Элиф Шафак - Ученик архитектора
Ливень за окнами стих, превратившись в мелкую морось. Джахан слышал доносившийся с моря плеск весел – наверное, то была рыбачья лодка.
– Нескольким моим односельчанам отрубили головы, – продолжал Давуд. – Насадили их на шесты и оставили так на много дней. Тогда остальные попытались поднять бунт. Многих повесили. Тела их болтались на ветру в течение недели. Я до сих пор вижу эту картину в кошмарных снах. Бунт вспыхнул вновь. На этот раз солдаты вырезали всю деревню подчистую.
– Как же тебе удалось выжить?
– Мать спрятала меня в кладовой. Я ждал, когда она меня выпустит. Голод мучил меня куда сильнее, чем страх. Тогда я был совсем еще глупым мальчишкой. Наконец я отважился выбраться. Была уже ночь, светила луна. В лунном сиянии я увидел множество трупов. Братьев, матери, родных, соседей…
Джахан долго молчал, прежде чем спросить:
– Но почему ты не рассказал об этом учителю Синану? Он сделал бы все, чтобы тебе помочь.
– Любопытно, каким образом? – Давуд метнул в него насмешливый взгляд. – Разве учитель умел воскрешать мертвых, как пророк Иса? Ты и в самом деле не видишь между ними никакой разницы?
– Учитель любил тебя, как сына.
– Я тоже любил его, как отца. Именно так. Ведь отца любят, несмотря на все его слабости и заблуждения. Синан был великим архитектором, это верно. И великим трусом. Сталкиваясь с жестокостью, он неизменно предпочитал молчать. Безропотно смирялся с самой вопиющей несправедливостью. Даже когда ты гнил в темнице, он и пальцем не пошевелил, чтобы тебя спасти!
– Будь милосерден. Что он мог поделать? Освободить меня было не в его власти!
– Имей он отважное сердце, пришел бы к султану и сказал: выпусти моего ученика, о достославный повелитель, или я больше не буду строить для тебя мечетей.
– Ты что, от злобы лишился рассудка? Это означало бы обречь себя на верную смерть.
– То была бы достойная смерть, – заявил Давуд. – А учитель предпочел ничего не делать и писать тебе жалостные письма.
– Так ты знал об этих письмах? – Джахан изменился в лице. – Ясно. Синан доверял тебе. Ты убедил его, что найдешь способ передать послания мне в темницу. Но ты и не думал этого делать. Ты хотел, чтобы в душе моей поселилась обида на учителя.
Давуд пожал плечами, показывая, что считает обвинение безосновательным.
– У нашего учителя было одно лишь желание – строить, – заявил он. – Здание за зданием, мечеть за мечетью. А вот о людях, которые будут молиться в этих мечетях, он никогда не задумывался. Их беды его не тревожили. Ему было наплевать, что они несчастны и голодны. Работа – вот что наполняло жизнь Синана. Откуда брались средства на сооружение величественных мечетей? Их приносила война. Кровь, убийства, горе. Ему было все равно. Ничего, кроме работы, он не считал важным.
– Это не так!
– Так, так, и ты сам это знаешь! Благодаря очередной победоносной войне империя получала богатые трофеи, а мы – возможность возвести очередную грандиозную мечеть. Война – это сожженные дотла деревни и тысячи убитых. Но разве нашего учителя это печалило? Он делал вид, будто не понимает, что между войнами и получением денег на строительство существует нерасторжимая связь.
– Замолчи!
– Джахан, ты приехал из другой страны. Тебе всего этого попросту не понять, – произнес Давуд примирительно, словно разговаривал с капризным мальчишкой.
Джахан понурил голову.
– Не ты один умеешь выдумывать лживые истории, – выдавил он из себя. – На самом деле я никогда не бывал в Индии. Никогда не целовал руки индийского шаха. Всю жизнь я врал, как и ты.
Давуд вперил в него пронзительный взгляд:
– И учитель знал об этом?
– Думаю, он догадывался. И делал все, чтобы меня защитить.
– А слон? Откуда у тебя взялся слон?
– Нас свела судьба. Бог захотел, чтобы мы шли по жизни вместе.
– Значит, у нас есть кое-что общее, – изрек Давуд. – Однако же мы с тобой отнюдь не схожи. За свою жизнь я успел понять, что существует два разряда людей. Одни жаждут счастья, а другие ищут справедливости. Ты относишься к первой категории, а я – ко второй. Поэтому нам не суждено понять друг друга.
Джахан направился к двери.
– Куда ты намерен идти? – окликнул его Давуд.
– Не знаю. Но находиться в твоем доме я больше не хочу.
– Глупец! Неужели ты воображал, что я тебя выпущу?
До сей поры Джахану и в голову не приходило, что Давуд может причинить ему вред. Словно снизойдя к его непонятливости, хозяин дома пояснил:
– Ты слишком много знаешь.
Джахан открыл дверь, и глухонемые слуги моментально преградили ему путь. Ему ничего не оставалось, кроме как отступить в комнату.
– Скажи своим псам, чтобы не трогали меня! – завопил Джахан.
