Девушка из цветочной лодки - Ларри Фейн
В конце концов я обнаружила старуху в тени на носу. Она штопала черную льняную блузку, а при виде меня подвинулась, приглашая спрятаться от палящего солнца. В углу все еще было сыро и прохладно после утреннего тумана: отличное место, чтобы посидеть спокойно и вынуть из трещин в пятках крошечных белых палубных червей — еще одно из забытых проклятий корабельной жизни.
— Что, красавица, все еще бережешь свои нежные пальчики?
Я осмотрела другую ногу.
— А чем женщины занимаются на этом корабле?
— Тем же, что и мужчины, только мочатся с другой стороны.
— А как тебя зовут?
— Имена ничего не значат. Свое я и сама уже забываю. Можешь звать меня А-и[20]. — Она сунула руку в мешок и вытащила бесформенный черный клубок. — Помоги-ка распутать.
Я нашла обтрепанный конец и продевала его через одну петлю за другой, но каждый раз натыкалась на новый узел. A-и крякнула, видя мою неуклюжесть.
— Вышивать умеешь?
— Тут я вряд ли помогу.
— А зря. За шитьем мы, женщины, можем поболтать. — Она достала из мешка черную холщовую туфельку, украшенную причудливо вышитой розой, но лист еще был незакончен. Мне на коленки упала иголка и нитки трех оттенков зеленого.
Я запротестовала:
— Но я не знаю как…
— Фу! Что за мать тебя воспитала?
Старуха все поняла по моему лицу и задрожавшим губам и после неловкой паузы похлопала меня по колену.
— Не хочешь вышивать, подберем тебе другое занятие по душе. Сможешь кипятить воду? Пусть даже ты и жена капитана…
— Я? Все мне это говорят, но что-то я не припомню никакой свадьбы.
— Да и я что-то не заметила девственной невесты. — Рот старухи растянулся в улыбке, открывая желтые зубы с черным налетом; вместо некоторых и вовсе зияли дырки. — Нам с тобой просто нужно представить и то, и другое.
Я не успела скрыть смешок и послушно взяла тапок.
— И что делать-то?
— Вышивай листок. Одна сторона готова. Нужно скопировать все то же самое и для второй стороны. Видишь? Это легко! Начни с темной нити, вот здесь.
Я была в середине непослушной строчки, когда сверху кто-то запел высоким голосом:
Ветви мандарина
В вазе красовались,
Под дождем осенним
Влюбленные встречались…
Парнишка в набедренной повязке примостился на грот-мачте, как обезьянка, и возился с креплениями паруса. Я узнала его по фиолетовой повязке. Это он украл мой гребень.
Ярких красок снова
Время наступает,
Ветер нежно шепчет,
Аромат витает…
A-и крикнула в воздух:
— Ченг Поу-чяй, ты не знаешь других песен?
Парнишка соскользнул с мачты, приземлился прямо передо мной и поднял босую ногу:
— Сошьешь мне красивые тапочки?
A-и проворчала:
— Я тебе сколько раз говорила…
— А я не про тебя, тетушка. Та, у кого пальцы краше, и тапочки покраше сошьет, только мне нужен вот такой цвет. — Он погладил свою повязку, а потом взъерошил мне волосы легким движением, которое разозлило меня не меньше его последующих слов: — Новая мать корабля. Ха!
Он убежал, оставив меня в настолько расстроенных чувствах, что я уколола палец до крови. Я отшвырнула тапок:
— Проклятый пацан! И тапок тоже!
Что-то в этом пареньке взволновало меня сильнее, чем его дерзкое поведение. Беспечное пение, шуточки, детский смех — кто способен проявлять такую невинную радость в столь убогой обстановке? Только обманщик вроде Царя обезьян[21], которому нельзя доверять.
A-и бросила тапок обратно в сумку.
— Может быть, тебе лучше и дальше работать женой капитана. — Она просунула нитку в отверстие большой иглы и принялась шить, продолжая кудахтать.
Ее глупая шутка расстроила меня еще больше.
— А ты чья жена?
Старуха не сразу ответила. Покопавшись в мешке, она достала малюсенькую бело-голубую фарфоровую чашечку.
— Жена покойника, — сказала A-и наконец, надела чашечку на палец и показала мне: — Это наперсток. Мой муж прихватил его с одного из дьявольских кораблей, плывших из Оумуна[22]. Красиво, да?
Я пожала плечами, поскольку никогда не видела ничего подобного.
— Но не для меня, а для первой жены. — Она постучала по груди наперстком. — Я была женой номер два. Но детей мне боги не послали. Первая жена обращалась со мной как с собакой, и ее дети тоже. Затем солдаты схватили нашего мужа и… — Она чиркнула ребром ладони по шее. — Теперь меня ничего не связывало с этой вонючей коровой.
— И она подарила тебе наперсток?
— Позволь рассказать историю до конца. Мы обе овдовели, и она сделала меня своей рабыней. Однажды ночью я взяла наперсток и показала тхаумуху, мол, моя соперница украла его из корабельного общака. И тогда… — Теперь она провела по шее пальцем, а глазами указала траекторию над бортом корабля.
Пытаясь скрыть ужас, я спросила:
— А дети?
— За несколько слитков достались торговцу солью. По крайней мере, мальчик.
— А была еще девочка?
Горький смех A-и словно нанес мне удар прямо под дых.
— Ты лучше прочих знаешь, что бывает с хорошенькими девочками.
Я помчалась к уборной, оттолкнула ожидавшего своей очереди матроса и нагнулась над дыркой, где простилась со съеденным.
Что-то с грохотом упало на доску рядом со мной.
Гребешок из слоновой кости. Оказывается, мальчишка воткнул его мне в волосы.
Я успела ухватить гребень, прежде чем он успел ускользнуть через дыру в волнующееся море.
ГЛАВА 6
САХАР
Дни перетекали один в другой, как волны в море.
На третье — или четвертое? — утро после отплытия из Санвуй я прислонилась к поручню с миской каши и уставилась вдаль. Внезапно рядом всплыла стая розовых и белых дельфинов. Моряки называют их пак кай, что рифмуется со словом «неудача», как говаривал мой отец. Мужчины нависли над планширами, колотя по корпусу кулаками и шестами, чтобы отпугнуть морских тварей.
И все же никто не осмелился поймать дельфина, чтобы накормить команду. Пак кай считались священными животными, их запрещалось употреблять в пищу. А я-то уже и забыла, какой паутиной противоречивых суеверий окутана жизнь моряков.
Тем временем на борту я познала еще один страх. Занимаясь повседневными делами, все время от времени поглядывали на береговую линию, чтобы убедиться,
