Ким Балков - Проклятие Баальбека
Хулагу велел прекратить грабежи и убийства. Он подарил армянскому патриарху дворец халифа, и тот, сравнивая хана с великим Константином, обещал ему любовь и помощь своего народа.
Мечети горели в Алеппо и Хомсе, Дамаске и Баниясе. Владетель Сирии, лукавый Насир, бросил свою страну на произвол судьбы, и Китбуга, посланный ханом для приведения в покорность всех агарянских племен, брал один город за другим. Тумань даже сожалел, что война протекает столь легко и успешно. Нукеры не должны расслабляться.
Китбуга отвел тумэн к Баальбеку. Его охраняла с востока знойная пустыня, растянувшаяся на многие тысячи гадзаров.
Тумань заставлял нукеров днем заниматься воинскими упражнениями, а ночью удваивал караулы, и далеко вперед высылал конную сторожу из асов и башкурдов. Он не очень верил льстивым арабам, которые говорили, что любой монгольский нукер стоит тысячи мамлюков, и они никогда не решатся напасть первыми. Китбуга знал, что в войске египетского султана были только кыпчаки и туркмены. Им нечего терять. Они обрели в Египте новую родину и будут сражаться до конца.
После проверки караулов Китбуга часто уходил на развалины Храма Солнца, разрушенного Хозроем. Напротив обезглавленных колонн и серых каменных плит, беспорядочно разбросанных по мертвому полю, высилась похожая на огромный шатер гора Джебель-Шейх.
Это место обладало какой-то удивительной силой. Китбуга чувствовал здесь горячее дыхание земли. Не раз случалось, что он мысленно садился на аргамак времени и уносился в далекое прошлое. Тумань видел отца, которого не знал при жизни, и Амбагай сохэра, Елюй Амбаганя и белых лебедей, увлекавших его в бесконечную небесную даль.
Однажды Китбуга повстречал на развалинах рослого монаха в грубом черном хитоне и больших кожаных сандалиях на босу ногу.
— Кто ты? — спросил Китбуга.
— Анастас, раб Божий, — ответил монах.
Китбуга с интересом присматривался к монаху. Лицо его заросло густым седым волосом. Были видны только глаза: большие, черные, непонятно о чем скорбящие.
— Это место проклято Богом, — сказал монах.
Китбуга удивленно вскинул брови, спросил:
— Тогда почему ты здесь?
— Хочу вымолить у Бога прощение, — вздохнул монах. — Видишь… — Он показал рукой на большой каменный куб, который стоял на помосте из черного базальта, украшенный луками, стрелами и фигурами тигра, кабана и слона: — Раньше Ливан был подлинным раем. Он утопал в исполинских кедровых лесах, но Каин погубил его.
Китбуге сделалось душно. Он расстегнул тугой ворот тэрлика, и Анастас увидел на могучей груди туманя почерневший от времени кипарисовый крестик.
— Откуда это у тебя? — спросил Анастас.
— Не забывайся, монах, — грубо оборвал его Китбуга.
Анастас понял, что сказал лишнее и отошел в сторону. Туманю стало жаль его. Сказал, подойдя к нему:
— Меня крестили монахи из Диарбекира.
Слабая улыбка тронула лицо Анастаса. Он вспомнил все: обледенелые кручи бактрийских гор, ковыльные кыпчакские степи, белую, с позолоченным верхом юрту Большого Бурхана.
— Чему ты смеешься, монах? — резко спросил Китбуга.
— Я давно ждал тебя, — ответил Анастас.
Ему хотелось признаться монгольскому туманю, что тот является его крестником, но вместо этого Анастас сказал, вытирая рукою слезы:
— Свершилось!.. Свершилось!.. Господь сподобил меня увидеть того, кто освободит Святой град от нечестивых агарян.
— Откуда ты родом? — поинтересовался Китбуга.
— Из Византии, — сказал Анастас. — Орел Зевса уронил над моей Родиной жертвенного быка. Великому Константину было повелено основать город знамением креста, явившимся в облаках над скутарийскими холмами.
— Ты хочешь вымолить у Бога прощение, чтобы Он вернул жизнь в долину мертвых, — задумчиво произнес Китбуга. — Но разве можно повернуть время вспять?
— Господь милосерден, — улыбнулся монах, перебирая блестящие черные четки. — На все Его воля…
Китбуга достал из далинга кусок тарака, протянул старику:
— Возьми. Это все, что у меня есть.
— Спаси Христос, — поклонился Анастас. — Но я не могу принять твое подношение.
— Почему? — удивился Китбуга.
— За грехи тяжкие я наложил на себя строгий пост, — сказал Анастас.
Китбуга попрощался со стариком и направился в лощину, где оставил хулэга. Пройдя несколько шагов, он спросил, обернувшись:
— Откуда ты знаешь, что я освобожу Святой град?
