Семь престолов - Маттео Струкул
— Мы одни, ваше высокопреосвященство? — прошептала Полиссена Кондульмер.
Кардинал кивнул и пояснил:
— Бедные здешние монахи переживают не лучшие времена, как вы можете заметить по голым стенам и колоннам церкви. Братья с радостью приняли мое скромное пожертвование и пообещали, что никто нас не побеспокоит. Так что вам нечего бояться, можете говорить свободно. Если не ошибаюсь, ваш кузен Антонио проявил изрядную настойчивость, добиваясь этой встречи.
Полиссена знала, что подходить к делу нужно осторожно. Излишняя откровенность недопустима, однако нужно объяснить кардиналу, в чем состоит просьба. Она решила начать издалека:
— Ваше высокопреосвященство, конечно же, вы спрашиваете себя, зачем я здесь. При этом для вас, безусловно, не секрет, что я принадлежу к роду, который уже много лет проявляет особую чуткость и истинную преданность вере и духовной жизни.
— Кто же не знает вашего дядю Анджело Коррера! Он был выдающимся папой римским и великим служителем церкви.
— Безусловно, ваше высокопреосвященство. Кроме того, ему удалось сплотить вокруг себя знатных людей, чтобы тем самым способствовать обновлению ценностей и идеалов христианской морали.
— Я так понимаю, вы говорите о Конгрегации каноников Святого Георгия в Альге?
— Именно.
— Я хорошо осведомлен о деятельности ордена и безмерно благодарен вашим дяде и брату за ту самоотверженность, с которой они основали эту более чем достойную организацию, а также за усилия, неустанно прилагаемые вашей семьей для поддержания ее деятельности. Однако, признаться, я никогда и не скрывал искреннего восхищения перед делами семьи Коррер, а потому вынужден спросить: зачем вы завели об этом речь? Возможно, таким образом вы хотите подойти к вопросу, который по-настоящему тревожит ваше сердце? — Кардинал слегка наклонил голову, украдкой разглядывая обворожительную собеседницу.
Полиссена сразу поняла, что Антонио Панчьера предлагает ей говорить прямо, и с благодарностью воспользовалась этой возможностью:
— Ваше высокопреосвященство хорошо знает, что наша любимая Венеция ежедневно подвергается опасности со стороны множества беспощадных врагов. Только недавно Милан развязал новую войну с нашей республикой. Флоренция колеблется, Ферраре распри только на руку, да и Мантуе тоже, а понтифик — безусловно, по более чем уважительным причинам — занят совсем иными хлопотами. Восстановление Рима — его святая обязанность, однако, простите мне подобную дерзость, при этом папа, похоже, не забывает облагодетельствовать и собственную семью.
Кардинал Панчьера молча кивнул, подтверждая справедливость слов Полиссены.
Она продолжила:
— Это еще не все. Вспомните об освящении Миланского собора. Нет ничего странного в том, что папа сделал остановку в Милане, возвращаясь из Костанцы в Рим. Но, согласившись освятить собор, понтифик сблизился с заклятым врагом Венеции. И заметьте, во время своего путешествия он не посетил ни одного города нашей дорогой республики. Всего два года назад папа нанял Франческо Сфорцу, чтобы победить Браччо да Монтоне в сражении при Аквиле, а теперь тот же самый Франческо Сфорца воюет против нас под знаменами герцога Миланского. Почему я напоминаю вам об этом? Потому что, желая нашему папе долгой, плодотворной и счастливой жизни, я не могу не задаваться вопросом о том, что произойдет, когда Мартин Пятый завершит свое пребывание на высоком посту.
Панчьера улыбнулся:
— Теперь мне все понятно. Ваш вопрос вполне закономерен.
— Его задают себе все те, от чьего имени я говорю.
— Это значит, что вы представляете дожа? — с легкой усмешкой поинтересовался кардинал.
