Вечная мерзлота - Виктор Владимирович Ремизов
Конечно, Вано относился к ней не как к вещи, да и Белов совсем не был похож на обманщика. Она просто боялась уезжать. Тут у нее был свой угол, работа, подруги, здесь не было голода, и она уже привыкла — прожила больше шести лет. О свободе они с девчонками мечтали в сорок пятом, когда закончилась война, и, может, еще пару лет после, но прошло уже пять лет, и надежды иссякли. По поводу ссыльных прибалтов вышло постановление, что они закрепляются на местах ссылки на вечное поселение. Без права выезда. Николь, как и все, подписала эту бумагу, и у нее сняли отпечатки всех ее пальцев.
31
В первый рейс навигации 1950 года вышли из Игарки в Ермаково. Белов внимательно слушал паровую машину, недоверчиво приглядывался, как ведет себя судно на неспокойной мощи весенней реки. Егор стоял на штурвале и все время подрабатывал, перекладывал то направо, то налево. Тянули две баржонки с заключенными, нетяжелые, но загруженные неправильно, они очень рыскали на сильном встречном течении. По реке еще пробрасывало лед, гидросамолеты не летали, и на борту «Полярного» были начальник Стройки-503 Баранов с двумя замами.
Сан Саныч спустился в машину. По случаю присутствия большого начальства все были на своих местах, Грач и сам форменный китель надел, и Померанцеву велел — в этом году его провели как полноценного первого помощника механика. Николай Михалыч улыбался Сан Санычу ртом с дырками вместо зубов и показывал большой палец — они зимой вместе меняли винт. Белов покивал и снова поднялся в рубку.
На Енисей опускался вечер, погода портилась — час назад туман превратился в мелкий ледяной дождь, а теперь к стеклу стали липнуть совсем не июньские снежинки. Сан Саныч глядел вперед на плавный поворот реки и черные тучи над ним, сам неприятно морщился — настроение у него было под стать погоде. Охранник Баранова в легкомысленной фуфаечке и летней фуражке с автоматом на плече заглянул в рубку и позвал к начальству. Они расположились в самой большой каюте.
Белов вошел, поздоровался.
— Поужинай с нами, капитан! — дружелюбно пригласил Баранов, кивнув на свободный стул.
Кроме Баранова, в каюте был майор Клигман и начальник политотдела Строительства-503 майор Штанько. На стол накрывал молоденький розовощекий лейтенант. Доставал из небольшого сундучка закуски, коньяк, серебряные рюмки. Выпили по первой. Баранов отправил в рот дольку лимона, весело поглядывал на Белова:
— Чего такой серьезный, капитан? Как настроение?
— Нормально, товарищ полковник, поработаем, — Белов чувствовал себя не в своей тарелке.
— Яков Семеныч говорит, вы по Турухану собираетесь целый караван поднять? А почему другие не могут? В чем сложность? — лицо у Баранова было умное, и спрашивал он не просто так.
— Большие суда по Турухану не поднимались, нужды не было. Мы впервые пойдем...
— Налейте, Яков Семеныч, — кивнул на пустые рюмки Баранов. — Так-так, интересно!
— Лоцию составим на сложные места, вешки дополнительные выставим... у меня осадка морская — два шестьдесят! Если с караваном пройду — любые буксиры можно будет использовать.
— Ну, удачи вам! — Баранов выпил, чуть сморщил нос и спросил: — Сколько вам лет, капитан?
Белов не успел выпить, опустил рюмку и, слегка покраснев, ответил:
— Двадцать два, товарищ полковник...
— Пейте-пейте! Видите, товарищ начальник политотдела, — Баранов бросил снисходительный взгляд в сторону Штанько, — какие кадры у нас растут! Вы ведь уже орденоносец?
— Так точно, — Белов опять отстранился от рюмки.
— А вы не хотите, чтобы у них театр был! — полковник снова скосился на Штанько. — Где же им в такой глуши к культуре приобщаться? Мы ее и должны создавать! Вы, товарищ Белов, бывали в нашем театре в Игарке?
— Так точно! Мне очень нравится!
— Какие спектакли смотрели?
— Все видел. «Раскинулось море широко», «Вас вызывает Таймыр», «Московский характер»...
— Ну что, товарищ майор?
Штанько угрюмо жевал колбасу, поморщился небрежно:
— У меня и других дел хватает, товарищ полковник! В этом театре двести человек... и почти все заключенные. Они на сцену выходят, а что у них внутри?
— Вот переведут меня с этой стройки, и изничтожите вы их немедленно, — Баранов говорил спокойно, с прищуром глядя прямо в глаза Штанько, достал папиросу и стал неторопливо закуривать, — очень вы скверно к артистам настроены, а их признали лучшим театром во всем Красноярском крае! И дом культуры в Ермаково готов. Лучше, чем в Игарке!
— Дом культуры сдали, а охране жить негде! — Штанько покраснел. — В Игарке свой городской театр был, работали люди много лет! А потом прибыли эти... они, конечно, артисты центральных театров, а для меня они зэки! А те, что тут работали, — честные советские люди! Герои Крайнего Севера! И их, ради вашего арестантского театра, уволили! Очень неприлично получилось, товарищ полковник! По мне, так там половину надо в шахты отправить! Прямо завтра!
— Вы мне это уже раза три говорили, а вот молодому капитану нравится! И в Ермаково, уверен, есть люди, которые вообще никогда театра не видели.
— Конечно, — радостно поддержал полковника Белов.
У Штанько морда стала совсем бурая. На Белова он не смотрел. Закусывал, громко хрустя квашеной капустой.
Тихо поздоровавшись, вошла Николь. Поставила стаканы, заварочный чайник, быстро развернувшись, достала из-за двери большой чайник.
— Осторожно, горячий! — предупредила, мило улыбнувшись. И вышла.
— Вот это официантка у тебя, капитан! — поразился полковник. — Где взял?
— Ссыльная латышка, — неожиданно заинтересованно предположил Штанько.
— Не латышка... еврейка, — не согласился Баранов, — еврейки такие бывают, очень хорошенькие.
— Одна на тыщу! — скривился Штанько. — Лучше наших баб... по всему миру поискать!
Белов напрягся, краской пошел по щекам.
— Разрешите идти?! — голос выдавал Сан Саныча, Баранов это заметил.
— Не обижайтесь, капитан, мы по-доброму. Может, это ваша жена? Извините в таком случае! На красивых женщин всегда обращают внимание — у них доля такая! У меня жена тоже красавица!
В Ермаково пришли в два ночи, поставили баржи, учалились и легли спать. Белов ворочался на своей узкой койке — сна не было ни
