Отрадное - Владимир Дмитриевич Авдошин
Мне кажется, в Петербурге я стала понимать, что происходит. Там предположительный референт без тени смущения сразу спросил меня: «А у вас сертификат есть?» Я не могла включиться. Переспросила: а что это такое? Но, кажется, в кулуарах, а не её саму. Оглядчивая стала.
Оказалось, северная столица значительно дальше продвинулась на пути героев «Ревизора». Она придумали слово, которое обозначает взятку, но красиво и нейтрально – сертификат. Ты его покупаешь в качестве презента и даришь референту. Это же не деньги. Это так, пустячок, который она относит в магазин «Злато-серебро» и набирает злата на указанную сумму. И ей не стыдно.
Тогда я начала искать другие пути. Например, защититься в провинции. Но защититься по-честному, по возможности без денег. Конечно, это был миф, который тут же рассеялся. Словом, вышла та же сумма, только в рассрочку и с моим присутствием там семь раз. Ну и, конечно, хоромы и покои иерархов, куда пригласили научное сообщество. Белорыбица и всё такое. Маменьки моей деньги на проезд, официантство моей дочери на фуршете по случаю защиты. Да, еще полурелигиозная женщина приезжала пару раз и ночевала у меня в доме. Так я поняла, что русское православие всегда будет сыто и с белорыбицей. Ну ладно, я не осуждаю, пусть будет торжество православия. Всё-таки я защитилась и дала бой Свентицкой с её идеей выкинуть к чертовой матери всю науку и оставить голубые поля, электрическую указку и презентации. Я говорю – это средство для науки, а где же наука? Она говорит:
– Вы не современный человек. Вы, наверное, Толстого читаете? А надо читать Стивена Кинга.
– А я не хочу, чтобы мир превращался в тотальный фильм ужасов. Я хочу, чтобы это был мир Толстого. Его богоискательства. Его представления о литературе.
Да, как жаль, что Ольга Вадимовна теперь гуляет только на балконе и у нее от перегрузок и ночного составления графиков – деменция. Она как маленькая сидит в квартире, а внук сидит с ней до вечера, пока родители не приедут.
В Ярославле у меня украли мой титульный костюм, ну да ладно, не жалко, я защитилась. И мы с Тахер-заде и с математиком Валерием Михайловичем поехали приветствовать присоединение Абхазии. Там хирург за деньги остеохондроз мне растаскивал, который я заработала, сидя за диссертацией. Сейчас вроде полегче. А в Крым я слала учебники по русскому языку. Ах, какие там тигры в заповеднике «Тайган». Говорят, их скоро разгонят. Потом было время отпора засилью РГГУ в пединституте в лице Свентицкой и ее мужа. Слава Богу, нас возглавила Марина Викторовна.
Я успела достойно проводить троетётие и гуляю с внучкой Люсей по деревне. Теперь бы мне не падать на дороге и ходить без палочки.
7. Прощание с Василисой
С какого-то момента Василиса поняла, что жить на свекольном отваре – её годовой пост, её последняя надежда, другое не пройдет. Уж не со смерти ли в 74 года старшего брата? Хоть и не иерарха русской православной церкви, но уважаемого русского православного интеллектуала.
Год назад предлагали «химию», и она было согласилась, но Никодим не одобрил – «это не по-божески». А теперь всё оформил, и они полетели на интенсивную терапию. Выбирали что-то щадящее, и вышло в Казахстане, когда-то нашей союзной республике, где был знаменитый каток в горах, а теперь здравница. Ну сколько можно жене ботинки завязывать перед гуляньем?
Звонила Василиса из аэропорта дочери Оле, фрилансеру. Квартиру ей подписала бабка, а на проед она выучилась требовать с родителей. Чем живет – не известно, но десять раз была на Курилах и один раз на озере Байкал. Очень это её восторгало. Василисе уже было поздно в такие путешествия ездить, да что не сделаешь для дочери неприкаянной? Там, на Байкале, она и сломала руку.
Образование у дочери – православная воскресная школа, потом золотошвейкой при церкви была – плащаницы вышивали. Потом захотелось вон из церкви – на воздух. Пошла на геофак, много путешествовала с матерью. Потом неожиданно для родителей уехала в Краснодар по адресу с сайта знакомств. Хорошо, те родители смогли её перехватить и переубедить.
Пришла Оля в комнату – там женщина сидит.
– Я по объявлению в интернете.
– Какому объявлению?
– Ну что он хочет любви, и я хочу того же.
Вот тут мать и прорвало на высокое.
– Куда ж вы, девушка православная, приехали? Он же – мужик-балабон сорокалетний. Написал невесть что для хохмы. Возвращайтесь домой. Свою честь поберегите. Он завтра вас выгонит, а с меня попросит деньги на билет, нет уж, езжайте на свои.
Ну что делать – вернулась. И больше уже никаких попыток заручиться в жизни семьей она не делала. Что думает дальше – мать представить себе не могла. Как это? Жить, чтобы жить? А где цели?
Но Василиса поняла, что всё это не для последнего разговора. Может быть, надо прощаться с дочерью. Как пойдет лечение – не известно. Может быть, это последний разговор. Есть у нее в жизни цель или её нет – пусть будет по данности, а не по нашим соображениям.
Вот и с братом не могла проститься. Сначала золовка умерла, которая была вечно недовольна, потом брат. Факт, но надо замаливать. Невозможно ведь с родными в таких отношениях состоять.
– Я – твоя мать, – сказала она дочери. Я уезжаю в Казахстан. Последствий не знаю. Но я тебя люблю, за всё прощаю и, возможно, прощай. Да, папа едет со мной. Если что – он тебе напишет.
Да, позвонила Василиса своей студенческой подруге и попрощалась.
– Может, еще позвоню. Но точно не знаю. Если что – тебе позвонит Никодим.
Когда он позвонил Кире и начал рассказывать, какой страшный холод в Казахстане из-за ветров, как жена была плоха и врач сказал – надежды мало, и завтра он приглашает Киру на Пироговку проводить Василису в последний путь. На Пироговке Никодим был измотанным, с каким-то капюшоном за воротником, что мешало сосредоточиться на разговоре, и Кира не стала добиваться его внимания, а стушевалась в общей массе провожающих. Решила, что и без нее достаточно у него проблем с похоронами жены.
Потом он прислал из своего Вятского пристанища фото, как это всё выглядит – могилка, крест, снежок. Но образа не складывалось. Какие-то одинокие автобусы, неприкаянные дома, дезадаптированные люди. Так по фотографиям.
И странно было читать: «Мы с дочерью решили в Вятском уезде пожить в память о жене моей, приснопамятной