— Мне было видение, — ответил монах. — Но для этого нужно много молиться. Ты придешь завтра?
— Да, — пообещал тумань.
Слово Китбуги было крепче тангутской стали, но он первый раз в своей жизни не сумел сдержать его, и виною тому явилось предательство хромого Жюльена — сиятельного франкского герцога, владетеля Тира и Сидона…
ВЕТВЬ ТРИНАДЦАТАЯ
Слово Китбуги было крепче тангутской стали, но он первый раз в своей жизни не сумел сдержать его, и виною тому явилось предательство хромого Жюльена — сиятельного франкского герцога, владетеля Тира и Сидона…
Рыцари креста были союзниками монголов, и никто не мог предположить, что, воспользовавшись их малочисленностью, франки бросятся грабить окрестности Газы. Они убили много людей, взяли богатую добычу и отошли к Сидону.
Китбуга был поражен. Еще вчера рыцари клялись ему в вечной дружбе, а сегодня совершили вероломный набег на его владения. Туманю не с кем было посоветоваться. Хулагу отвел войска в цветущую долину Хоросана. Он считал, что сынам вольных степей незачем находиться в большом городе.
Хулагу пребывал в веселой беспечности. Багдадский кариф ежегодно присылал ему сотни красивых наложниц, тюки серебряных мискалей, много алого сукна, бахты и ковров.
Китбуга вызвал к себе Доная и сказал, чтобы тот догнал Жюльена и выяснил с ним возникшее недоразумение.
Тумань не хотел войны. Замки христианских рыцарей прикрывали Сирию, которую уже окружали войска мамлюков и многотысячные толпы арабов, с запада.
Про хромого Жюльена ходила дурная слава. Сирийцы говорили, что герцог за долги заложил тамплиерам свою сеньорию и убил родного дядю, отказавшего ему в наследстве.
Китбуга бросил кости, и они показали, что быть беде. Он хотел остановить Доная, но бек находился уже далеко от ставки.
Донай взял с собой всего десять нукеров. Среди них был и его сын Архай.
Они догнали рыцарей недалеко от Тира. На узкой песчаной косе, отделяющей город от моря, было много погребальных камер и колодцев, перемешанных с гротами страсти, которые получили название «сетей смерти». Здесь Донай и принял свой последний бой.
Бек не верил рыцарям и один поехал на встречу с хромым Жюльеном, приказав нукерам сразу отходить к Баальбеку, если крестоносцы вздумают напасть на него.
Франки попытались взять бека живым, но Донай поднял коня на дыбы и стал крушить их секирой. Удары его были страшны. Они разрубали тяжелые латы и кольчуги. Вокруг Доная образовалась целая гора трупов. Бек рвался к Жюльену, который находился позади своих рыцарей, и тот от страха приказал арбалетчикам убить неистового монгольского берсерка. Десятки стрел впились в его богатырское тело, однако Донай, истекая кровью, продолжал разить врагов. Бека с трудом стащили с коня и стали колоть тяжелыми копьями и рубить мечами…
Китбуга взревел от ярости и боли, когда узнал о гибели своего лучшего друга. Он прогнал Архая, который принес эту черную весть, поднял тумэн и сам повел его к Тиру и Сидону.
Услышав топот многих тысяч коней, Анастас вылез из своей пещеры. Он долго смотрел вслед удаляющемуся войску, и слезы катились по его впалым щекам.
— Я приведу на тебя, Тир, лютейший из народов, — шептал монах сухими, потрескавшимися от жажды губами, — и они обнажат мечи против красы твоей… Сделаю тебя городом необитаемым… Низведу к народу, давно бывшему, и помещу тебя в преисподней… Ибо возгордилось сердце твое…
Анастас уже знал о случившемся, и теперь на его глазах исчезала последняя надежда на освобождение Святого града. Он не успел сказать монгольскому туманю главного, что надо уметь прощать врагов своих и тогда Господь явит Свою милость.
О, Баальбек, город безумцев, низвергнутый в прах! Твои цари вздумали построить Храм до самого неба, и были наказаны. Ты снова искусил воинов Креста, и они стали убивать друг друга.
Анастас упал на каменистую землю и долго лежал так, прозревая будущее. Он видел тень полумесяца над зелеными скутарийскими холмами и желтую найманскую степь, оплакивающую своих сынов. Напрасно в зарослях камыса кричат белые лебеди, и воет волчица на остроглавом кургане. Проклятие Баальбека легло и на кочевья найманов.
Господи, прости и помилуй грешного раба Твоего!.. Анастас вдруг понял, что нельзя силой вернуть утраченное. Ему захотелось сказать об этом монгольскому туманю, но тот был уже далеко отсюда…
