Девушка из цветочной лодки - Ларри Фейн
Извечный страх моряков — потерять из виду сушу, пересечь невидимую черту, за которой мы попадем из знакомого морского мира в чрево внешнего океана, царство дикой, мифической опасности.
Мой взгляд то и дело метался к туманной береговой линии. Отсюда не было видно ни отдельных крестьянских хозяйств, ни деревень, ни городов, ни округов; суша превратилась в одну длинную черту, обладающую, однако, очень ценным качеством: это была твердь, а не жалкая пиратская джонка.
— Хочу домой, — проворчала я, хотя сама толком не понимала, где теперь мой дом. Член экипажа, смазывавший поручни поблизости, оглянулся и кивнул.
Я целыми днями занимала себя прогулками по палубе, подмечая детали: тридцать четыре шага от рубки до носа, двенадцать шагов по траверзу. Пушки: по пять с каждой стороны, нет двух одинаковых. Пять лебедок, включая рулевую тягу. Восемь сходней. Со вчерашнего дня ничего не поменялось. Или вчера у меня получилось тридцать пять шагов?
Экипаж — сорок человек? Пятьдесят? Как их сосчитать? Трюмы матросов — это тесный лабиринт занавешенных отсеков и узких коек, где, словно жуки под камнями, ютились женщины и дети, которых я еще не знала по именам. Сегодня одна молодая мать назвала меня женой капитана и угостила засахаренными сливами. Я присела и поинтересовалась, как ее зовут и сколько она живет на борту, но девушка извинилась и сказала, что ей нужно помыть ребенка.
Я привыкла, что вся команда употребляет по отношению ко мне титул «жена капитана». Мне он уже почти нравился, поскольку давал основание делить палубу с этими людьми и даже гарантировал некоторые поблажки. Меня словно защищал непроницаемый экран. Обитатели судна слишком широко улыбались, ясно давая понять, что я тут чужая: пусть и рождена на воде, но слишком отличаюсь, чтобы быть одной из них.
Я присоединилась к небольшой группе, которая играла в фан-тхан за импровизированным столом над резервуаром с пресной водой. Перекрикивая друг друга, играющие называли числа, звенели медяки. Мне играть было не на что, а потому никто не обращал на меня внимания и не уступал мне места.
Я сидела в одиночестве в углу рядом с рубкой и смотрела, как шквалистый ветер гонит волны на юго-запад.
Над головой тот же паренек по имени Ченг Поу-чяй пел ту же песню, которую исполнял каждый день утром и вечером: что-то грустное о временах года. Пока солнце медленно выплывало из-за горизонта, я вслушалась в слова:
Осенний аромат витает в облаках,
Луна светла, но скоро дождь польет,
Ты не хотел бы путешествовать пока,
Но старый друг все так же встречи ждет.
Поскольку я торговала собой, мне было отлично знакомо ощущение осенней тоски: я тоже ненавидела дожди. Но что за волшебная вещь дружба, о которой поет Чёнг Поу-чяй, выводя высокие ноты?
Судя по положению солнца, мы плыли на юго-запад, и больше я ничегошеньки не знала, поэтому спросила одного из матросов о нашей цели. Он засмеялся и сказал:
— Рыбку ловим.
Пять джонок Ченг Ята напоминали стаю акул, охотящихся за добычей.
Одним ослепительно ясным утром, дней через десять, а то и через двенадцать после выхода в море, раздался крик с мачты:
— Паруса по большому борту[23]!
Прищурившись от яркого солнца, я заметила темное пятно на горизонте, расстояние до которого было таким же, как от нас до суши. Мужчины замолчали.
Тхягмгк приказал своим людям занять свои позиции, а они с Ченг Ятом поднялись по кормовой лестнице.
Капитан с той первой ночи только единожды спал со мной, а больше мы даже не разговаривали. Неудивительно, что он проигнорировал меня, когда я поднялась за ними следом, прислушиваясь к происходящему.
Тхаумук поднес подзорную трубу к своему лоскутному лицу и пробормотал:
— Не выгорит. — А затем ткнул подзорной трубой: — Не гуандунское судно.
Ченг Ят посмотрел в подзорную трубу.
— Видать, зрение у тебя как у орла. Через эту штуковину только туман видать!
Тхаумук крикнул человеку на грот-мачте:
— Эй! Какие паруса? Куда держит курс?
— Три квадратных паруса! Фукинцы! — крикнул в ответ Ченг Поу-чяй, по-обезьяньи цепляясь за мачту. — Курс держат на восток, как мне кажется.
С самодовольной ухмылкой тхаумук постучал себя по лбу.
— Этим глазам не нужна подзорная труба, старик.
— Раз одни тут плавают, то, может, просто рыбалка, — предположил Ченг Ят.
Оба пирата рассматривали судно вдалеке.
— На борту наверняка давно заметили солнце на наших парусах, — сказал тхаумук. — Если судно плывет на восток на таком ветру, да еще крутым бейдевиндом[24], то никакая это не рыбалка.
— Держится подальше от суши — значит, есть что скрывать.
Тхаумук почесал губу и кивнул.
— Может, капитан продавал перец или ласточкины гнезда. Если направляется домой, готов поклясться, у него полный трюм серебра.
— В это время года нет ничего, кроме бобов, — хмыкнул Ченг Ят.
— Будь у него только бобы, мы бы пердеж команды учуяли даже отсюда.
Оба заржали над глупой шуткой. Я не верила своим ушам. Неужели они упустили самый очевидный вариант? За эти годы я ублажала множество морских офицеров корабля, пока они хвастались, что прибыли из Хойнама[25] или Нингпо. Клиенты с радостью делились со мной крохами перевозимых товаров. Весной и летом, если они приплывали с юга, это были сласти вроде красных фиников. С севера доставляли пакетики прекрасного чая. Время от времени я получала блоки соли, которые, по крайней мере, годились для обмена на рынке. Но я всегда с нетерпением ждала нынешнего времени года, за месяц до Праздника середины осени[26], когда мне доставались хорошенькие баночки, наполненные сладкими кристалликами удовольствия.
— Сахар, — подала голос я, а потом повторила громче: — Готова биться об заклад, что они везут сахар.
Наконец мужчины посмотрели в мою сторону. Ченг Ят просто нахмурился, зато тхаумук метнул в меня злой взгляд.
Ну я и дура. Лучше бы помалкивала. Что Ченг Ят сказал о моем характере? Пустые слова пустого человека.
Я осталась на юте после их ухода, сосредоточенно глядя на далекое торговое судно. Я представляла, как корабль захватят, а я во время суматохи тайком прошмыгну на борт и куплю себе проезд до ближайшего порта. Я похлопала по карману, где был спрятан кошелек. Чем дольше я смотрела на торговый корабль и чем четче видела его
