Граница - Станислава Радецкая
- Хватит! – голос Уивера изменился: теперь в нем не было и тени добродушия. – Клянусь, я сломаю шею этой девке, если ты не сдашься.
Горбунья тоненько захныкала, будто больной котенок. Разбойник и шантажист выругался, но отпустил Лисицу. Подняться он почему-то не мог, не мог и шевельнуть ногами; когда боль чуть-чуть утихла, Йохан заметил, как лицо влаха покраснело и исказилось, пока бывший главарь несуществующей шайки безуспешно пытался приподняться на локтях.
- Крюк, - обронил Честер, и Лисица послушно взглянул на железный крюк, торчавший из стены, чтобы вешать на него кочергу. – Он напоролся спиной на крюк и, похоже, сломал хребет. Повезло.
- Надо их связать, - сказал Йохан. Он вытер лицо ладонью, но пот не исчез, наоборот, точно стал гуще. Ладонь тоже была в крови, и он заметил, что Честер смотрит на него с сочувствием.
- Тебе повезло, щенок, - почти неслышно пробормотал разбойник. – Не надо было тебя жалеть тогда. Лучше бы ты сдох.
- Как и твоя шлюха! – горбунья уже ревела, и в Честере неожиданно проснулись галантные чувства. Он успокаивающе тряхнул скрученную девку еще раз, но она не останавливалась и твердила на разные лады слово «сдох», пока у нее не кончилось дыхание.
- Это Шварц заставил тебя вымогать деньги? – спросил у главаря Лисица. – Зачем? Зачем ему нужен был Пройссен?
Разбойник дернул углом рта и ничего не ответил, презрительно закрыв глаза. Он не проронил больше ни слова.
Они нашли веревку и кое-как связали пленников, на всякий случай, заодно заткнув им рты, на случай, если они будут кричать. Руки Лисица не чувствовал, она словно превратилась в одну большую рану, и когда Честер ее перевязывал, он шипел от боли.
- Терпи, - великодушно посоветовал ему Уивер. – Мы пришли сюда не со слугами драться.
Йохан поморщился. Он так и не рассказал англичанину всех своих приключений и теперь опять пожалел об этом.
- Моим предкам на войне приходилось хуже, - наконец сказал он. – Плохо, когда тебе оторвало ногу ядром, а тут всего лишь позорная рана…
Уивер хмыкнул и посоветовал быстрей отправиться наверх, в хозяйский кабинет. На его лице ясно виднелось облегчение – то ли он радовался успешной стычке, то ли тому, что никто не погиб. Лисица глядел на горбунью, - по щекам у той текли слезы, и своим невинным видом она так стала похожа на обиженного ребенка, что на сердце у Йохана заскребли кошки.
Ставни наверху были закрыты, и пришлось зажечь свечу, чтобы сориентироваться в анфиладе комнат. Кабинет хозяина оказался в самом конце, и Честер удивленно крякнул, когда увидел дневной свет, падающий из дверного проема. На всякий случай он перехватил нож покрепче, чтобы быть готовым к неожиданному нападению, но в комнате никого не оказалось – только ветер из полуоткрытого окна шевелил страницы забытой на бюро книги. Лисица поставил свечу на пол и привалился к стене – на лбу у него выступила испарина, но он старался крепиться. Кабинет Шварца тоже отличался аскетичностью и простотой, но видно было, что простота эта вынужденная. Светлые пятна на деревянных панелях ясно говорили, что когда-то здесь висели картины, а занавеси когда-то были сшиты из добротного бархата. За большим столом стоял шкаф с чучелом ящерицы; книги и бумаги были поставлены кое-как, словно хозяин не рассчитывал оставаться здесь надолго. Угол комнаты отделяла темная ширма из китайской бумаги, но за ней явно не таилось ничего ценного.
Уивер сел на низенькую софу, с любопытством оглядывая комнату, и лицо у него стало хитро-задумчивым, как у мальчишки, задумавшего каверзу. Лисица кое-как добрался до стола и сел за него. В голове шумело – подобные стычки случались чересчур часто, чтобы радоваться крепкому здоровью. Ящики стола заперты не были, и он вывалил содержимое себе на колени, перебирая бумаги. По большей части это были копии приказов о передвижении войск и местных беспорядках – места назначения и пути передвижения войск были подчеркнуты. Среди бумаг попадались и судебные: некоторые из них почему-то - в двух экземплярах, чуть-чуть отличавшихся формулировками и приговором, словно господин судья был не в духе и переделывал вердикт на ходу, чтобы решить на месте, что именно ему надо.
- Похоже на подделку, - заметил Честер, когда Лисица поделился с ним своим открытием. Уивер с наслаждением вырезал на стене пресловутое «Мене мене текел упарсин», заявив, что в кои-то веки с радостью вспоминает вечера в деревне у своего деда. Тот без молитвы, обращенной к Богу, не мог даже рыгнуть, и заставлял детей учить наизусть библию короля Иакова и все псалмы.
- Вполне вероятно, - хмуро заметил Йохан. – Похоже, он и есть настоящий глава разбойников.
- Этот тощий тип? – Честер усмехнулся. – Он показался мне слишком осторожным, даже чтобы согнать назойливую муху! Засадить невинного в тюрьму – другая песня.
- Но никто другой не мог провернуть такое хитрое дело.
Лисица торопился, как мог; кто знает, сколько у них было времени до возвращения Шварца? От бумаг поднялась пыль и заслезились глаза, и за ширмой кто-то оглушительно чихнул, отчего Честер вздрогнул. Йохан замер с письмом в руках. Они переглянулись, и Уивер шагнул к ширме.
Он выволок из-за нее невысокого, бедно одетого человека. Сопротивляться тот не пытался, бессильно опустив руки, и Лисица с удивлением узнал Пройссена, лишившегося всего своего лоска.
- Я ни в чем не виноват, - заявил бывший наниматель. Голос у него проседал от ужаса. – Меня посадили сюда силой. Похитили. Угрожали жизни!
- Меня чуть не казнили за твое убийство, - рявкнул Уивер и встряхнул его за шиворот. Коричневое сукно затрещало. – А ты
