Геннадий Семенихин - Новочеркасск: Роман — дилогия
— А Дениска Чеботарев, отваги полный казак, что ни перед богом, ни перед чертом во фрунт никогда не становился!..
Пятый стакан хозяин, убедившийся, что незваные ночные пришельцы не собираются чинить никакого зла, пил уже с ними вместе, а осушив, кричал своей напуганной жене:
— Побыстрей поворачивайся, старая, кати новый бочонок!
И, подражая казакам, выкрикивал:
— Не видишь, у ребят глотки пересохли! Бистро, бистро, старая! Бог с ним, с Наполеоном. Он, конечно, великий человек, но ты посмотри, какие это прекрасные парни с русского Дона.
И, разгадав смысл этих слов, бия себя в грудь кулаком, простуженным голосом перебивал его Андрей Якушев:
— Ты хороший детина, Пьер, да только пойми: разве бы мы притащились сюда с тихого Дона? Нам и там не скучно жилось. И твой Наполеон пусть бы жил да поживал. Нам тьфу на него, и только! Но ведь он же нашу Москву сжег, злыдень… Вот мы и оседлали коней, взялись за сабли да пушчонки — и сюда. И дошли, как видишь! И получилось это потому, что донскому казаку, как наш батюшка Матвей Иваныч Платов сказывает, и окиян но колено, и сам черт не страшен. А ты, Пьер, не боись. Мы не башибузуки какие, чтобы мирное население обижать. Да нам бы за такое дело Матвей Иваныч Платов такую ижицу прописал!.. А теперь распорядись еще по одному стаканчику, любезный, а то мои казаки уже отходить ко сну начинают.
И снова кричал в темную спальню хозяин:
— Веселее, старая. Бистро, бистро!
С тех пор и укоренилось это словечко. И десятки небольших кабачков в разных концах Парижа, в основном на его окраинных улицах, по которым редко когда проезжала карета аристократа, были переименованы в «бистро». А на первом из них появилась вывеска с объяснением этого названия.
…Якушев стоит на самой вершине Монмартра, откуда хорошо обозревается далеко-далеко простирающийся Париж. В мареве теплого и ясного летнего дня, в отблесках солнца взору предстают многоэтажные дома-великаны самой новейшей постройки, проспекты и площади, заводские трубы, исторгающие дым. Где-то далеко от храма, когда-то построенного на Монмартре, синяя черта земли смыкается с такой же синей чертой неба. Вениамин Александрович смотрит на эту загадочную, чуть колеблющуюся зыбкую черту, и ему кажется, что именно оттуда входили в Париж полки донского атамана Платова в предпоследний день марта 1814 года, и как дыбились под всадниками донские кони после трудного последнего перехода. И ему будто бы даже слышится в шуме большого города звон копыт белого скакуна, так похожего на Зяблика, на котором въехал в столицу наполеоновской Франции его знаменитый дед, беглый холоп Андрей Якушев.
После гибели брата осторожный Александр Сергеевич запретил своим сыновьям несколько дней выходить на улицу и рассказывать что-либо о нем посторонним. Тому было несколько причин. Прежде всего, он боялся мести со стороны затаившихся и еще не полностью выловленных в Новочеркасске белобандитов. Во-вторых, и ему, и Надежде Яковлевне было бы очень тяжело отвечать на бесчисленные расспросы соседей по кварталу.
Здесь мы должны сделать небольшое отступление в прошлое семьи Якушевых и, заранее извинившись перед читателем, начать его с одного события, состоявшегося на Аксайской улице еще задолго до появления в Новочеркасске Павла Сергеевича.
Был пасмурный день. Над окраиной висело низкое, дождем набухшее небо.
Трое — две женщины и мужчина — долго рассматривали коричневый, обшитый досками дом на углу Барочной и Аксайской. Низкие мартовские облака проносились над износившимися, порыжевшими от старой краски листами кровельного железа крыши и задымленной трубой. Худая, совсем еще молодая женщина в траурно-черном строгом костюме, со следами тоски и горя на слегка припудренном лице тихо и бесстрастно поясняла:
— Как видите, дом и двор находятся в довольно приличном состоянии, и та сумма, которую я за это прошу…
Мужчина средних лет с нездоровым цветом несколько одутловатого лица снял с большой облысевшей головы, покрывшейся мелкими капельками пота, фуражку с кокардой землемера и, пожевав губами, упрямо произнес:
— Но позвольте, уважаемая Нина Александровна, с вами не во всем согласиться. Я полагаю, что состояние земельного участка далеко не идеальное и вы могли бы…
Женщина посмотрела на него синими укоряющими глазами и горько вздохнула.
