иркутск такого еще не видел. Здесь нет родственников убитого да и знакомых его можно перечесть по пальцам. Но своим присутствием на похоронах иркутская публика, не имея иных путей и возможностей выразить свое осуждение сомнительной дуэли, постаралась показать свое сочувствие к убитому и протестовать против виновников смерти и всего того, что отягощает и омрачает нашу сегодняшнюю жизнь.
Заиграла печальная музыка. Церковные колокола выбили погребальный звон:
— Прости-прощай!
В Благовещенск прибыл курьер из Иркутска с рапортом о дуэли Беклемишева и Неклюдова. В рапорте указывалось, что молодые чиновники погорячились, проявили нерассудительность и неуступчивость. Предполагалось все дело решить холостой стрельбой, но в спешке, по нечаянности произошла путаница с пистолетами. «Этим воспользовался ссыльный поселенец Михаил Петрашевский и его друзья либерального толка, — писал в рапорте Венцель. — Раздув ложными слухами несуразность дуэли, они подняли весь город на похороны. Слава богу, что не дошло до всенародного бунта, хотя и близко к тому было.
После похорон Неклюдова город не успокоился. Отыскались желающие напакостить Беклемишеву. Подговорили несмысленышей из гимназии. Те, подстрекаемые толпой, в непроглядную темень выбили все стекла в доме Беклемишева.
Имею честь ожидать вашего решения, как поступить по делу сему, поскольку общество подает голос провести следствие и назначить суд дуэлянту».
Николай Николаевич понял, что его заместитель Венцель наломал дров и на карту поставлен авторитет самого графа.
«Идиоты, — думал он. — Ничего поручить нельзя. Где недостараются, где перестараются. Все надо разжевать да в рот положить. Чего уж убивать Неклюдова? И так бы избавились… Мало ли как можно избавиться в Сибири от неугодного».
Курьер поведал Николаю Николаевичу, что в Иркутске вся жизнь пошла кувырком:
— Посудите, ваше сиятельство, до чего мы дошли.
Перед моим отъездом к вам вот что было… Вышел господин Беклемишев прогуляться. Вечером. Идет себе тихо, чинно, никого не задевает. Гуляет по Амурской улице. Пришлось ему пройтись мимо гимназии, а оттуда из окон, как закричали на разные голоса: «Убийца идет! Поглядите, убийца!»
— Кто кричал? — нахмурился граф.
— Гимназисты, ваше сиятельство. Не иначе, как по наущению учителей. Они же, учителя, ваших питомцев именуют «навозными»…
— Знаю. Что дальше?
— Ну, известно. Беклемишев возмутился, вознегодовал и, не долго думая, отправился к городскому голове на дом. Ну, и все ему выложил. Это, мол, повинны учителя. Пьяницы они и вольнодумцы. Назавтра в гимназии уже было известно, о чем говорил Беклемишев городскому голове. Учителя по сговору составили записку директору гимназии для передачи ее попечителю с просьбой защитить их во мнении и в глазах публики от оскорблений Беклемишева. Они настаивали, чтобы Беклемишев отказался от своих слов и публично извинился перед ними.
Ну, директор, не долго думая, записку в руку — и к попечителю — губернатору Венцелю. А учителя все за ним…
В кабинете у губернатора шум, гам. Его высокопревосходительство защищал Беклемишева, Как защищал — не знаю, но сам директор по всему Иркутску распускает слухи…
— Что такое? — спросил, граф. — Какие еще слухи?
— Неудобно-с… о его высокопревосходительстве генерал-лейтенанте.
— Чего уж там скрывать? Говори, что слышал!
— Извините, ваше сиятельство. Директор гимназии выражался грубыми и неприличными словами: «Венцель взбеленился… Венцель несносен и глуп, как пробка… Венцель нескладицу несет, по обыкновению много чепухи без всякой связи и смыслу».
