Дэвид Митчелл - Тысяча осеней Якоба де Зута
— Заместителя директора Фишера такая аудитория только порадует.
Широяма отмечает про себя, что де Зут вежливо, но твердо противопоставляет себя Фишеру.
— Тогда сначала… — он кивает писцам, — …о названии корабля «Фибацу». Ни один переводчик не знает этого слова.
— «Феб» — не голландское слово, а греческое имя, ваша честь. Феб был богом Солнца. Его сына звали Фаэтон. — Де Зут помогает писцам с транскрипцией иностранных слов. — Фаэтон хвастался своим знаменитым отцом, но его друзья сказали: «Твоя мать просто заявляет, что твой отец — это бог Солнца, потому что у нее нет настоящего мужа». Фаэтон огорчился, и его отец пообещал помочь своему сыну доказать, что он — на самом деле сын небес. Фаэтон попросил: «Позволь мне прокатиться на колеснице Солнца по небу».
Де Зут замолкает, чтобы писцы успели все записать.
— Феб хотел отговорить сына: «Кони необузданные, и колесница летает слишком высоко. Попроси чего‑нибудь другого». Но нет, Фаэтон настаивал, и тогда Феб согласился: обещание — это обещание, даже в мифах. Особенно в мифах. Тогда на следующее утро, вверх- вверх — вверх — вверх поднималась колесница на востоке, управляемая юношей. Слишком поздно он начал сожалеть о своем упрямстве. Кони действительно оказались необузданными. Сначала колесница взлетела слишком высоко, слишком далеко, и все реки и водопады превратились в лед. Тогда Фаэтон повел колесницу поближе, но слишком низко, и сжег Африку, и почернела кожа эфиопов, и предал огню города древнего мира. И в конце концов, богу Зевсу, королю неба, пришлось действовать.
— Писцы, стоп.
Широяма спрашивает:
— Этот Зевс — не христианин?
— Грек, ваша честь, — отвечает Ивасе, — похожий на Аме — но — Минаку — нуши.
Магистрат взмахом руки разрешает де Зуту продолжать рассказ.
— Зевс стрельнул молнией по солнечной колеснице. Она взорвалась, и Фаэтон упал на землю. Он утонул в реке Эридан. Сестры Фаэтона, Гелиады, так сильно горевали, что стали деревьями — в Голландии мы называем их «тополями», но я не знаю, растут ли они в Японии. Став деревьями, Гелиады заплакали… — Де Зут консультируется с переводчиками, — …янтарем. Так произошел янтарь, и это конец истории. Простите мой жалкий японский.
— Вы верите, что есть какая‑то правда в этой истории?
— В этой истории нет никакой правды, ваша честь.
— Значит, англичане называют военные корабли в честь ложных богов?
— Смысл мифа, ваша честь, не в словах, а в образе.
Широяма пропускает последнюю фразу и возвращается к безотлагательным действиям.
— Этим утром заместитель директора Фишер привез письма от английского капитана. В них — приветствия на голландском языке от английского короля Георга. В письмах указано, что Голландская компания — банкрот, самой Голландии больше не существует, и британский генерал — губернатор находится в Батавии. Письмо заканчивается предупреждением, что французы, русские и китайцы планируют нападение на наши острова. Король Георг называет Японию «Великая Британия Тихого океана» и убеждает нас подписать договор о дружбе и торговле. Пожалуйста, поделитесь вашими мыслями.
Вымотанный своим рассказом — переводом, де Зут поворачивается к Ивасе и отвечает на голландском.
— Директор де Зут, — переводит Ивасе, — верит в то, что англичане хотят запугать его соотечественников.
— Как его соотечественники относятся к предложению англичан?
На этот вопрос де Зут отвечает на японском:
— Мы воюем с Англией, ваша честь. Англичане нарушают свои обещания очень легко. Никто из нас не желает с ними сотрудничать, кроме одного человека, — он бросает взгляд в сторону Зала шестидесяти циновок, — которому сейчас платят англичане.
— Разве не ваша обязанность, — Широяма спрашивает де Зута, — подчиняться Фишеру?
Котенок Кавасеми выбегает на веранду, гонясь за стрекозой.
Слуга смотрит на хозяина, который качает головой: «Пусть играет…»
Де Зут раздумывает над ответом.
— У человека несколько обязанностей и…
В затруднении, он обращается к Ивасе.
— Господин де Зут говорит, ваша честь, что его третья обязанность — подчиняться начальству. Его вторая обязанность — защищать флаг. Но его первая обязанность — следовать своей совести, потому что Бог — его Бог — дал ему совесть.
