Геннадий Семенихин - Послесловие к подвигу

Семенихин Геннадий

Послесловие к подвигу

Геннадий Александрович Семенихин

ПОСЛЕСЛОВИЕ К ПОДВИГУ

Памяти фронтового друга, Героя

Советского Союза Александра

Георгиевича Наконечникова

1

Есть высота поднебесная, и есть высота человеческая.

Иногда они сливаются воедино, и одна как бы оттеняет другую, ей соответствующую. По сначала все по порядку.

Жаркий июньский день подходил к концу. Голубое, словно отполированное небо висело над проспектами и площадями, дворцами и серыми памятниками, над закованной в бетонные набережные Москвой-рекой. Когда на перекрестках у красных светофоров на мгновение замирало уличное движение, над горячими капотами автомашин плавал синий от бензиновых паров воздух. В подземные переходы и станции метрополитена уже хлынул нескончаемый поток людей, возвещающий о наступлении часа "пик", такого нелегкого для всех больших "городов мира.

Опираясь левой рукой на узкий бетый подокопгшк, Буров распахнул фрамугу. Со стороны Красной площади г. ею небольшой помер ворвался ветерок, и сразу ста ю легче. Оп с наслаждением разделся и шагнул в "ванную.

Все-таки за этот день он чертовски устал. С семи утра и до шести вечера "Волги", выделенные для делегации металлургов из ГДР, которую он сопровождал, намотали на свои новенькие покрышки по триста километров.

Плюс к тому трехчасовая научно-техническая конференция на экспериментальном заводе и затянувшаяся экскуисия в научно-исследовательский институт. Короче говоря, было от чего устать. Буров с удовольствием подставил лицо под струю холодной воды. Мьпся долго и сосредоточннно. На три телефонных звонка он никак не прореагировал. Лишь на четвертый подошел п, вытирая мокрое лицо хрустящим вафельным полотенцем, неохотно снял трубку. Вздрагивающий от скрытого смеха голос Алены нельзя было спутать ни с чьим другим.

- Полагала, не застану тебя так рано. А ты уже на своей штаб-квартире. Молодец. Ночевать сегодня приедешь?

- Едва ли, Алена, - вздохнул Буров.

- Смотри, Николай. Дети скоро перестанут тебя узнавать.

- Это ещё не самое страшное, - отшутился он, - у детей быстро восстанавливается память. Лишь бы пе перестала узнавать женушка.

Бурову совсем недавно исполнилось двадцать семь.

Хорошо сложенный, темноглазый, он отличался той добротой, которой отличаются все сильные от природы люди. Вздохнув, пояснил:

- Пойми меня правильно, Аленушка. Мне своих подопечных ещё в Большой театр сводить иадо, потом ужин. Раньше часа ночи никак вырваться не смогу. А к нам домой из гостиницы "Россия" не меньше полутора часов езды.

Он улавливал в трубке её громкое недовольное дыхание.

- Аленка, согласись с доводами.

- А ты пе лукавишь? - засмеялась жена. - Может быть, ты в какую-нибудь немочку из Дрездена или Шверина влюбился?

- Угадала, Алена, - развеселился и Буров. - В нашей делегации есть именно такая. Но на пути к изъявлению чувства очень серьезное препятствие...

- Ты - энергичный, - не дала ему договорить жена, - ты любое препятствие сумеешь устранить.

- Это не в моей власти, Аленка. Дело в том, что инженеру из Иены фрау Гертруде Ригель завтра исполнится пятьдесят четыре. Я должен ещё позаботиться о торте для нее. Спасибо, что напомнила. Ты свой допрос закончила? А то до смерти хочется полчасика подремать.

- Подремли, бедненький. А завтра приезжай, иначе пе на шутку рассержусь.

Но Бурову решительно но повезло. Едва успел он облачиться в пижамные брюки, телефон зазвонил снова, и он услышал в трубке мужской голос, старательно выговаривавший русские слова. За четыре дня общения с членами делегации Буров научился узнавать каждого из них по голосу. Сейчас он безошибочно определил, что это звонит инженер магдебургского завода Гредель, сорокалетний худощавый, несколько застенчивый блондин с очень спокойными, немножко грустными глазами.

- Геноссе Буров, - заговорил он, волнуясь, - вы бы не могли уделить мне немного минут? Я все время хотел застать вас одного, по как-то не получалось. Поверьте, я не буду утомлять вас своим разговором. - Он помедлил и прибавил: - Но заранее должен вас предупредить: то, о чем я буду говорить, никакого отношения к нашим сталелитейным проблемам не будет иметь.

Это будет общечеловеческий разговор, и по очень серьезной теме.

- Заходите, товарищ Гредель, - вяло согласился Буров и положил трубку, понимая, что ни о каких тридцати минутах отдыха теперь не может идти и речи. К приходу Гределя он успел вновь одеться и поправить покрывало на кровати.

- Садитесь, - жестом указал он на диван. Узкие, неподдающиеся загару руки инженера неспокойно лежали на обтянутых серым костюмом коленках, и уже по одному этому Буров догадался, что разговор будет не совсем обычным.

- Хотите стаканчик боржоми? - спросил он.

Немец молча сделал отрицательный жест.

- Сигарету? - поинтересовался Буров.

Но снова последовал отказ. Тонкие губы насмешливо покривились.

- О, данке, данке, я совсем не ради этого вас беспокою. Знаете, геноссё Буров, нам уже осталось каких-то четыре дня гостить на вашей прекрасной земле, а я все хожу и думаю, как к этому подступиться, кому и каким образом сказать... И не скрою, меня очень-очень этот короткий разговор тяготит.

Буров озадаченно улыбнулся:

- Так говорите. Знаете, у нас, у русских, есть точная пословица: берите быка за рога.

Гредель снял ладони с коленок и закивал головой, соглашаясь:

- О, да! Русские пословицы - это моя слабость. Как они точно отображают ваш национальный характер. Вот и на этот раз вы правильно сказали. Давайте действательно брать быка за рога. Я уже предупредил, что мой разговор никакого отношения к нашим сталелитейным делам иметь не будет. Я буду говорить о тысяча девятьсот сорок третий год.

Буров удивленно отодвинулся от него вместе со стулом.

- Но позвольте, геноссе Гредель, в сорок третьем вам было... лет четырнадцать?

- Ошибаетесь, - грустно улыбнулся немец. - Всего лишь двенадцать, и я жил в небольшом городке на берегу Эльбы. - Он запнулся и не сразу продолжил: - Я имею в виду те дни, когда произошло событие, о котором буду рассказывать.

Буров скрестил на груди руки, с напряженным интересом всматриваясь в собеседника.

- Продолжайте, я вас очень внимательно слушаю.

- Так вот. Представьте себе провинциальный городок этого времени с узкими улицами и знаком свастики на ратуше, с больницами, превращенными в госпитали, и заюмнением по ночам, с развалинами на месте упавших бомб... Мой отец в сорок втором скончался ог туберкулеза, а в семье, как у вас говорят, четверо полуголодных ртов. Я - главная рабочая сила. Чтобы прокормить больную мать и двух сестренок, я работал в госпитале, а при случае ходил на вокзал встречать поезда, подносил чемоданы офицерам, прибывшим с фронта, или, наоборот, отправляющимся на фронт, получал за это по двадцать - тридцать пфеннигов. Однажды, ничего не заработав, стоял я на берегу Эльбы, думая о том, как появиться дома с пустыми руками. Вдруг ко мне подошел незнакомый человек в форме офицера "люфтваффе", оглянулся по сторонам и заговорил на очень плохом немецком языке.