Граница - Станислава Радецкая
- Вяжите их, - велел лейтенант.
- Сначала их надо обыскать, - почтительно возразил из темноты Цепной Пес. – Они не первый день болтаются у нашего дома.
- Ты лжешь, старик! – выпалил Уивер. – Ты сам дал нам укрытие!
- До чего преступники искусны во лжи, - Мароци вышел из тени, обнажив саблю, - Они пытаются уверить, что честные люди замараны грязью, как они сами…
- Обвинение с Уивера должно быть снято, - вмешался Лисица. Он не противился, пока его связывали. – Пройссен жив, как вы должно быть уже знаете, а, значит, англичанин ни в чем не виновен и не преступник.
Сабля качнулась к его лицу и замерла, точно Мароци раздумывал: не ударить ли его плашмя по губам, но все же лейтенант убрал ее в ножны, видно, не желая уподобляться негодяям и убийцам.
- Придержи язык, - посоветовал Мароци. – Вы убежали из тюрьмы, подожгли чужой дом и мошенничали. Пусть англичанин радуется, что его миновала виселица за убийство, но он может получить ее за поджог.
- А кто вернет мне мою спину, истерзанную при дознании? – Уивер глядел на него исподлобья.
- Можете написать прошение императору, - Мароци, кажется, ухмыльнулся. – Ведите их в тюрьму, и на этот раз закуйте в кандалы!
Йохан еще раз взглянул на окно, но свеча погасла, и только темнота заливала стену. Радость встречи сменилась горечью, точно песок во рту.
- И все-таки лейтенант, у меня есть подозрения, что они уже успели поживиться в моем доме, - покорно настаивал слуга баронессы. – Я бы очень вас умолял обыскать их.
Мароци фыркнул.
- Больно ты гладко говоришь для слуги, - с осуждением заметил он. – Знай свое место!
- У нас ничего нет, кроме одежды, - сказал Йохан, пристально глядя на Цепного Пса. – Ни единой бумажки и монеты.
Герхард напряженно вскинул голову, точно не поверил своим ушам, а затем сплюнул Лисице под ноги.
- Паршивые из вас разбойники, - заметил Мароци.
- Я привык сдерживать свои обещания, - туманно ответил Йохан, - но предпочитаю жить. И с чистой душой.
Цепной Пес ничего не сказал, но Лисица чуял, что он намотал на ус сказанное.
- Хватит болтать, - прикрикнул на них лейтенант. – Шагом марш в Замок! Приходи утром, старик, - небрежно заметил он в сторону Герхарда, и тот поклонился, - когда опись их вещей будет готова.
Они шли молча по ночным улицам, среди погруженных в сон домов. Изредка с той стороны к окнам припадали бледные лица, разбуженные стуком подкованных каблуков по редкой мостовой. Солдаты тайком от лейтенанта позевывали и было видно, что им плевать на связанных пленников. Йохан взглянул на Уивера с отчаянным призывом бежать, но тот уставился в землю, не поднимая глаз, и Лисица понял, что англичанин устал от вечных побегов.
Их привели в застенок, и сонный кузнец, ругая на чем свет стоит злую судьбу, разбойников, которые не могут разбойничать при свете дня, и заодно все гарнизонное начальство, заковал Йохана в кандалы. Тяжелое железо сковывало руки и ноги, и Лисица сел на солому, напугав бурую крысу, что шарахнулась прочь. Когда Уивер вновь стал ему братом по несчастью в цепях, и кузнец с солдатами ушли, не забыв запереть дверь, англичанин присел к нему рядом, и, спиной к спине с другом, Лисица почувствовал себя уверенней.
- Ты прости, - неохотно сказал Йохан. Трудно было найти нужные слова.
- Бывает, - отозвался Честер. Он, кажется, вздохнул. – Во всяком случае, я был рад вырваться из тюрьмы и немного поразвлечься. И у меня появилась надежда, что я буду болтаться в петле не за убийство Пройссена.
- Я буду молиться, чтобы тебя вообще не повесили. Не такой уж грех – вырваться из тюрьмы без крови и ничего не сделать. Думаю, капитан тебя помилует, тем более, что ты чужеземец. И если так, то молчи обо всем.
- Что я, дурак? – голос у Честера потеплел, точно слова Лисицы были бальзамом на его душу. – Дьявол, если все будет так, как ты говоришь, я выйду на свободу честным человеком и заплачу любой штраф за побег… Когда-нибудь! Первым делом я схожу в кофейню и возьму там пирог с перепелами и целого поросенка. А когда набью брюхо, то высплюсь на чистой постели. Знать бы еще, куда пропали мои вещи и записки о птицах; я слышал, что их собирались слать то ли в Буду, то ли в Вену.
- Они у Диджле, у моего слуги, - сказал Йохан. От наивных мечтаний Уивера на душе было муторно – ему самому не хотелось на каторгу, что явно маячила перед ним. – Если ты выйдешь, найди его.
- Надеюсь, он меня не зарежет! – Честер заразительно рассмеялся, но тут же посерьезнел. – Но как же ты, Фризендорф?
- Сомневаюсь, что меня отпустят на свободу. По правде, у меня нет никаких документов, и одного этого достаточно, чтобы я сгнил здесь до скончания веков.
- Документы, - проворчал Уивер. Он окончательно помрачнел. – Я не могу оставить тебя здесь и жить припеваючи.
- Поживем-увидим, - Лисице не хотелось говорить о будущем, больно оно было темно. – Сначала тебе надо выбраться отсюда.