«Иностранный кодекс чести», — думает Широяма и приказывает писцам пропустить сказанное.
— Заместитель директора Фишер знает о том, что вы его не поддерживаете?
Кленовый лист, сорванный ветерком, — огненный, широкий, растопыренный, — ложится рядом с магистратом.
— Заместитель директора Фишер видит и слышит только то, что хочет видеть и слышать, ваша честь.
— Директор ван Клиф не посылал вам никаких инструкций?
— Мы не получали ничего. И пришли к очевидному выводу.
Широяма сравнивает прожилки на листе с венами на кистях.
— Если мы захотим удержать фрегат в бухте Нагасаки, какую стратегию вы можете предложить?
Де Зут удивлен вопросом, но дает детальный ответ Ивасе.
— Директор де Зут предлагает две стратегии: обманный маневр и силу. Обманный маневр включает в себя вступление в затяжные переговоры с фальшивым договором в конце. Достоинство этого плана в отсутствии кровопролития. Недостаток — англичане хотят сделать все быстро, до наступления зимы в Северном Тихом океане, и они уже встречались с такой стратегией в Индии и на Суматре.
— Значит, силой, — кивает Широяма. — Как можно захватить фрегат, если у нас нет своего фрегата?
Де Зут спрашивает:
— Сколько солдат у вашей чести?
Магистрат сначала говорит писцам, чтобы они перестали записывать. Затем приказывает им выйти.
— Сто, — признается он де Зуту. — Завтра будет четыреста, скоро — тысяча.
Де Зут кивает.
— Сколько лодок?
— Восемь сторожевых, — отвечает Томине, — у береговой охраны.
Затем де Зут спрашивает: может ли магистрат реквизировать рыбацкие и грузовые лодки в бухте и по всему побережью?
— Представители сегуна, — отвечает Широяма, — могут реквизировать все.
Де Зут рассказывает Ивасе, а тот переводит: «Мнение исполняющего обязанности директора такое: тысяча хорошо обученных самураев легко победят врага на земле или на борту фрегата, но проблема перевозки неразрешима. Пушки фрегата уничтожат флотилию прежде, чем самураи приблизятся к кораблю. Более того, морские пехотинцы «Феба», располагают новейшими… — Ивасе использует голландское слово «ружьями», — …мушкетами, у которых пороховой заряд в три раза больше, и заряжаются они гораздо быстрее».
Пальцы Широямы разрывают кленовый лист.
— Значит, нет никакой надежды на захват корабля силой?
— Корабль нельзя захватить, — отвечает де Зут, — но бухту можно запереть.
Широяма бросает быстрый взгляд на Ивасе, подозревая, что голландец сказал неправильное слово по- японски, но де Зут, продолжая речь, теперь обращается к переводчику на голландском языке. Его руки показывают цепи, стену, лук и стрелу. Ивасе уточняет несколько терминов и поворачивается к магистрату:
— Ваша честь, исполняющий обязанности директора предлагает воздвигнуть, как это называют голландцы, «понтонный мост»: мост, сделанный из связанных вместе лодок. Двухсот, думает он, будет достаточно. Лодки должны быть реквизированы в деревнях вне бухты и собраны у горла — связаны вместе с одного конца к другому, чтобы образовать плавающую стену.
Широяма представляет себе эту картину.
— Разве военный корабль не сможет ее пробить?
Исполняющий обязанности директора понимает и обращается к Ивасе на голландском:
— Де Зут — сама говорит, ваша честь, что военный корабль, чтобы пробиться сквозь понтонный мост, должен опустить паруса. Материя парусов связана из пеньки и часто пропитана маслом, чтобы не намокала. В сезон теплой погоды, как сейчас, промасленная пенька легко возгорается.
— Горящие стрелы, да, — понимает Широяма. — Мы можем спрятать лучников в лодках…
На лице де Зута читается неуверенность:
— Ваша честь, если «Феб» загорится…
Широяма вспоминает рассказанный миф:
— Как солнечная колесница!
«Если этот план удастся, — думает он, — нехватку солдат могут простить».
— На «Фебе» многие моряки, — объясняет де Зут, — не англичане.
«Такая победа, — заглядывает в будущее Широяма, — может принести мне место в Совете старейшин».
Де Зут беспокоится:
— Должны быть обеспечены условия почетной сдачи в плен.
— Почетной сдачи в плен не бывает. — Широяма хмурится. — Мы в Японии, исполняющий обязанности директора.
Глава 37. КАЮТА КАПИТАНА ПЕНГАЛИГОНА
Примерно шесть часов вечера 19 октября 1800 г.
