Житие маррана - Маркос Агинис
Маньоска скребет подбородок, удивленный столь неожиданным переходом — вот они, иезуитские экивоки!
— Ваше преосвященство, — продолжает Эрнандес, — я недавно перечитал «Наставление» и понял: его автор поддержал бы меня, поскольку утверждает, что инквизитору ни в коем случае нельзя терять самообладание и поддаваться гневу. Разумеется, этот обвиняемый способен вывести из себя кого угодно, но только не трибунал. Также Бернар Ги пишет, что инквизитор должен проявлять гибкость, взвешивать все «за» и «против», обсуждать и анализировать каждую мелочь и, если обстоятельства того требуют, может даже отсрочить или облегчать наказание.
— Мне кажется, мы обсудили всё и даже больше.
Эрнандес уходит ни с чем. Однако инквизитора беспокоят сомнения: тюремный смотритель обивает порог кабинета, чуть ли не каждый день передавая просьбы Мальдонадо да Сильвы, так может, все-таки стоит прислушаться? Воспользовавшись тем, что Гайтан и Кастро дель Кастильо отбыли в Куско, Маньоска вызывает Эрнандеса и двух других монахов Общества Иисуса и устраивает очередной диспут. Смотритель крайне удивлен тем, что докучливого иудея снова велено отвести в зал суда.
— Да я вижу, сам черт на вашей стороне, — уважительно качает он головой, замыкая кандалы на тощих запястьях заключенного.
— На моей стороне Бог, — отвечает Франсиско.
Маньоска восседает в кресле с высокой спинкой, разглядывая обвиняемого: упрямец просто на ладан дышит. В конце концов, он обычный смертный. Возможно, тяготы многолетнего заточения все-таки возьмут свое. Инквизитор говорит, что Франсиско может поделиться сомнениями с советниками, они готовы его выслушать. Иезуиты подаются вперед и изображают на лицах благожелательные учительские улыбки. Ученик упирается руками в колени и пытается встать, но это стоит ему такого труда, что Эрнандес просит у судьи позволить обвиняемому говорить сидя. Маньоска кивает.
И тут происходит нечто невероятное.
Тихим голосом, едва шевеля губами, Франсиско читает прекрасное стихотворение, написанное на латыни. Инквизитор и советники слушают его, онемев от изумления. В душной темноте подземной камеры родилось произведение удивительной красы, яркое, как одежды, которые Иаков подарил сыну своему Иосифу. И подобно Иосифу, Франсиско не может не вызывать зависти. Иезуиты, особенно Андрес Эрнандес, знали, что перед ними необычный человек, но такого полета не ожидали. Франсиско замолкает, и в зале суда на несколько минут повисает звенящая тишина, никто не отваживается разрушить волшебные чары. Присутствующие не верят своим глазам: облик жалкого страдальца никак не вяжется с великолепием звучных строк. Тощему, мертвенно-бледному, заросшему неопрятной бородой узнику удалось растрогать своих мучителей.
Первым приходит в себя Маньоска и злобно рычит:
— Посмотрим, многоуважаемые советники, что вы противопоставите этим измышлениям!
Иезуиты по очереди разнимают на части текст дивного стихотворения и, стараясь не отстать от узника, дают пространные комментарии на латыни — разумеется, в прозе. На каждый довод находится возражение, на каждый вопрос — ответ; дождем сыплются выдержки из Писания и из трудов Отцов Церкви.
Франсиско то слушает, то думает о своем. Большая часть цитат и идей для него всего лишь повторение пройденного. Через три часа инквизитор устало вздыхает, решив, что подобные речи способны пронять даже безмысленную скотину. Он благодарит многомудрых ученых за их труд и обращается к подсудимому. Франсиско, с превеликим трудом разогнув колени, встает, смотрит судье прямо в глаза и с вызывающим спокойствием отвечает:
— Это не то, что я ожидал услышать.
129
Шесть лет бьется инквизиция, пытаясь сломить волю непреклонного узника. И вот наконец, 26 января 1633 года после очередного диспута[90], который длился пять дней и, конечно же, ни к чему не привел, судьи собираются, чтобы вынести окончательное решение по делу Мальдонадо да Сильвы. Гайтан, Маньоска и Кастро дель Кастильо выслушивают мнение четверых советников[91], хотя прекрасно знают, что ничего нового те не скажут. Все многажды переговорено и давно доказано. Злостное неповиновение обвиняемого — вот единственное, что получили они в награду за ангельское терпение и потраченное время.
Перед заключительным заседанием судьи исповедуются, причащаются и вспоминают правила, которых следует придерживаться в такой важный момент. «Наставление инквизиторам» Бернара Ги гласит: «Любовь к истине и благочестие, наполняющие сердце судьи, должны светиться и в его взгляде, дабы все видели, что решение не продиктовано ожесточенностью или предвзятостью».
Один из советников спрашивает, не пойти ли еще раз навстречу заключенному и не устроить ли очередное слушание. Гайтан сцепляет костлявые пальцы и отвечает, что никаких слушаний больше не будет, поскольку просьбы о них — не более чем коварные уловки, попытки затянуть процесс. На этот раз инквизиторы единодушны и на уступки идти не собираются. Секретарь зачитывает решение, и все трое ставят под ним размашистые подписи.
Суровый приговор гласит: «Бакалавр Франсиско Мальдонадо да Сильва приговаривается к передаче в руки светских властей и полной конфискации имущества». Иными словами, будет ограблен и убит.
130
Однако это еще далеко не конец истории. Застенки инквизиции — огромные термитники, где царят драконовские порядки, где время будто бы остановилось. Но несмотря на это, узники, точно ящерки, запертые в давящих недрах мрачной скалы, нет-нет да и ухитряются найти отдушины. Тюремная почта работает исправно, по ночам передавая из камеры в камеру имена, мысли, слова утешения. Общение здесь важнее воздуха.
Франсиско узнал, что некий заключенный, томящийся в такой же подземной камере, ценой невероятных усилий проковырял черепком небольшое отверстие в стене и просунул в него руку. Прикосновение к грязным пальцам товарища по несчастью было подобно касанию ангельского крыла. Два человека смогли поговорить наедине, без судей, секретарей и прочих мучителей. Отвести душу, облегчить одиночество.
Обнаружив это возмутительное нарушение, смотритель взялся за плетку, а палачи пустили в ход дыбу и раздули угли в жаровне. Слуги заделали дыру, а ослушника упрятали в такое глухое подземелье, откуда путь только на костер.
Через несколько дней попадается с поличным вооруженный негр: он собирался вынести из тюрьмы какие-то бумажки. «Но на них же ничего не написано!» — рыдая, оправдывается охранник. Внимательно осмотрев листки, Маньоска подносит их к лампе, и на белой поверхности проступают строки, нацарапанные лимонным соком. Проклятый идиот… Переломать ему кости левой руки, чтобы другим неповадно было! Инквизитор приказывает ужесточить тюремный режим, и тут вскрывается нечто невероятное — возможно, прискорбные события произошли при тайном попустительстве смотрителя. Какой кошмар! Темница содрогается, инквизиторы хватаются за голову. Прерывистая дробь зашифрованных посланий разносит новость из камеры в камеру.
На допросе смотритель плачет, как малое дитя. Еще бы: раз в тюрьме дырявят стены и пишут невидимыми
