Вечная мерзлота - Виктор Владимирович Ремизов
Сегодня она ушла к Лизе, чтобы спокойно обдумать письмо Белозерцеву. Его коротенькое письмо старательным почерком и с ошибками возбуждало в ней горячее желание ехать к Гере при малейшей возможности. Надо было написать Белозерцеву и все выспросить. То, что Горчакова сейчас не было в Ермаково, ее не смущало, ей казалось, что он должен быть где-то там рядом и его несложно будет найти.
Открыла письмо от 20 августа 1948 года. Она всегда открывала его последним. Она знала его наизусть.
«Ася, здравствуй.
Это мое последнее письмо тебе. Не буду еще раз приводить доводы, ты их хорошо знаешь. Выходи замуж. У твоих сыновей будет отец, а у тебя муж. Все это еще возможно для вас. Мой срок закончится через двадцать пять лет. Рассуждать дальше нет смысла.
Я все хорошо и спокойно обдумал. По поводу детей мне не очень сложно принимать это решение — они никогда меня не видели. Я их тоже.
Писать мне не надо — читать не буду.
С мамой сложнее, если бы не она, я уже год назад прислал бы тебе это письмо. Скажи ей, что сочтешь нужным, как в твоей ситуации удобно, но лучше всего сказать, что я умер.
Прощаюсь с тобой безо всякого сожаления, но с радостью за твою свободу».
Подписи под письмом не было.
Лиза пришла около одиннадцати. Веселая, пахнущая духами, вином, беззаботная. Бросила цветы на диван.
— Ой, Аська, я забыла про тебя, вспомнила нечаянно и сразу побежала. Да не отпускают же! Там один такой подполковник был! Вот, на́ своим! — достала из сумочки шоколадку.
— Спасибо, мне уже идти надо...
— Посиди, не поговорили совсем, ты есть хочешь? — она сбросила туфли, надела тапочки и, подхватив цветы, убежала на кухню.
Ася сложила письма в коробку и сунула под диван, посмотрела на часы. Дети уже спали, можно было не торопиться.
— Вот, — Лиза положила на стол свертки, хлеб и нож, — режь, колбаса из Кремлевского буфета! Еще сыр есть! Гуляем! — она снова вышла и вскоре вернулась с чайником. — Рассказывай про своего генерала!
Ася поморщилась и качнула головой.
— Да расскажи хорошо, он записку написал — и что? Давно, кстати?
— Почти два месяца...
— И что?
— Ничего, даю уроки, делаю вид, будто ничего не произошло. Я не могу уйти от них сама...
— А он, а он?
— В командировку уезжал, а недавно подает пальто и смотрит на меня. Знаешь... очень хорошо смотрит... ну... как будто правда влюбился. Я всю ночь спать не могла. У него красивые, умные и немного печальные глаза.
— Ты и правда дура!
— Почему?
— Жизнь проходит, Аська, тебе уже тридцать восемь... — Лиза замолчала, соображая что-то, потом потянулась через стол и взяла Асю за руку. — Надо быть реалистами, Гера вряд ли вернется. Пусть не этот генерал, но ты еще привлекательная, у ребят будет отец, у тебя мужчина, ты еще сможешь родить, вернешься в большую музыку.
— Лиза, ну что ты, ей-богу! У них отец есть!
— Я это знаю... бери колбасу!
— Не хочу! — Ася нахмурилась. — Когда Гера работал в Норильске, я должна была уехать к нему, но побоялась. Теперь они выросли... самостоятельные.
— Это мы уже слышали, и не один раз! — Лиза достала сигареты из сумочки, закурила и села на низкий подоконник. — Ну приедешь, и что? Будешь с ним в лагере жить?
— Он расконвоированный... увидит детей.
— Ты с детьми собралась?! С ума сошла?! — Лиза выдохнула дым в форточку. — Там же зэки кругом!
— Мне его санитар письмо прислал. Там вполне нормальная жизнь! Гера почти свободно ходит по городку, в кино, в театр... работает в больнице для вольных. Я хочу написать этому санитару, его Шура зовут, и все выспросить как следует, — Ася замолчала, обдумывая что-то. — Перед Новым годом Геру вызвали в Норильск!
— И что?
— Его снова могут использовать по специальности. Я все время жду от него письма. Тогда он сам может все устроить. В прошлый раз он хотел, он почти вызвал нас с Колей! — Ася встала от волнения. — Как я тогда ошиблась, что не поехала! Просто струсила! Дай мне сигарету.
— Ты точно чокнутая! Ты даже не знаешь, где он... — Лиза протянула иностранную пачку и дала прикурить.
— Поэтому я и думаю про Ермаково. Это недалеко от Норильска. Я устроюсь хоть машинисткой, там очень не хватает рабочей силы и высокие зарплаты. И снабжение отличное, я узнавала. Там все лучше, мы здесь перебиваемся с хлеба на воду. Почему же не поехать? Туда и самолеты летают!
— А Наталья Алексеевна?
Ася замерла, сморщившись, отдала дымящуюся сигарету и села, напряженно закусив губу. Головой качнула, соглашаясь.
— Ты, кстати, не займешь мне немного? Я еще те не отдала, я помню...
Лиза достала кошелек.
30
Эту зиму Николь прожила у стариков Михайловых. Ушла из барака, где в двух больших комнатах на сплошных нарах и за одним длинным столом жила молодежь трех бригад. И хотя там часто бывало весело, пели песни и устраивали танцы, она перебралась.
Тихий домик стариков стоял на заливе. У Николь был отдельный угол за печкой — узкий топчан, столик, шкафчик и даже свое окошко. В него каждое утро с другой стороны Енисейского залива показывалось солнце. Залив был безбрежный, такой же, как море в ее Бретани. Песок у воды, а иногда и цвет воды были те же. Она закрывала глаза и слышала соленый, влажный запах моря и приглушенные звуки французской речи. И крики бретонских чаек, чайки тоже кричали одинаково.
Дед Михайлов был дряхлый, вставал только поесть, и между собой старики разговаривали мало, Николь помогала по хозяйству, пилила и колола дрова, приносила рыбу из бригады. Она много читала, а к весне начала мечтать о собственном радиоприемнике.
Получив письмо от Белова, лейтенант Габуния хотел сразу пойти и обрадовать Николь. Это было целое событие для их заметенного снегами поселка, и он чуть было не рассказал Герте, но удержался. Еще раз внимательно перечитал и немножко перестал понимать, чего хочет Белов. Письмо было сумбурным, в нем было