– Мне очень жаль, что все так вышло, – бросил Давуд, направляясь к двери. – Прощай, мой старый товарищ.
Джахан в страхе заметался по комнате, крича во все горло. Кто-нибудь наверняка услышит его вопли и придет посмотреть, что здесь происходит. Ведь в доме полно народу: жены, дети, наложницы.
– Помогите! Помогите! – надрывался Джахан.
Один из слуг толкнул его с такой силой, что он полетел на пол. Бедняга попытался было молиться, но слова молитв разом вылетели у него из головы. Он уже приготовился к тому, что сейчас крепкие руки сожмут его шею мертвой хваткой. Однако никто не стал его душить. Джахан с трудом встал на ноги. За окнами занимался рассвет. На дереве чирикала какая-то птица.
Мощный удар по затылку вновь заставил его упасть. Чириканье птицы было последним, что он услышал, прежде чем все звуки поглотила темнота.
* * *
Голова его была обмотана какой-то жесткой плотной тканью, мешавшей смотреть и дышать. Попытавшись освободиться от пелены, Джахан выяснил, что его руки связаны и ноги тоже. Сквозь прорехи в ткани он попытался рассмотреть, что его окружает, но очертания предметов двоились и расплывались. Постепенно Джахан понял, что на голове у него ничего нет. Он плохо видел. Правый глаз распух и отказывался открываться. Левый, наполовину открытый, испуганно мигал.
Джахан ощущал во рту привкус крови. Наверное, он прикусил язык, когда его били. В том, что его били, Джахан не сомневался: все кости ныли, суставы ломило, в затылок как будто вбили гвоздь, и, что хуже всего, правую ногу насквозь пронзала боль. Одна его щека горела, и он никак не мог понять почему. Джахан помнил, как Давуд вышел из комнаты, отдав его на растерзание своим слугам. Потом все заволокла тьма. Очнулся он уже в карете, которая ехала неведомо куда. Глухонемые слуги, сидевшие по обеим сторонам от Джахана, не ожидали, что их жертва так скоро придет в сознание. Увидев, что враг их хозяина открыл глаза, они вновь принялись его колотить. Джахан пытался защищаться, хотя это было не просто. В отчаянии он открыл дверцу кареты, мчавшейся во весь опор, и выскочил наружу. Прыжок оказался неудачным – Джахан скатился в канаву, подвернув ногу. Бежать он не мог, и через несколько минут глухонемые нашли его. После этого Джахан вновь провалился в темный колодец забытья.
Попытавшись вдохнуть поглубже, он ощутил боль в груди. Воздух в помещении был спертый, застоявшийся. Джахан коснулся пальцами жесткой поверхности и догадался, что лежит на земляном полу в какой-то хижине. Откуда-то доносился непрерывный шорох, что, как ни странно, действовало на него успокоительно. Джахан не представлял, как долго он пролежал без сознания. В хижине было так холодно, что он беспрестанно стучал зубами. По всей видимости, он провел в забытьи целый день, ибо сейчас вновь наступила ночь. А может, у него было темно в глазах.
Испражняться ему пришлось прямо под себя. После того как Джахан сделал это впервые, стыд и вонь многократно усугубили его муки. Вскоре к этим его страданиям прибавился голод, который, впрочем, был вовсе не страшен в сравнении с жаждой. Жажда грызла его плоть, как топор древесину. Бедняге казалось, что в жилах его течет не кровь, а сухой песок. Джахан без конца облизывал губы.
«Со стороны можно подумать, будто я только что проглотил лакомый кусочек», – пронеслось у него в голове. Джахан рассмеялся, такой забавной показалась ему эта мысль. В следующее мгновение он испугался, что сходит с ума.
Наконец он понял, что́ за неумолчный шорох раздается за стенами хижины. То был шум моря. Открытие, сделанное Джаханом, одновременно успокоило и испугало его. Успокоило, потому что он всегда любил море. Испугало, потому что он вспомнил бесчисленные истории о рабах и наложницах, брошенных на съедение рыбам. Он закричал во всю глотку, призывая на помощь. Никто не откликнулся. Будь рядом Чота, Джахан рассказал бы ему, как это странно – умирать в одиночестве в городе, до отказа набитом людьми. Впрочем, будь рядом Чота, он бы не был одинок.
Бо́льшую часть времени Джахан пребывал на зыбкой границе между дремотой и явью. Иногда резкая боль заставляла его вздрогнуть и очнуться. Но стоило его сознанию проясниться, как душой овладевала ярость. Он, ученик великого зодчего Синана, не должен был завершить свой жизненный путь столь бесславно. Неужели низость Давуда так велика, что он обречет своего бывшего товарища на медленную мучительную смерть в собственных нечистотах? Каждую минуту Джахан ожидал, что двери хижины откроются и перед ним предстанет Давуд собственной персоной. Но тот все не появлялся, как и его приспешники. Джахан окончательно утратил представление о времени, он уже не пытался понять, день сейчас или ночь. Любопытно, как долго человек может прожить без воды, размышлял он. Где-то он читал, что слон способен терпеть жажду в течение четырех суток. Не исключено, что человек окажется более выносливым, а может быть, и нет.
