Житие маррана - Маркос Агинис
Франсиско пьет и чувствует, как возвращаются силы. Негритянка садится рядом. От нее пахнет кухней, дымом очага.
— Спасибо, — тихо говорит заключенный.
Женщина молчит, только смотрит. Франсиско кивает на распахнутую дверь камеры.
— Ну и что? — пожимает плечами гостья. — Или вы удрать хотите?
Франсиско утвердительно прикрывает веки.
— Глупости, — глубоко вздыхает она. — Отсюда не вырвешься.
Да кто же это? И с какой стати ему помогает? Прямо наваждение какое-то, галлюцинация. Франсиско начитает расспрашивать, и негритянка охотно отвечает. Звать ее Мария Мартинес, упекли за колдовство, а пока суд да дело, определили в услужение к тюремному смотрителю, чтобы зря не ела казенный хлеб.
В услужение, значит. И в чем состоят эти услуги? В том, чтобы поить молоком заключенных? Или вытягивать из них сведения, а заодно отговаривать от попыток к бегству?
Мария печально улыбается и рассказывает свою историю — но всем ли одну и ту же, вот что интересно. Она была арестована по распоряжению комиссара инквизиции Ла-Платы за то, что пыталась приворожить молодую вдовушку, к которой прониклась нежными чувствами. Комиссар грозился лично прирезать ее, ведь где это видано, чтобы женщина ложилась с женщиной. Но в конце концов отдал под суд за колдовство — дескать, ворожба не такой тяжкий грех, как женоложство. Инквизиторов особенно интересовало, каким образом обвиняемая пыталась заручиться поддержкой нечистого: например, гадала на вине или втыкала булавки в мертвую голубку. Негритянка говорит медленно, путано и время от времени тычет зубочисткой себе в ноздри, а капельки крови размазывает по платку. Эту кровь она поднесет Богородице, чтобы уберегла ее от новых пыток. Тут, в тюрьме, каждый выкручивается как может, лишь бы поменьше мучиться. Под конец Мария сообщает, что господин тюремный смотритель, человек добрейшей души, ненадолго уехал и велел ей отнести молока новому арестанту.
— Мне, значит?
— Вы же и есть тот самый врач, которого привезли из Чили?
Франсиско пытается разобраться в этой несуразице. Его арестовали в Консепсьоне, допрашивали, увещевали, держали взаперти, перевозили с места на место — и все для того, чтобы препоручить заботам какой-то негритянки, которая и сама ждет приговора! А он-то думал, что здесь, за мрачными стенами, сплошь стража да палачи… Попустительство, неслыханное даже для простых тюрем. Видимо, и у инквизиции имеются свои причуды.
— А за вами какая же вина? — спрашивает женщина.
— Ровным счетом никакой! — восклицает Франсиско.
Щербатый рот растягивается в улыбке:
— У нас тут сплошь невинные сидят!
— Разумеется, мне известна причина ареста, но совесть моя чиста.
— Вы что, двоеженец? Или убили кого? Или бумаги подделали?
— Ни то, ни другое, ни третье. Я иудей.
Женщина вскакивает и испуганно отряхивает платье из грубого полотна.
— Да, иудей, — уже громче повторяет Франсиско. — Как мой отец, как дед и прадед.
— Прямо все иудеи?!
— Все.
Мария осеняет себя крестным знамением, призывает на помощь святую Марфу и в изумлении глядит на узника.
— И вы не боитесь?
— Как не бояться! Конечно, боюсь.
— Но почему вы говорите об этом так спокойно?
— А потому, что действительно верую в Бога Израиля.
Негритянка наклоняется, жалостно смотрит Франсиско в глаза и шепчет:
— Ради всего святого, не признавайтесь господину тюремному смотрителю. Он отправит вас на костер.
— Знаете, Мария, я ведь нахожусь здесь именно для того, чтобы об этом сказать. И иначе никак не могу.
— Тс-с-с! — женщина зажимает ему рот пухлой ладонью. — Господин смотритель очень добрый, но может и разгневаться. Если вы и вправду… ну… этот самый, вам несдобровать.
Она поднимает с пола пустую кружку и подсвечник.
— Представляете, человек себе спокойно приходит, а вы ему такое! Не говорите ни в коем случае!
Франсиско качает головой, звеня тяжелой цепью, разводит руками и думает, что этой простой женщине, конечно, никогда не понять его. Но ее неуклюжая доброта вызывает расположение. Все-таки живая душа рядом, хоть с кем-то можно поделиться мыслями, которые скоро предстоит излагать перед трибуналом инквизиции. Рано или поздно его вызовут, чтобы из первых уст услышать подтверждение тому, что записано в деле. Так может, отрепетировать речь сейчас, раз есть такая возможность?
Узник просит негритянку не уходить и начинает свой рассказ, но тут где-то хлопает дверь. Мария выглядывает в коридор и, вернувшись, шепчет:
— Господин смотритель вернулся! Быстро вставайте! — Она помогает Франсиско подняться, приглаживает ему взлохмаченные волосы и одергивает грязную рубаху.
Порог камеры переступает невысокий коренастый мужчина, следом семенит слуга с фонарем. Смотритель подходит к Франсиско и окидывает его презрительным взглядом, словно давая понять, что рост — дело второстепенное. Потом щелкает пальцами, и женщина тут же исчезает, прихватив с собой кружку и подсвечник. За ней, не говоря ни слова, выходит и смотритель. Заключенный снова остается в полном одиночестве. Столько неожиданностей, просто голова кругом.
Однако глаза не успевают привыкнуть к темноте: дверь опять отворяется, в камеру входит слуга и велит следовать за ним. Франсиско знает, что скоро тело его примутся терзать, пытаясь сокрушить дух. И всем сердцем жаждет выстоять. Пусть таскают туда-сюда, пусть изводят холодом, пусть жгут огнем! Главное — получить возможность высказать свою правду. Наивный мечтатель: суду на эту правду наплевать. Но назад дороги нет, он сам отрезал все пути к отступлению. Тяжелые кандалы сковывают движения. Франсиско плетется за своим провожатым, коридор все тянется и тянется, изгибается бесконечной кишкой.
Ноги пугаются в цепях. Вот и еще один коридор. Слуга сворачивает направо, потом налево и останавливается перед массивной дверью. Поднимает фонарь повыше и случит дверным молоточком. Чей-то голос приказывает войти. За ярко освещенным столом восседает тюремный смотритель.
От изнеможения Франсиско еле держится на ногах. Щиколотки отчаянно ломит, перед глазами все плывет.
Чиновник молча читает бумаги, лежащие перед ним, — видимо, обвинительное заключение, доставленное из Чили. Время томительно тянется: смотритель — человек старательный, но в чтении не силен. Иногда он бросает на узника короткие взгляды, словно желая удостовериться, что тот никуда не делся, и наконец равнодушно произносит:
— Назовитесь.
— Франсиско Мальдонадо да Сильва.
Тюремщик не удостаивает его ответом