— Я представляю богатые и влиятельные семьи Венеции, которые, как известно, при помощи сложной системы выборов назначают дожа. Сегодня все мы не без опасений смотрим в будущее, ваше высокопреосвященство, спрашивая себя, что нас ждет, если семейство Колонна вновь приведет на Святой престол своего родственника.
Желая поддержать собеседницу, кардинал Панчьера сжал ее руки:
— Моя дорогая, не нужно бояться. Даю вам слово истинного сына Венеции сделать все возможное, чтобы такого не произошло.
Именно этого и добивалась Полиссена. Чтобы закрепить успех, она притворилась, что поправляет брошь, скрепляющую накидку, и на мгновение предоставила взгляду его высокопреосвященства пышные прелести, виднеющиеся в вырезе платья. И даже сделала глубокий вдох, усиливая эффект.
При виде ее трепещущей груди в глазах служителя церкви мелькнула искра удовольствия.
Полиссена поправила накидку и продолжила разговор, уже не сомневаясь, что кардинал у нее на крючке.
— Значит, по-вашему, это возможно? Однажды — безусловно, в далеком-далеком будущем, ведь мы желаем папе долгих лет жизни, — когда состоится следующий конклав… вы отдадите свой голос за моего брата?
— Обещаю вам. Надеюсь, моя поддержка встретит вашу благосклонность?
— Не сомневайтесь в этом.
— Если позволите, мадонна…
— Конечно, ваше высокопреосвященство.
— Думаю, кардинал Джордано Орсини тоже мог бы нас поддержать.
— Вы совершенно правы: мой кузен, кардинал Антонио Коррер, уже работает в этом направлении.
— Замечательно. Вот увидите, в нужный момент мы сможем обеспечить большинство голосов.
— Ваше высокопреосвященство, конечно, вы понимаете, что это не я прошу вас о помощи, а…
— Венеция. Безусловно, мадонна, я понимаю. А теперь, пожалуй, нам стоит попрощаться. Кто-то идет. — И Антонио Панчьера кивнул на задние ряды церковных скамеек.
ГЛАВА 8
КАСТОР И ПОЛИДЕВК
Миланское герцогство, замок Порта-Джовиа
Этот замок возвели на месте древних ворот, носивших имя Юпитера. Построить его приказал Галеаццо II Висконти шестьдесят лет тому назад. Мрачная громада здания, казалось, стала воплощением темной силы рода, который подчинил своей власти Милан и водрузил здесь свое знамя с лазурным змеем. В углах квадрата, образованного исполинскими каменными стенами, стояли четыре башни: две более крупные были обращены в сторону города, две другие — к необъятным охотничьим угодьям. Галеаццо II и его потомки очень любили проводить здесь время.
Филиппо Мария пошел дальше: он видел в замке Порта-Джовиа не просто одну из надежных крепостей, а настоящий герцогский дворец. Именно здесь он жил и держал свой двор. В окружении неприступных стен замка Висконти чувствовал себя защищенным, непобедимым.
Войти в ворота Порта-Джовиа означало сдаться на милость Филиппо Марии.
Отдавая лошадь на попечение конюха, гонец истекал холодным потом от страха. Звали парня Анджело Барбьери, но, как принято у солдат, все знали его по прозвищу Герольд, полученному за необычный дар: своеобразную неуязвимость, помогавшую Анджело выходить целым и невредимым из самых опасных схваток. Не то чтобы Барбьери был особенно смел или ловок в бою. Конечно, он умел обращаться с оружием, но именно удача — или умение вовремя отступить — помогали ему избегать опасностей. Этим Анджело и напоминал герольдов: знатоков гербов, истории дворянских родов, парадного оружия — словом, тех, кто изучает форму, а не содержание. По мнению многих, причина его необыкновенной удачливости крылась в том, что он тщательно остерегался опрометчивых поступков. Герольд любил прихвастнуть военными подвигами,