— Многоуважаемый Александр Сергеевич, вы же знаете, при каких драматических обстоятельствах продаю я свой дом. Здесь я выросла, обрела свое счастье, а потом… отец и мой муж, капитан Семенченков, не возвратились с кровавых полей русско-японской войны. А мама… вы же знаете, что произошло с моей несчастной мамой. После этого я охвачена единственным желанием как можно скорее покинуть Новочеркасск, которое, вероятно, испытывали бы и вы, если бы, не дай бог, очутились в моем положении. И сумма, которую я назначила за распродажу, так мала! — Она достала пахнущий духами платочек и вытерла слезы. Другая женщина, с темными глазами и челкой на смуглом лбу, подошла к землемеру и решительно дернула его за локоть:
— Саша, как тебе не стыдно так долго торговаться, неужели ты не видишь, как Нине Александровне трудно!
— Да я что, — сбивчиво заговорил землемер, — я ничего… я, собственно говоря, ничего. — И, сняв пенсне, стал протирать стекла.
— Мы согласны, Нина Александровна.
У женщины потеплели глаза, и она ответила благодарным кивком:
— Вот и спасибо, милые. — Помедлила и, словно не сразу на то решившись, прибавила: — И еще одна просьба. Если можете, не томите, пожалуйста. Давайте поскорее все оформим, чтобы я могла уехать в Харьков. Тяжко переступать порог дома, где убили маму. — Она не заплакала, лишь прикусила красивые, чуть изогнутые губы.
— О чем речь, Нина Александровна! — вскричал вдруг заулыбавшийся Александр Сергеевич. — Давайте завтра же утром пойдем к нотариусу.
Дня через три после этого Надежда Яковлевна держала в руках копию акта нотариальной конторы, в котором черным по белому было написано:
«Мы, нижеподписавшиеся, студентка Нина Александровна Семенченкова, действуя лично за себя и по доверенности сестры своей, Зои Александровны, и занимающаяся домашним хозяйством Н. Я. Якушева, заключили настоящий акт в следующем:
1. Из нас я, Нина Александровна Семенченкова, продала Н. Я. Якушевой за одну тысячу рублей, полученные от нея полностью, принадлежащие мне и сестре моей строения: двухэтажный, смешанной постройки дом, деревянную летнюю кухню и деревянный сарай со всеми в них устройствами и приспособлениями, находящиеся в городе Новочеркасске в квартале втором на углу Аксайской и Барочной улиц с дворовой площадью 286,011 квадратных сажени.
Все расходы по совершению данного акта покупница оплачивает за свой счет. Первую выпись, оплаченную гербовым сбором в размере 32 рублей, надлежит сделать покупнице Н. Я. Якушевой, каковая под страхом недействительности должна быть представлена в отдел местного хозяйства Черкасского РИКа для регистрации».
На документ были наклеены две марки достоинством в два рубля каждая (на них был изображен веселый, бородатый и довольно упитанный для тех лет сеятель в шляпе с широкими полями, такой не характерной для крестьянина тогдашних времен). Надежда Яковлевна помяла в пальцах плотный гербовый лист, и на ее щеках заиграли веселые ямочки.
— Ой, Саша! — засмеялась она. — Представляешь, я теперь домовладелица! Теперь, в советское время, когда повсюду борются с частной собственностью!
Александр Сергеевич, не разделяя ее радости, мрачно заметил:
— Подожди расцветать в улыбках, Надюша. Нас и в лишенцы еще могут за это самое определить.
— Ну вот еще, пошел теперь со своими страхами, — прервала она. — И всегда ты сам пустяка пугаешься, и других пугаешь. А я, между прочим, забыла тебе еще про одно обстоятельство напомнить. У нас не только собственный дом с подворьем завелся, но и батраков теперь двое.
— Каких еще батраков? — спросил после долгой паузы не всегда находчивый Александр Сергеевич.
— Наняла.
— Шутишь, — пробормотал он, вытирая с побагровевшей лысины капельки пота. — И на какое время?
— На всю жизнь.
— И за какую цену?
— Да бесплатно, чудак.
— Каких же таких батраков можно было нанять в нашо время, да еще бесплатно и пожизненно?
— Да Веньку и Гришу. Что? Напугала?
— Наденька! — воскликнул муж и, растопырив руки, пошел на нее. Однако супруга ускользнула и побежала вокруг стола, весело воскликнув:
— А ты догони! Просто так не подойдешь.
Александр Сергеевич сделал несколько быстрых движений, но сразу же закашлялся и тяжело опустился на стул. Приступ астмы навалился на него со страшной силой. Широкая грудь его застонала, как кузнечный мех, губы посинели.
