Житие маррана - Маркос Агинис
Мы вернулись в Сантьяго. На следующий день на полу своей спальни я увидел письмо. Поднял его, узнал аккуратный почерк и воспрянул духом: неужели Исабель начала прозревать и готова вернуться к разговору? Я схватил стул, сел и принялся читать. Увы, надежды не оправдались. Сестра молила меня одуматься, ради всего святого избавиться от заблуждений, помрачивших мой разум, и навсегда забыть опасные бредни.
Но может быть, еще не все потеряно? А вдруг эта страстная отповедь говорит о тайной борьбе, начавшейся в ее сердце? Исабель — женщина ранимая, любящая. Она пережила тяжелые потрясения, она напугана. Гневная реакция вполне естественна, но возможно, со временем сквозь гнев и отчаяние проклюнутся ростки понимания, а там и согласия. Если бы мои речи не затронули какие-то струны в ее душе, никакого ответа бы не последовало. Видимо, некий сдвиг все-таки произошел. То, что я наговорил тогда в купальнях, должно подействовать, как иерихонские трубы: дунь еще раз, и стены падут.
Я обмакнул перо в чернила и принялся за дело. Нужно спокойно и подробно все объяснить, пролить свет на каждую деталь. Доказать, что нечистому служат не гонимые, а гонители, душители, а не их жертвы — люди образованные и думающие. Вспомнить историю, рассказать о мучениках, о мудрецах, о великих деяниях. О том, как важно вернуться к истокам. Я писал, что стараюсь быть последовательным: пощусь, соблюдаю субботу, обращаюсь с молитвами к Господу. Что уже год как не исповедуюсь у иезуитов (хоть они куда умнее других священников), а напрямую рассказываю о прегрешениях Всевышнему.
Я перечел свое письмо на пяти страницах, исправил кое-какие неточности и аккуратно его сложил. Хорошо получилось. Похоже на послание влюбленного, изливающего на бумаге страстные чувства. Теперь надо найти сестру. Она была во дворе.
— Вот, держи, — сказал я. — И прочти внимательно.
Исабель подняла на меня покрасневшие от слез глаза, но письмо брать не стала.
— Поверь, в нем взвешено каждое слово, — я старался говорить как можно спокойнее.
Пришлось взять ее за руку, разжать стиснутые пальцы и вложить в них листы.
— Пожалуйста, обдумай все, прежде чем ответить. Поговорим через три дня.
Взгляд сестры был полон страха и безмерной муки. Она вся как-то съежилась, ссутулилась и молча пошла прочь. До чего же ей тяжело! Страдание сделало Исабель похожей на маму, раздавленную бедами. Я шагнул следом, чтобы обнять и утешить ее, но она бросилась бежать и закрылась в своей комнате.
Господи, поддержи ее, дай силы прочесть, вникнуть и понять, молил я. Дай смелости продолжить разговор!
Пустые мечты. Исабель была не в состоянии рассуждать спокойно. Одна только мысль о том, чтобы усомниться в догмах, за многие годы накрепко вбитых ей в голову, приводила ее в ужас. Любой намек на протест против сил, которые разрушили нашу семью, вызывал панику. Потом, когда было уже слишком поздно, я узнал, что, оставшись одна, Исабель безутешно разрыдалась. Всхлипывая и сморкаясь, развернула письмо, пробежала глазами первые строчки и поспешно скомкала. Какое кошмарное богохульство! Она проплакала до обеда. Потом умылась, кое-как привела себя в порядок и прошлась по саду. Заглянула на кухню, послала служанок за овощами, опасливо оглядевшись, достала из кармана ненавистные бумажки и, не читая, бросила в огонь. Они почернели, стали корчиться в пламени, точно живые, покрылись кроваво-красными прожилками. На какое-то мгновение Исабель почудилось, будто в печи сгорает лапа Вельзевула.
Однако легче почему-то не стало. На сердце лежал камень. Я сказал сестре, что от нее зависит мое будущее. То были не просто слова: теперь в руках этой слабой женщины находилась судьба родного человека. И о чем я только думал, зачем сделал этот непоправимый шаг? Сложный вопрос… А зачем Иисус, не таясь, пришел в Иерусалим, где Его поджидали римские палачи? Почему не удержал Иуду, когда он покинул пасхальную трапезу и отправился звать стражников? Не завел ли и я разговор с сестрой, подспудно желая попасть в застенки инквизиции? Не сам ли заставил несчастную стать моим Иудой, чтобы приблизить решающую битву? Чтобы предстать наконец перед нынешними иродами, каиафами и пилатами и доказать, что загнанный иудей куда ближе к Спасителю, чем все инквизиторы, вместе взятые.
Исабель маялась и молилась. Страшная тайна жгла ее раскаленным железом. Хоть бы поделиться с кем-нибудь, облегчить душу! Конечно, сестра помнила предостережение: «От тебя зависит мое будущее». Но брат уже ступил на путь, ведущий к погибели, и мог утащить за собой других. Она бросилась к Фелипе, однако на полдороге остановилась, постояла, ломая руки, тяжело вздохнула и повернула назад. Но до дома не дошла: нет сил одной нести этот крест. Так Исабель металась взад и вперед, пока окончательно не выбилась из сил. Несколько часов спустя сестры сидели обнявшись и горько плакали. Беда снова обрушилась на нашу Богом проклятую семью.
— Что же нам делать?! — в отчаянии воскликнула Исабель.
Фелипа некоторое время прохаживалась по келье, нервно теребя четки, а потом проговорила голосом, охрипшим от рыданий:
— Поступить по совести.
Исабель, дрожа, посмотрела на нее, а Фелипа продолжала:
— Я обо всем расскажу своему исповеднику.
♦ ♦ ♦
Франсиско бросает последний взгляд на темные улицы Городи Королей, царства мнимой свободы. Гордо вскинув голову, переступает порог и нисходит в ад.
Книга пятая
ВТОРОЗАКОНИЕ
Из пропасти в вечность
114
Внутри, за толстыми стенами, тянет затхлостью. Миновав пустой неприютный зал, они сворачивают в галерею, а потом осторожно спускаются по выщербленным ступеням. Свет фонаря выхватывает из темноты низкие своды и неровную кладку, похожую на кожу какого-то чудовища, которое затаилось и тихонько дышит. Франсиско спотыкается и чуть не падает, запутавшись в цепи кандалов, до крови истерших щиколотки. Навстречу выходит негр, тоже с фонарем в руке, и ведет конвойных и пленника по бесконечному лабиринту мрачных катакомб. Куда они идут? Вот негр останавливается перед дощатой дверью, отпирает замок и отодвигает засов. Офицер вталкивает арестанта в камеру. Дверь захлопывается, но сквозь щели некоторое время еще сочится слабый свет. Потом его обступает кромешная тьма. Франсиско шарит по шершавым стенам, на ощупь находит скамью и в изнеможении валится на жесткие доски. Теперь можно, здесь никто не увидит его слабости.
Один, совсем один в жутком чреве инквизиторской тюрьмы. Узник знает, что для начала его станут изводить ожиданием, чтобы сломить дух. Так было и в Консепсьоне, и в Сантьяго. На помощь, как всегда, приходят псалмы.
Франсиско полагает, что достаточно хорошо изучил приемы инквизиторов, но с
