Житие маррана - Маркос Агинис
Далее пленник рассказывает, что находится в заточении уже шесть лет. За это время ни один из многочисленных диспутов не дал результата. «Пахал я землю каменистую, которая никогда ничего не родит. Привел более двухсот аргументов своим гонителям, но, несмотря на все мои старания, так и не получил должного ответа. И, видимо, уже не получу».
Предвидя неизбежную гибель, Франсиско обращается к единоверцам с проникновенными словами: «Молитесь за меня Господу, возлюбленные братья, чтобы Он дал мне силы перенести лютую казнь. Смерть моя близка, и только на Всевышнего я могу уповать. Да дарует Он мне жизнь вечную, а нашему многострадальному народу спасение».
Тем не менее послание узника дышит любовью к жизни: «А вы живите, дорогие братья», — говорит он и напоминает, что соблюдающие Завет не должны терять надежды на избавление даже тогда, когда зло и кривда торжествуют. «Слушайтесь гласа Его. чтобы Творец дал нам вернуться в землю, которой владели наши отцы, облагодетельствовал и размножил нас, как написано в тридцатой главе Второзакония». Франсиско просит единоверцев поддерживать друг друга («Освобождайте ведомых на казнь»), хранить традиции знания («Наставляйте тех, кто ступил на путь погибели и разрушения») и традиции любви («Будьте великодушны и справедливы, помогайте бедным и любите всем сердцем Господа»).
Франсиско аккуратно складывает исписанные листки и сначала передает рассыльным одну копию. Когда тюремная почта сообщит, что послание получено, он передаст следующую, потом еще. Хоть одно письмо да покинет стены узилища, пересечет океан, и тогда люди узнают о его страстном пути и смерти. Жертва не будет напрасной, но вольется в череду трагических и непостижимых деяний праведников мира сего[95].
132
Инквизиторы совещаются и приходят к общему мнению: пора устраивать аутодафе. Приговоренных достаточно, так зачем держать их в тюрьме и тратить деньги на прокорм? К тому же аутодафе — событие поучительное и полезное: грешники получают заслуженное наказание и возможность пожалеть о совершенных злодеяниях, а власти, как светские, так и церковные, лишний раз убеждаются, что инквизиция не дремлет, неустанно трудится и если уж карает, то по всей строгости.
С другой стороны, аутодафе — затея дорогостоящая, а денег в казне инквизиции едва хватает на жалованье и текущие расходы. От имущества, конфискованного у обвиняемых, проку немного. Видимо, и тут не без козней лукавого: вместо того чтобы искушать людей состоятельных, с которых борцам за истинную веру было бы что взять, он заманивает в сети сплошную голь — жалких монахов-греховодников, негритянок и мулаток, промышляющих ворожбой, аскетичных лютеран да еврейских лекаришек. Занялся бы лучше богатыми торговцами и землевладельцами, чьи карманы набиты золотом.
На грядущем аутодафе перед честным народом предстанет немало осужденных, которые отделались сравнительно легкими приговорами: публичная порка, несколько лет на галерах, перевоспитание в монастырях, ношение санбенито, ссылка. Судьи, конечно, помалкивают, но про себя думают, что это все мелочи, ничего существенного — так, отшлепали и отпустили. По-настоящему потрясти толпу может только запах горелого мяса. В ярком пламени плавятся доспехи зла. Корчи одной-единственной твари помогают наставить на путь истинный все вице-королевство.
В землю вбивают столб и обкладывают его дровами, на них будет медленно поджариваться нечестивец. Каменистое место, где это происходит, называют кто Педрегаль, а кто Кемадеро. Находится оно за рекой Римак, между кварталом прокаженных и высоким холмом. Люди его боятся, стараются обходить стороной. Черный дым поднимается к небу, как перст указующий, вопли казнимого терзают слух и добрых христиан, и тайных отступников. Инквизиторы помнят, что огонь есть один из четырех элементов космологии Аристотеля, который жил до рождества Христова, а потому ничего не знал об очистительных свойствах пламени. Так что аутодафе без костра — все равно что процессия без фигуры святого.
В тюрьме Города Королей есть один пленник, по которому костер давно плачет: тот сумасшедший иудей. Инквизиторы всеми правдами и неправдами пытались привести его к спасению, но тщетно. Он мог последовать примеру своего отца, примириться с церковью и выйти на волю в санбенито — относительно мягкое наказание, если учесть тяжесть его прегрешений. Мог обмануть суд — опять же как отец, — изобразить раскаяние, а потом взяться за старое. Однако безумец с ослиным упрямством отверг все эти возможности и засыпал нелепыми вопросами лучших богословов Лимы. Ему отвечали, его увещевали, а он только издевался и все твердил: имею, мол, право верить во что хочу, требую свободы мысли. Слыханное ли это дело! Да если каждый примется искажать истину, как ему заблагорассудится, мир потонет в мерзости и покатится в тартарары. Для чего тогда Иисус вверил свою Церковь Петру? Для чего вообще создал ее? Зачем нужно апостольское преемство? Тот, кто сходит с прямого пути, увлеченный обманчивой свободой выбора, не только сам падает в гибельную пропасть, но и других за собой тянет. Позволь одному — захотят и соседи, потом соседи соседей и так далее. Храм Христов пошатнется, и распахнутся врата ада.
— Франсиско Мальдонадо да Сильва — опасный враг, — грозит пальцем Гайтан. — Его следует уничтожить как можно скорее.
— Не зря же мы вынесли приговор, — напоминает Кастро дель Кастильо.
— Сперва он повредился рассудком, а теперь помешался окончательно. — Маньоска протягивает коллегам листок с текстом на латыни, написанным чернилами весьма дурного качества.
Не веря своим глазам, инквизиторы читают послание иудеям Рима. Передают друг другу мятую бумажку. Какая немыслимая, дерзкая провокация! Гайтан охотно удушил бы нечестивца собственными руками. Но сперва надо допросить его, пусть сознается.
Франсиско совсем истаял и понимает, что одной ногой стоит в могиле, но с потрясающей невозмутимостью отвечает: да, письмо написал я.
Инквизиторы ошеломленно переглядываются. Низость греха никак не сопрягается с подобным мужеством. Что-то тут не так. Наверняка несчастный одержим дьяволом и собой не владеет.
Маньоска молча кивает: ну конечно, перед нами помешанный. Гайтан кусает узкие бескровные губы и изрекает: «Больше аутодафе откладывать нельзя. Безумцы тоже являются оружием сатаны».
♦ ♦ ♦
За крохотным оконцем забрезжил слабый свет. Глубокой ночью в темнице совсем тихо, даже заключенные не перестукиваются — забылись сном. Франсиско внезапно пробуждается и неотрывно смотрит на бледное свечение, вспоминая ту ночь в доминиканском монастыре, когда дюжий индеец избивал брата Мартина. Ни ударов, ни стонов страдальца-мулата не слышно, зато по коридору шелестят чьи-то легкие шаги. Они все ближе, ближе. Напряжение незнакомца передается
