Геннадий Семенихин - Дорогами Победы

Семенихин Геннадий

Дорогами Победы

Геннадий Александрович Семенихин

Дорогами Победы

Рассказ

Однажды заехал я к своему фронтовому другу, известному фоторепортеру Михаилу Рунову, чтобы забрать интервоевавший меня снимок. Полагал, что пробуду минут тридцать - сорок: выпьем по стакану чая, вспомним своих фронтовых друзей, вместе с которыми шагали по далеко не безопасным дорогам войны, участвовали в боевых операциях, видели бои как в горькие дни отступления так и в дни штурма главных вражеских цитаделей...

Но не вышло. К моему приходу хозяин приготовил огромную кипу снимков и фотомонтажей, охватывающих своими сюжетами всю войну от первого и до последнего её дня. Через тридцать и даже через тридцать с лишним лет эти фотоснимки, сделанные порой из окопа или из кабины боевого самолета, нельзя было рассматривать без волнения:

- Тут почти вся моя биография, - пошугил гупов, но я отрицательно покачал головой:

- Нет, бери выше. Это в какой-то мере бпография войны.

Год 1941-й и год 1945-й! День воины первый и день войны последний, названный на века Днем Победы, как можно измерить дистанцию между ними?! Вспомним, какими были длинными дни и ночи на всем протяжении этих лет, фронтовые дороги, по которым прошли наши войска победной поступью от великого города на Волге - Сталинграда до стен фашистской столицы Берлина, где они утвердили Победу, водрузив Красное знамя над куполом мрачного пепельно-серого рейхстага. Очевидно, но однажды наши ученые будут создавать исгорические фолианты о Великой Отечественной войне. Времени свойстветнно старить человеческою память. С годами и тем более с десятилетиями многие факты и эпизоды тускнеют, а то и вовсе размываются в ней. По есть события, которые никогда не забываются и становятся лишь ярче, озаренные светом истории, давшим возможность рассмотреть их новые грани.

Я часто думаю о том, какая сила помогла нашему советскому воину выстоять в первые месяцы войны против технически оснащенной, вооружепной до зубов фашистской военной машины, беспощадной и безжалостной ко всему живому. И не только выстоять, но и надломить эту машину, повернуть её вспять, отбросить от стен Москвы.

Если эту силу разделить на отдельные компоненты, как на слагаемые, то, как мне кажется, самым главным из них была бы огромная убежденность нашего воина в правоте своего дела, за которое шел он в бой. Она была одинаково сильной и у солдата, и у офицера, и у генерала.

На всем протяжении войны эта убежденность держалась не только на силе нашего оружия, все более и более возраставшей с каждым месяцем благодаря мужеству тружеников фронтового тыла, не только на овладении формами и методами ведения современной войны, но прежде всего на любви и верности своему первому в мире социалистическому Отечеству. Если бы не было такой убежденности, едва ли наши воины совершили бы подвиги, обессмертившие их на века, от которых у врагов кровь холодела в жилах. Только убежденность в святой правоте дола, за которое шли они в бой, рождала огромную стойкость, отвагу, постоянную готовность к самопожертвованию.

Навряд ли в сорок первом году, когда вражеские полчища рвались к нашей столице, кому-либо и что-либо говорила фамилия Кожедуб.

В далеком тылу, в Средней Азии, дни напролет готовил курсантов к боевым действиям молодой инструктор, сержант по званию, которого редко кто называл Иваном Никитовичем. Взлет и посадка, полет но кругу, пилотаж в зоне... Рапорт за рапортом подавал сержант Кожедуб командиру с просьбой об отправке на фронт до тех пор, пока не услыхал от него резкое:

- Больше рапортов не пишите, вам доверзно курсантов готовить! Этим и занимайтесь!

Лишь в апреле сорок третьего года попал Кожедуб на фронт. Я смотрю на замечательный снимок Михаила Рунова. Стоит невысокого роста молодой, крепко сложенный летчик с добрым приветливым лицом на фоне боевого самолета. На фюзеляже истребителя надпись: "От колхозника Конева Василия Викторовича". Уже в конце 1943 года слава о победах этого летчика обошла все наши фронты. Во многих истребительных авиаполках изучали его тактику ведения воздушного боя и технику пилотирования. Как-то в одном из полков, соседствующих с тем, в котором сражался Иван Кожедуб, во фронтовой землянке мне довелось услышать такой диалог:

- Скажите, - разводя руками, говорил один летчик, - такой молодой, а как щелкает. По два за вылет.

- И самого ни разу не сбивали и не зажигали в воздухе, - вторил ему другой. - Везучий!

Но вскоре произошел случай, который развеял недоумение соседей и убедил их в том, что Кожедуб вовсе не везучий летчик, а настоящий, подлинный ас, обладающий недюжинным талантом воздушного бойца. Летчик Отлеспый из полка, о котором идет речь, в горячие дни наступления был подбит в неравном воздушном бою и выпрыгнул из загоревшегося самолета. Он приземлился в нескольких метрах от первой линии наших траншей, и пока к ним дополз, испытал все неприятности минометного обстрела. Опустившись на дно сырого окопа, Отлеспый услыхал голоса пехотинцев.

- Э, да смотрите! В небе опять драчка разгорается.

Подняв голову, Отлесный увидел четверку "мессергамиттов", тех самых, что преследовали его подбитый самолет, и в самом их центре - одинокий "Лавочкин" с опознавательными знаками соседнего истребительного полка. "Трудно тебе будет вывернуться", - подумал Отлесный. Он увидел, как один "мессершмитт" зашел "Лавочкину" в хвост, как все больше и больше сокращалась дистанция. И вдруг произошло что-то необыкновенное.

Резким внезапным маневром "Лавочкин" метнулся вверх и через несколько секунд сам очутился в хвосте у немца. В ясном голубом небе сверкнула трасса, и "мессершмитт" пылающими кусками стал падать на землю.

А несколько мгновений спустя, запутав оставшихся гитлеровцев блестящим каскадом самых неожиданных фигур, неизвестный летчик сбил вторую фашистскую машину.

Два дня спустя Отлесный добрался на свой аэродром я тотчас же пошел на КП соседнего полка. В землянке находился один лишь оперативный дежурный. Остановившись у его столика, Отлесный спросил:

- В субботу в тринадцать сорок или тринадцать пятьдесят кто из ваших дрался с четверкой "мессеров"?

- Иван Кожедуб, - последовал ответ.

- И что он доложил?

- Об одном сбитом и одном подбитом.

- Неточно. На моих глазах Кожедуб сразил двух.

Вскоре пехота прислала подтверждение.

Слава Кожедуба росла. Я познакомился с Иваном Никитовичем весной победного сорок пятого года, когда он уже летал в составе нашей 16-й воздушной армии. Кожедуб давно был дважды Героем, но на сто фронтовой гимнастерке я увидел лишь два ордена и одну Золотую Звезду: