Дэвид Митчелл - Тысяча осеней Якоба де Зута
Осеннее солнце — раскаленный цветок календулы.
— Я потребую гарантий, защиты Британской короны.
— Мы, ирландцы, отлично знаем, как защищает Британская корона.
Якоб сидит в одиночестве и смотрит на «Феб», принесший столько хлопот. Он занимается моральной бухгалтерией: кооперация с англичанами будет стоить ему выдачи друга на расправу Катлипу и, возможно, обвинения в пособничестве врагу, если когда‑то вновь заработает голландский суд. Непринятие условий англичан — годы нищеты и запустения до окончания войны и того времени, когда кто‑нибудь подумает о них и решится приплыть. Или про них забудут, в прямом смысле этого слова, и они будут болеть и стариться, пока не умрут один за другим?
— Тук — тук, да — а? — Это Ари Грот, в грязном поварском фартуке.
— Господин Грот, пожалуйста, входите. Я просто… просто…
— Мысли там, да — а? Мно — о-ого всяких мыслей сегодня на Дэдзиме, директор де 3.
«Этот прирожденный торговец, — подозревает Якоб, — хочет подтолкнуть меня к подписанию соглашения».
— …но вот слово мудрого, — Грот оглядывается. — Фишер врет.
Солнечные зайчики, отраженные от волн, мечутся по оклеенному бумагой потолку.
— Я вас очень внимательно слушаю, господин Грот.
— В частности, он солгал о ван Клифе, будто тот в деле. Сейчас я не буду наших карточных секретов открывать, но, к разговору, есть такой метод: чтение по губам. Народ обычно думает, что лжеца можно узнать по глазам, но это не так: губы выдают человека. Разные лжецы по — разному себя проявляют. О Фишере скажу: блефуя, он делает так… — Грот слегка прикусывает нижнюю губу, — …и при этом не знает, что это делает, в чем вся прелесть. Когда говорил о ван Клифе, так и прикусывал губу. Врал нагло, не подозревая, что это написано на его лице. Вот так. А если Фишер врет по мелочи, значит, нельзя ему верить и по главным вопросам.
Залетевший ветерок раскачивает люстру.
— Если директор ван Клиф не хочет иметь ничего общего с англичанами…
— Его заперли в трюме: это объясняет, почему Фишер, а не директор, вернулся на берег.
Якоб смотрит на «Феб».
— Предположим, я — английский капитан и хочу прославиться захватом единственной европейской фактории в Японии… но местные довольно разборчивы в контактах с иностранцами…
— Так всем известно, что не ведут они дел с иностранцами.
— Англичане нуждаются в нас на переходное время, это ясно, но…
— …но дайте им год, директор де 3., самое большее, два торговых сезона…
— Отличная прибыль, посольство в Эдо, «Юнион Джек» на флагштоке…
— Переводчики выучивают английский, и внезапно все голландцы… ну… «Хватай их, они все военнопленные!» Зачем платить хотя бы шиллинг из денег, заработанных нами на службе Голландской компании, да — а? Я бы не стал, окажись на месте Пенгалигона. Довез бы нас бесплатно прям до…
— В Пенанге чиновников посадят в тюрьму, а вас, матросов…
— Нас определят рабами на флот Его королевского величества.
Якоб пробует найти слабые места в доводах Грота, но их, похоже, нет. «Отсутствие письменного приказа ван Клифа, — понимает Якоб, — и есть его приказ».
— Говорили вы об этом с другими матросами, господин Грот?
Повар склоняет лысую хитрую голову.
— Все утро, директор де 3. Если и вы унюхали дохлую крысу, то мы голосуем, чтоб порвать этот Англо- Голландский договор… э — э… на квадратики для подтирки в нужнике.
Якоб видит двух дельфинов в заливе.
— А что «говорят» мои губы, согласно методу чтения по губам, господин Грот?
— Моя мадам никогда мне не простит, если я развращу картами молодого джента.
— Мы сможем играть в триктрак в затишье между будущими торговыми сезонами.
— Триктрак — и есть настоящая игра для джентов. Кости я принесу…
Чай — холодная сочная зелень в гладкой белой чашке.
— Мне никогда не понять, — говорит Петер Фишер, — как вы можете пить эту шпинатную воду. — Он разминает и трет ноги, затекшие после двадцати минут сидения на полу. — Хорошо бы эти люди изобрели для себя настоящие стулья.
Якобу не о чем говорить с Фишером, который пришел сюда, чтобы убедить магистрата разрешить торговлю с британцами под прикрытием Голландии. Фишер отказывается признавать любую оппозицию со стороны матросов и чиновников Дэдзимы, а Якоб пока молчит о ее существовании. Оувеханд дал Якобу право говорить от его имени, а Маринус процитировал что‑то греческое. Переводчики Ионекизу и Кобаяши озабоченно переговариваются друг с другом с разных концов приемной, отдавая себе отчет в том, что Якоб может понять их разговор. Чиновники и инспекторы входят и выходят из Зала шестидесяти циновок. Якоб улавливает запахи пчелиного воска, бумаги, сандалового дерева и… — он принюхивается — …страха?
Фишер продолжает свою речь:
— Демократия — необычный способ отвлечения внимания матросов, де Зут.
— Если вы полагаете, — говорит Якоб, ставя чайную чашку на низкий столик, — что я каким‑то образом…
— Нет — нет, я восторгаюсь вашей сообразительностью: самый легкий путь управлять другими — это дать им иллюзию свободного выбора. Вы, конечно, не станете… — Фишер проверяет подкладку своей шляпы, — …огорчать наших желтокожих друзей разговорами о президентах и так далее? Широяма ожидает переговоров с заместителем директора.
— И вы решили рекомендовать предложение Пенгалигона?
— Только мерзавец и дурак сделает по — другому. Мы расходимся друг с другом в частностях, де Зут, как все приятели. Но вы, я это знаю, не мерзавец и не дурак.
— Судя по всему, — увиливает от ответа Якоб, — принятие решения возложено на вас.
— Да. — Отсутствие возражений Якоба Фишер воспринимает как согласие. — Конечно.
Двое мужчин разглядывают стены, крыши, бухту.
— Когда англичане закрепятся здесь, — говорит Фишер, — мое влияние возрастет…
«Он уже считает цыплят, — думает Якоб, — хотя еще не отложены яйца».
— …и я вспомню всех моих друзей и всех моих врагов.
Мимо проходит мажордом Томине, глазами здороваясь с Якобом.
Он поворачивает налево, покидает приемную через скромную дверь с изображением хризантемы.
— С таким носом, — делится впечатлениями Фишер, — только побираться у церкви.
Появляется суровый чиновник и что‑то говорит Ионекизу и Кобаяши.
— Вы понимаете, — спрашивает Фишер, — о чем речь, де Зут?
Незнакомых слов много, но общую идею Якоб улавливает: магистрату нездоровится. Заместитель директора Фишер будет консультироваться с высшими по рангу советниками в Зале шестидесяти циновок. Спустя некоторое время перевод Кобаяши подтверждает, что Якоб не ошибся. Фишер заявляет: «Нет возражений», и говорит Якобу: «Восточные сатрапы — руководители номинальные, не осознающие политическую реальность. Лучше говорить напрямую с кукловодами, а не с марионеткой».
Суровый чиновник добавляет, что из‑за суматохи с британским военным кораблем консультации с одним голландцем предпочтительнее, чем с двумя: старший клерк может подождать принятия решения в более тихом месте магистратуры.
Фишера это только радует.
— Логично. Старший клерк де Зут, — он хлопает голландца по плечу, — пока может вдоволь напиться шпинатной воды.
Глава 36. КОМНАТА ПОСЛЕДНЕЙ ХРИЗАНТЕМЫ В МАГИСТРАТУРЕ
Час Быка третьего дня девятого месяца
— Добрый день, магистрат. — Де Зут становится на колени, кланяется и кивком здоровается с переводчиком Ивасе, мажордомом Томине и двумя писцами в углу.
— Добрый день, исполняющий обязанности директора, — отвечает магистрат. — Ивасе присоединится к нашему разговору.
— Мне потребуется его талант. Вы уже пошли на поправку, Ивасе-сан?
— Это была трещина, не перелом, — Ивасе похлопывает себя по боку. — Благодарю вас.
Де Зут замечает доску для игры го: партия с Эномото еще не закончена.
Магистрат спрашивает:
— Эта игра известна в Голландии?
— Нет. Переводчик Огава научил меня… — он консультируется с Ивасе, — …основам игры в мои первые недели на Дэдзиме. Мы предполагали начать играть после торгового сезона… но нежелательные события…
Курлычут голуби: мирный звук среди беспокойного дня.
Садовник прочесывает граблями белые камни у бронзового пруда.
— Очень необычно, — говорит Широяма, возвращаясь к делам, — проводить совет в этой комнате, но с присутствием в Зале шестидесяти циновок каждого советника, старейшины и геоманта Нагасаки, он становится Залом шести циновок и шестисот голосов. Думать невозможно.
— Заместителя директора Фишера такая аудитория только порадует.
Широяма отмечает про себя, что де Зут вежливо, но твердо противопоставляет себя Фишеру.
