Элизабет Гилберт - Происхождение всех вещей
Теперь Альма не на шутку испугалась. Как все таитяне, эти женщины научились плавать раньше, чем ходить, тогда как Альма в воде чувствовала себя отнюдь не так уверенно. Ее юбки промокли и отяжелели, и, чувствуя эту тяжесть, она встревожилась еще сильнее. Ее накрыла огромная волна. Затем в висок ударил мяч; она не видела, кто его бросил. Кто-то назвал ее порейто — что в дословном переводе означало «моллюск», но в просторечии было очень грубым наименованием женских гениталий. Чем Альма заслужила такое оскорбление?
Потом она снова оказалась под водой, сбитая с ног тремя женщинами, пытавшимися по ней пробежать. Им это удалось; они ее практически затоптали. Одна ступила ей на грудь, используя тело Альмы как опору, как камень на дне пруда. Другая ударила ее в лицо, и Альма была почти уверена, что ей сломали нос. Барахтаясь, она вынырнула на поверхность, пытаясь вздохнуть и выплевывая кровь. Кто-то назвал ее пуаа — свинья. Ее снова потопили. В этот раз она была уверена, что они сделали это нарочно: ей на затылок опустились две сильные руки и толкнули вниз. Альма снова вынырнула и увидела, что мимо пролетел мяч. Где-то вдалеке она услышала рев толпы. Ее снова повалили. И снова она ушла под воду. Когда же попыталась вынырнуть, не смогла: кто-то сел на нее верхом.
Дальше случилось невероятное. Время остановилось. С открытыми глазами и с открытым ртом, с разбитым носом, из которого вытекала струйка крови, Альма беспомощно и неподвижно лежала под водой. Она поняла, что может умереть. Как ни странно, ее это расслабило. Не так уж это и плохо, подумала она. Умереть было бы так легко. Смерть, которой все так боялись, на самом деле была самым легким на свете делом. Чтобы умереть, нужно было всего лишь прекратить пытаться жить. Всего лишь согласиться исчезнуть. Если бы Альма просто осталась лежать неподвижно, придавленная ко дну грузом этого незнакомого тела, ее стерли бы с лица Земли безо всяких усилий. А со смертью не осталось бы страданий. Не осталось бы сомнений. Не осталось бы стыда и вины. Не осталось бы никаких вопросов. Не осталось бы воспоминаний — и это было бы лучше всего. Она смогла бы тихо удалиться из жизни. Ведь Амброуз так сделал. Что за облегчение это, должно быть, было! А она еще жалела мужа за то, что он покончил с собой, — но что за приятное избавление он, должно быть, ощутил! Она могла бы последовать за ним прямо сейчас, прямо к смерти. Какой смысл цепляться за воздух? Какой смысл бороться?
Альма еще сильнее расслабилась.
И увидела бледный свет.
Она почувствовала, что ее зовут в какое-то приятное место. Кто-то манил ее. Она вспомнила, что сказала мать перед смертью: «Is het prettig».
Это приятно.
А потом, за секунды до того момента, когда изменить что-то было бы уже слишком поздно, Альма вдруг кое-что поняла. Каждой клеточкой своего существа она осознала это, и осознала без всяких сомнений: ее, дочь Генри и Беатрикс Уиттакер, отправили на эту землю не для того, чтобы она утонула на глубине пять футов. Она также поняла, что, если ей придется убить кого-то, чтобы спасти свою жизнь, она сделает это не колеблясь. И наконец, она поняла еще кое-что, и это было самым важным: она поняла, что мир делится на тех, кто борется за жизнь неотступно, и тех, кто сдается и умирает. Это был простой факт. И он касался не только людей; он касался и всех остальных существ на Земле, от самого большого до самого маленького. Он касался даже мхов. Это был сам механизм природы, сила, руководящая всем существованием, всеми изменениями, всеми вариациями, и именно она объясняла весь мир. Именно это объяснение Альма всегда и искала.
С окровавленным носом и слезами, текущими из глаз, с вывихнутым запястьем и кровоподтеками на груди, Альма вынырнула и хлебнула воздуха. Оттолкнула усевшуюся на нее фигуру как никчемную помеху. Огляделась посмотреть, кто же удерживал ее внизу. Это была ее добрая подруга, бесстрашная сестра Ману, чей лоб иссекали шрамы, оставшиеся от прежних ужасных битв. Глядя на выражение на лице Альмы, Ману засмеялась. Этот смех был беззлобным — пожалуй, даже дружеским, — но все же она смеялась. Альма схватила ее за шею. Она вцепилась в свою подругу так, будто желала расплющить ей горло. И что было силы проревела слова, которым научили ее мальчишки из банды Хиро:
— Ovau teie!
Toa hau a’e tau metua i ta ’oe!
