Житие маррана - Маркос Агинис
— Причина ареста вам известна?
Ноги подкашиваются. Усталость, накопившаяся за последние месяцы, давит неподъемной глыбой.
— Полагаю, что меня арестовали как иудея.
— Полагаете, значит…
Рот заключенного кривится в усмешке:
— Не я же отдал приказ о своем задержании. Откуда мне знать причину.
Тюремный смотритель краснеет и невольно тянется к шпаге: что за дерзости позволяет себе это ничтожество!
— Да вы к тому же не в своем уме! — гневно бросает он.
Франсиско переносит вес тела на правую ногу. Плечи и затылок наливаются свинцовой тяжестью. Комнату застилает туманом, предметы то укорачиваются, то удлиняются.
— Советую вам говорить правду, — овладев собой, ровным голосом произносит смотритель.
Франсиско, еле ворочая языком, отвечает:
— Я здесь именно для этого.
Туман становится все гуще, колени подгибаются. Франсиско падает без чувств. Тюремщик не спеша встает, огибает стол, подходит к арестанту и носком сапога легонько бьет по плечу. За годы службы ему довелось повидать немало трусов и симулянтов. Потом со всей силы пинает бедолагу в ребра и, убедившись, что тот не реагирует, велит негру плеснуть в изможденное лицо водой и презрительно произносит:
— Слабак!
Усаживается на место, задумчиво трет подбородок и принимает решение:
— Уведите его назад в камеру и дайте поесть.
115
Приходят слуги и одевают узника в монашеский хитон. Потом дают кружку молока и кусок свежего хлеба. Франсиско еще не до конца очнулся от забытья. Он жует и глотает, чувствуя острую боль в челюсти, в горле и за грудиной.
— Вставайте, — велят ему.
— Куда меня ведут? — Теперь боль разливается по всему телу.
Слуги не отвечают, только заговорщически посмеиваются и выпихивают арестанта в коридор. Это тот же коридор, что и вчера? Тюремщикам удалось заморочить ему голову. С чего они начнут, на каком орудии будут пытать? На дыбе, как отца? Рядом, насупившись, вышагивает коротышка-смотритель. Откуда он взялся? Мысли путаются, все плывет. Франсиско сжимает руками виски, спотыкается о цепь и чуть не падает.
— Да что с вами! — недовольно ворчит смотритель.
— Куда меня ведут?
— На заседание трибунала.
Франсиско снова спотыкается, и смотритель подхватывает его под локоть. Не может быть, чтобы дело продвигалось с такой скоростью! Или вмешались какие-то сверхъестественные силы? Долгие месяцы инквизиторы держали его взаперти, изводили одиночеством, делали вид, что и думать о нем забыли. И тут вдруг в самом чреве своей темницы неожиданно спохватились, решили выслушать. Да возможно ли такое? Одна дверь, вторая, третья — все распахиваются прежде, чем Франсиско успевает к ним подойти, какие-то люди молча провожают его глазами. Наконец пленника вталкивают в парадный зал, ярко освещенный фонарями. Кто-то пододвигает ему низенькую скамеечку, и смотритель дергает своего подопечного за руку, заставляя сесть. Чтобы не рухнуть на пол, Франсиско обеими руками хватается за сидение. Так значит, здесь трибунал и проводит дознание? К горлу подкатывает тошнота.
На возвышении стоит длинный стол из красного дерева, о шести ножках. За ним три массивных кресла со спинками, обитыми зеленым бархатом, — наверное, для судей. Ножки у стола резные, в виде морских чудовищ. Интересно, что означает эта деталь в помещении, где все продумано до мелочей? В центре широкой столешницы высится распятие; по бокам, точно часовые в латах, поблескивают тяжелые канделябры. Справа, в углу, Франсиско замечает деревянную статую Христа почти в человеческий рост. Его строгий взгляд устремлен куда-то под ноги обвиняемому. Отец рассказывал, что фигура эта непростая: если подсудимый говорит неправду, она мотает головой, а в ответ на слова прокурора утвердительно кивает. Франсиско охватывает дрожь — в стене темнеют две двери. Из одной, должно быть, выйдут инквизиторы. А куда ведет вторая? В секретный архив или в жуткую камеру пыток?
От волнения зрение Франсиско обостряется. Он внимательно осматривается, стараясь сосредоточиться и унять страх. Что, например, вон за теми черными портьерами? Черный — цвет траура по погибшим душам еретиков, которые оскорбляют святую церковь; зеленый — цвет надежды на раскаяние грешников. Все здесь устроено специально для того, чтобы воздействовать на разум заключенного. Герб инквизиции внушает трепет, недвусмысленно напоминает, кто здесь хозяин, а кто презренная тварь. Франсиско завороженно смотрит на него. Зеленый крест на черном поле (снова зеленый и черный), справа от креста оливковая ветвь, символизирующая милосердие к кающимся, слева тяжелый меч, сулящий кару непокорным. По краю герба слова на латыни, из семьдесят третьего псалма: Exurge, Domine, et judica causa tuam. Те же самые, что бросились ему в глаза, когда он восемнадцатилетним юношей приехал в Лиму, раздираемый внутренними противоречиями. Узник не может оторвать взгляда от изображения: герб, как живой, впитывает слова сотен и сотен обвиняемых, а потом гордо царит на аутодафе. И наконец, потолок. Знаменитый потолок, о котором знают в вице-королевстве все, — наборный, сделанный без единого гвоздя из тридцати трех тысяч кусочков драгоценной древесины, привезенной морем из Никарагуа.
В углах зала стоят альгвасилы и внимательно наблюдают за арестантом, скованным по рукам и ногам.
Вот скрипит первая дверь. Входит бледный человек в очках. Мрачный, угловатый и молчаливый, он, кажется, даже не замечает Франсиско и движется неуклюже, точно марионетка на веревочках. Останавливается возле рабочего столика и, священнодействуя, как диакон у алтаря, начинает раскладывать и расставлять на нем различные предметы: справа чернильницы и перья, баночку с мелким песком слева, посередине стопку листов, на них толстую книгу в кожаном переплете. Зачем это? Он что, боится, как бы листы не унесло порывом ветра? Закончив приготовления, человек садится, молитвенно сложив руки и неотрывно глядя на герб инквизиции. И замирает — сидит неподвижно, ни дать ни взять мумия.
Дверь снова скрипит, в зал торжественной вереницей вплывают инквизиторы. В воздухе повисает угроза, смерть шелестит незримыми крылами. Судьи переступают неспешно, мелкими шажками. Подходят к помосту. Кресла с высокими спинками заранее отодвинуты, чтобы удобнее было рассаживаться. Похоже на религиозную процессию, только без толп верующих и статуй святых. Лишь три фигуры, облаченные в черные мантии.
Секретарь встает и почтительно кланяется. Тюремный смотритель тянет Франсиско за локоть, заставляет подняться. Звон цепей нарушает мрачную торжественность момента. Судьи останавливаются каждый у своего кресла, крестятся и молятся. Потом дружно садятся. Секретарь поворачивает голову налево, глаза за толстыми линзами очков впиваются в смотрителя. Тот смущается, отпускает руку арестанта и поспешно ретируется. Выходят и альгвасилы. В зале остаются только инквизиторы, секретарь и обвиняемый. Процесс начинается.
116
Франсиско никак не может справиться с мелкой дрожью во всем теле.
