Рушатся берега - Нгуен Динь Тхи
— Ты вот что, — посоветовала она, — если встретишься с депутатом Кханем, поздоровайся с ним.
— Ну, если он первым поздоровается со мной, я ему, конечно, отвечу.
— Ну что ты! Мы должны быть осторожны. Они и так считают нас заносчивыми. Лучше тебе первому поздороваться, ничего с тобой не случится.
— Да, но, к сожалению, когда я его встречаю, он даже не смотрит в мою сторону! Отворачивается! Как же тогда здороваться с ним?
— На то они и господа, как же может быть иначе?
— Ну хорошо, в следующий раз, когда встречу, сложу ладони на груди и что есть мочи заору: «Я почтительно приветствую вас!» Ты довольна?
Тхао прыснула со смеху и толкнула мужа в плечо. В котле закипела вода, заваренная вместо чая листом дерева вой. Хой разлил напиток по чашкам, и, усевшись рядом, супруги с наслаждением стали его пить.
— Послушай... — Хой хотел было рассказать о том, что его школу закрыли, но не решился. Да и зачем говорить об этом? Только лишние тревоги сеять. К тому же кто знает, может, через день-два все устроится и занятия начнутся снова...
Видя, что муж замолчал, Тхао спросила:
— Ты о чем?
— Кажется, у отца теперь хватает покупателей?
— А-а...
Тхао вдруг спохватилась:
— Надо сходить посмотреть, может быть, он встал уже. Я принесу вам настоящего чаю, а ты пока побеседуй с ним.
— Вряд ли он встал. Как у него дела?
— Тут зачастил к нему один клиент, — Тхао заулыбалась, — Кан. Он только что взял себе третью жену, ты помнишь Мо, которая должна была выйти за Дытя, так вот, она погналась за богатством и вышла за этого чиновника, хоть он ей в отцы годится. И теперь этот Кан ходит каждый день, к отцу за подкрепляющим...
Хой рассмеялся.
— Да! Ты помнишь Соан? — спросил он неожиданно. — Я встретил ее вчера, когда шел со станции, и, знаешь, сперва даже не узнал. Как выросла!
— Ничего удивительного, — ответила Тхао, — ей ведь уже не то пятнадцать, не то шестнадцать. В такие годы и лохмотья не портят, если на щеках играет румянец. А вот мадемуазель, как ни румянится, ни кожи, ни рожи, и глаза белесые, как у рыбы.
«Мадемуазель», о которой шла речь, была дочкой депутата Кханя. Она училась во французской школе в Ханое и, когда приезжала в село на летние каникулы, ходила в юбке и картавила на французский манер.
— А что там у депутата за торжество сегодня? — поинтересовался Хой. — Такую иллюминацию устроили и орали до самого утра!
— Ты разве не знаешь? Вот уже вторую неделю они пируют по случаю награждения нашего депутата медалью не то дракона, не то тигра, черт их разберет. Сейчас веселье уже идет к концу. А вначале что было! Гостей понаехало из разных провинций! Машины подъезжали чуть ли не к дверям гостиной: там уже накрыли столы и приготовили место для танцев. — Тхао вздохнула. — Все жалобы сельчан на этого депутата — не больше чем мольбы лягушки о дожде. Ведь у него власть: прибрал к рукам всю долину, больше сотни мау земли! И суд, конечно, поверит, что вся эта целина принадлежала государству и что у депутата Кханя есть бумаги, заверенные генерал-губернатором, по которым он имеет право на эту землю. А ты все твердишь: справедливость! Сколько семей из нашей деревни проливают слезы! Выходит, что земля, которую они своими руками подняли и возделывали столько лет, принадлежит не им. Вот уж истинно: баклан ловит, а журавль себе в клюв кладет.
Хой опустил голову. Слова Тхао звучали упреком, точно это он был виноват во всем. Ведь он однажды уже проиграл в борьбе с Кханем.
Солнце взошло.
— С ума сойти!.. — спохватилась Тхао. — На рынок опоздаю. Если останешься дома, открой курятник и свари рисовую кашу для Ван, а то ей нечего будет есть. Отец уже, конечно, встал. Сходи выпей с ним чаю. Да, не забудь напомнить Хиен, чтобы она сбегала к тетушке Диеу за ситом. Что за народ! Брать — это им просто, а вот возвращать не торопятся! Ну ладно, побегу...
В это утро Хой не высовывал из дому носа, он возился с Хиен и Ван, обсуждал семейные дела с отцом. Старик Зяо, деревенский лекарь, как всегда, жаловался на свою жизнь. Какие могут быть деньги у односельчан! Да если они и болеют, то не думают лечиться. Нарвут разных листиков, заварят, подышат паром, чтобы пропотеть, или купят на рынке на несколько су травы у горцев Ман. А разориться на несколько хао и купить настоящего лекарства — для них просто му́ка. Вот когда уже совсем припечет, тогда идут к лекарю. Да и то едва сунут нос в лавку, и сразу назад. Потом проглотят одну-две дозы и удивляются: почему лекарство не помогает? Нет чтобы пройти весь курс, как предписывает врач, как требует медицина! Таких больных раз-два и обчелся.
Но кто был по-настоящему ненавистен старому Зяо, так это лекарь Миен, что сидит на рынке Гань. Он-то и отбивает клиентов у Зяо. Несколько лет назад он откуда-то появился в этих краях и открыл шикарную лавку, чтобы легче было надувать простаков. Придет к нему кто побогаче, так он перед ним прямо ужом извивается, и болезнь-то пустяковая, а он ему все дорогие лекарства прописывает. А бедняк зайдет, так Миен, зная, что тот больше чем на одну-две дозы не может рассчитывать, начинает стращать беднягу, а потом даст чего-нибудь подешевле — на одно-два хао, да бумаги навертит побольше. Но для бедняка и одно-два хао — большие деньги, а что там за лекарство, откуда ему знать? Недаром говорят: «Каков лекарь, таково и лекарство!»
Хой понимал, что отцу хочется излить свою ненависть к новому лекарю, которая мучает его долгие годы. Он усадил Ван на колени и, гладя дочку по головке, слушал горькие жалобы отца. Что правда, то правда, этот лекарь с рынка Гань
