Житие маррана - Маркос Агинис
— Кому вы рассказывали, что втайне иудействуете?
Именно этого Франсиско и ждал. Еще отец говорил: «Им подавай имена. Грешник может рыдать сколько угодно, но никто не поверит в раскаяние, пока он не выдаст других». Так что ни сам вопрос, ни тон инквизитора не удивляют узника. Судьи станут увещевать, требовать и грозить, но он готов ко всему. Во сне, наяву, перед трибуналом и под пыткой есть только один ответ: с отцом и с сестрой Исабель. Отец отошел в мир иной, а сестра выдала секрет, поведала о нем Фелипе, а уж та — своему исповеднику.
— Кому еще? — не отступает инквизитор.
— Больше никому. Не поделись я с сестрой, не стоял бы сейчас здесь.
117
Его переводят в другую камеру. Воспоминание о том, как спокойно и дерзко он держался на первом судебном заседании, поддерживает, помогает бороться с приступами страха. Франсиско испытывает несказанное облегчение — совсем как заезженный мул, скинувший со спины тяжелую поклажу. Инквизиторы, перед которыми трепещет вице-королевство, увидели, что человек может хранить верность своим корням. В величественном зале впервые прозвучали слова о едином Боге. Слабый узник бросил вызов чванливым судьям, показал, что есть вещи, над которыми они не властны. Разумеется, тому, кто осознаёт, что он всего лишь грешный и недостойный раб Всевышнего, не пристало гордиться и преувеличивать свои возможности. Но теперь инквизиторы, привыкшие к испугу, унижению, лжи и рекам слез, непременно обратят пристальное внимание на странного заключенного и, возможно, начнут что-то понимать. Как знать, вдруг небесный свет, таящийся в душе каждого человека, даже самого вероломного и жестокого, поможет им уразуметь, какое право так упорно отстаивает Франсиско.
Заключенный так углубляется в свои мысли, что даже не замечает, куда его ведут. Да и какая разница! Но вот он опускает глаза и видит, что плитки под ногами сменяются кирпичами, а кирпичи — утоптанной землей. Из-за стен доносятся шорохи, стоны, звон цепей, темнота становится все плотнее. Альгвасилы получили приказ перевести еретика в подземную тюрьму. Трибунал сделал необходимые выводы: Мальдонадо да Сильва не просто подозреваемый, а отпетый иудей, дрянное семя. Гнить ему теперь заживо — может, одумается. Влить ему в жилы другую кровь инквизиция не может, но дух сломить постарается.
Дверь захлопывается, гремит засов, скрежещет в замке ключ. Пусть строптивец знает, что сопротивление бесполезно, что здесь, в темнице, он бесправнейший из бесправных.
♦ ♦ ♦
Инквизиторы просматривают исписанные секретарем листы. На бумаге не передать наглого и высокомерного тона, которым посмел говорить с ними Франсиско Мальдонадо да Сильва, но доказательств предостаточно, чтобы подвергнуть нечестивца самой суровой каре. Протоколы допросов, присланные из Чили, подтверждают этот вывод, как, впрочем, и заявление, составленное комиссаром инквизиции почти год назад, когда сестры подсудимого, Исабель и Фелипа Мальдонадо, засвидетельствовали сказанное на исповеди. Нигде ни малейшего намека на то, что подсудимый готов раскаяться. Его прошлое, прекрасное образование и прирожденная смелость могут содействовать как спасению, так и погибели: либо он признает истинную веру, либо будет и дальше коснеть в пагубных заблуждениях. Пока неизвестно, примирится ли несчастный с церковью добровольно, с сокрушенным сердцем, или же для этого придется прибегнуть к очистительному страданию, как в случае с его отцом. У виновного в иудействе есть четыре пути. Первые два дают возможность сохранить жизнь — это примирение искреннее или принудительное. Два же других обрекают на неизбежную смерть, пострашнее или полегче, смотря по обстоятельствам: если иудействующий, приговоренный к костру, успеет покаяться до начала казни, его могут сперва милостиво повесить или удавить на гарроте, а потом уже сжечь хладный труп.
Гайтан прижимает стопку листов пресс-папье и откидывается на спинку кресла. Невозможно без раздражения вспоминать, что Маньоска и Кастро дель Кастильо позволили подсудимому произнести клятву по-своему. Они унизили святой крест и косвенным образом укрепили еретика в его заблуждении. Возмутительно! Беззаконников такого пошиба надо сразу ставить на место, недвусмысленно давая понять, на чьей стороне Всевышний и в чем состоит единственная истина. Да кем себя возомнил этот жалкий лекаришка-креол, чтобы диктовать условия самой инквизиции! Уступив, трибунал пошел на поводу у обвиняемого, проявил слабость. С какой стати! И у Маньоски, и у Кастро дель Кастильо куда меньше опыта, чем у него, Андреса Хуана Гайтана, они еще не уразумели, что с этой тупой, неблагодарной, смердящей падалью нельзя обращаться по-человечески. Подумать только, негодник был крещен, прошел конфирмацию, пользовался гостеприимством монахов, обучался в университете, затащил в постель исконную христианку, но втоптал все дары в грязь ради того, чтобы с извращенной гордостью похваляться своей поганой кровью! Просто верх безнравственности! И наглец еще заявляет, будто не имел сообщников и никого не втягивал в грех. Допустим, это правда, допустим, лишь его покойный папаша да благочестивая сестра знали о позорной тайне. Но самое отвратительное, что, вместо того чтобы валяться у судей в ногах и червем пресмыкаться перед инквизицией, вместо того чтобы трястись, обливаться потом и слезами, он посмел оскорбить истинную веру клятвой Богу Израиля, проявив во всей красе свою гадкую натуру и злокозненное стремление подорвать устои миропорядка. Гайтан устал. Чтение протоколов, проверка показаний свидетелей и признаний обвиняемых — все лежит на нем одном. Два года назад он просил разрешения вернуться в Испанию, ибо по горло сыт низостями вице-королевства Перу. Но прошение до сих пор даже не рассмотрено. В Испании ценят его неподкупность и рвение, а потому не торопятся освобождать от обязанностей.
118
Кандалы со щиколоток и запястий сняли: из подземной тюрьмы, где сидит Франсиско, не выскользнет и мышь. В тесной камере стоит койка с тюфяком, рядом сундучок со скудными пожитками, привезенными из Чили. Заключенный часами не отрывает взгляда от крошечного оконца под самым потолком, откуда сочится бледный свет. Должно быть, оно выходит в тюремный двор. Время тянется томительно медленно; не отпускают мысли об испытаниях, ждущих его в застенках. Длительное