E ’ore tau ’somore e mae qe ia ’eo!
ЭТО Я!
МОЙ ОТЕЦ БЫЛ ХРАБРЕЕ ТВОЕГО ОТЦА!
ТЫ НЕ СУМЕЕШЬ ДАЖЕ ПОДНЯТЬ МОЕ КОПЬЕ!
А потом Альма отпустила руку. И не колеблясь ни минуты, сестра Ману издала громогласный рев одобрения.
Альма заковыляла к берегу.
Она никого и ничего не видела. Кричали ли они там, на берегу, в ее поддержку или против нее, она даже не заметила.
Она вышла из моря как существо, рожденное его волнами.
Глава двадцать седьмая
Альма Уиттакер прибыла в Голландию в середине июля 1854 года.
Она провела в плавании больше года. Это было нелепое путешествие — точнее, несколько нелепых путешествий, следовавших одно за другим. Она покинула Таити в середине апреля 1853 года на борту французского грузового судна, направлявшегося в Новую Зеландию. В Окленде вынуждена была прождать два месяца, пока не нашла голландский торговый корабль, согласившийся взять ее пассажиром до Мадагаскара. Ее попутчиком в этом плавании стало большое стадо овец и крупного рогатого скота. С Мадагаскара она отправилась в Кейптаун на немыслимо древнем голландском флейте — судне, являвшемся символом лучших достижений кораблестроения семнадцатого века. (Это был единственный отрезок ее путешествия, когда ей казалось, что она действительно может умереть.) После Кейптауна Альма медленно двинулась вверх, вдоль западного берега африканского континента, остановившись в Аккре и Дакаре, чтобы сделать пересадку. Там она нашла еще один голландский торговый корабль, плывший туда, куда ей было нужно: сначала на Мадейру, потом в Лиссабон, через Бискайский залив, Ла-Манш и до самого Роттердама. В Роттердаме она купила билет на пассажирский пароход (на пароходе она плавала впервые), который и повез ее вверх и вокруг побережья Нидерландов, в конце концов свернув вниз по Зейдер-Зе к Амстердаму. Там 19 июля 1854 года она наконец сошла на берег.
Возможно, Альма бы добралась туда скорее, если бы не взяла с собой пса Роджера. Но он был с ней, потому что, когда пришло время уезжать с Таити, она поняла, что просто неспособна оставить его там. Кто еще позаботится о Роджере в ее отсутствие, ведь он никому не нравился? Кто станет рисковать быть укушенным, лишь бы его накормить? Она даже не была до конца уверена, что банда Хиро его не съест, стоит ей лишь уехать. (Мяса в Роджере было немного, спору нет, но тем не менее ей было невыносимо даже представить, как он вращается на вертеле.) А главное, этот пес был последней осязаемой ниточкой, связывавшей Альму и ее мужа. Шестое чувство подсказывало ей, что Роджер, скорее всего, был там, в фаре, когда Амброуз умер. Альма представляла себе неподвижную маленькую собачку, стоявшую на страже в комнате в последние часы Амброуза и лаем отгонявшую призраков и демонов, окружавших его в эти страшные мгновения. Лишь по одной этой причине она чувствовала себя обязанной оставить Роджера у себя.
К сожалению, немногие морские капитаны были рады видеть на борту мрачную и недружелюбную островную собачку. Некоторые из них сразу отказывались, просто увидев Роджера, и уплывали без Альмы, значительно задержав тем самым ее отъезд. Но даже те, кто соглашался взять Роджера с собой, требовали двойную плату. И Альма платила. Она распорола потайные карманы своего дорожного платья и доставала золото, по монете за раз. Она припасла его напоследок, чтобы всегда оставался шанс откупиться.
То, что ее путешествие оказалось столь тягостно долгим, Альму ничуть не волновало. Напротив, она дорожила каждым часом и радовалась долгим месяцам уединения на незнакомых кораблях и в чужестранных портах. С тех пор как она чуть не утонула в заливе Матавай во время свирепого матча по хару раа пуу, Альма погрузилась в размышления и не хотела, чтобы что-то отвлекало ее от ее дум. Мысль, поразившая ее на глубине с силой откровения, поселилась в ней, и от нее было уже не избавиться. Альме не всегда удавалось определить, то ли эта мысль гналась за ней, то ли она гналась за мыслью. Иногда мысль казалась живым существом, притаившемся в недрах ее сна, оно то приближалось, то исчезало, то появлялось снова. Целыми днями женщину преследовала эта мысль, и она лихорадочно исписывала страницу за страницей в своем дневнике. Даже по ночам, когда Альма пыталась уснуть, ее ум столь беспощадно следовал за этой мыслью, что каждые несколько часов Альма просыпалась и чувствовала необходимость сесть в кровати и писать еще и еще.
