Ким Балков - Проклятие Баальбека
Мункэ призвал к себе Хулагу и приказал ему наказать халибо-солтана.
Китбуга лично снаряжал свой тумэн. Он смотрел, чтобы каждый нукер имел по два колчана стрел, кожаную баклагу-борхото, далинг, где должно храниться сушеное мясо, хотя в случае крайней нужды любой монгол мог рассечь вену запасной лошади и утолить жажду кровью, а потом перевязать рану жильной ниткой.
Хулагу приказал уйгурам и киданям покинуть степи, лежащие между Каракорумом и Бишбалуком и навести мосты через бурные горные реки.
Собираясь на войну, Китбуга говорил, что она будет последней для монголов. Об этом написано в книге судеб. Но Борогчин не разделяла уверенности мужа. Однажды она не выдержала, сказала, что хорошо бы Архаю остаться дома.
Китбуга сдвинул к переносью желтые клочья бровей, спросил хмуро:
— Разве можно удержать в клетке вольного кречета?
Услышав их разговор, тяжело поднялась со своего ложа Алга-хатунь.
— Я подзадержалась на этом свете, — сказала она, щуря подслеповатые глаза. — Асуры уже давно стучатся в нашу юрту. Если ты не убережешь Архая, погибнет весь наш род.
Китбуга молча вышел из юрты и долго смотрел, как на горизонте медленно гаснет узкая розовая полоса заката.
Слова Алга-хатунь зародили в душе сомнение. Он хотел просить Хулагу разрешить Архаю остаться дома, но потом раздумал. Если сын узнает об этом, то будет презирать его.
На рассвете в ханскую ставку пришел Буха-заарин. Он был в боевых доспехах.
— Ты нарушил обет? — спросил Хулагу.
— Нет, — ответил Буха-заарин.
— Тогда что привело тебя к нам?
— Вам понадобится моя помощь.
Столпились стада за рвами, гурты и табуны. Нукеры не спеша седлали коней.
Китбуга знал, что впереди их ожидает долгая дорога, и не всем суждено вернуться к родным очагам.
Тумань отпил кумыс из деревянного иракского, обшитого серебром ковша, сказал, обращаясь к Буха-заарину:
— Благослови нас, ахай.
Буха-заарин снял тяжелый, потускневший от времени медный крест, поднес его к губам Китбуги и запел, ударяя в бубен:
— Абай-бабай, Отец Вечно синего Неба, сделай нас бесстрашными и неуязвимыми для стрел агарянских и помоги одолеть Мангатхая и злых шумнусов его…
ВЕТВЬ ДЕСЯТАЯ
— Абай-бабай, Отец Вечно синего Неба, сделай нас бесстрашными и неуязвимыми для стрел агарянских, и помоги одолеть Мангатхая и злых шумнусов его, — говорили монголы, и никто не мог остановить их, как если бы Создатель и в самом деле помогал им.
Кыпчаки выкликнули султаном Айбека. Это явилось неожиданностью для других мамлюков. Кыпчаков было больше всего, но они предпочли туркмена. В благодарность Айбек назначил Кутуза верховным везирем. А тот сделал Бейбарса командиром дворцовой стражи.
Багдадский кариф просил помощи у Айбека, но султан отказал ему.
Мамлюки глухо роптали. Они хорошо понимали, что над правоверными нависла большая угроза, и если султаны и эмиры не сумеют договориться между собой, слуги Иблиса возьмут Каир и снова обратят их в рабов.
Но Айбек ни о чем не хотел слышать. Он окружил себя музыкантами и танцовщицами и предавался безудержному веселью.
У Бейбарса было тревожно на душе. Его не радовали ни мелодичные звуки лютни, ни игривые наложницы, резвящиеся на ковре. Он думал, что правоверные слишком беспечны и легкомысленны. Хулагу раздавит Каир так же, как раздавил веселый Аламут и зеленую твердыню Дженашека.
Однажды ночью его позвала к себе Шеджерет. Бейбарс не посмел отказать жене султана, которая просила сопроводить ее в гробницы дэвов, хотя эта прогулка могла стоить ему жизни.
Пирамиды начинались сразу за дворцом. Шеджерет сказала, что в них живут духи великих людей. Бейбарсу стало не по себе, когда тропа, скользящая вдоль берега Нила, вывела их к гробнице первого владетеля Египта. Ночью черная пирамида выглядела устрашающе. Бейбарс замедлил шаг, прислушиваясь к каким-то непонятным шорохам.
— Это дэвы, — сказала Шеджерет. — Они стерегут покой мертвых.
Бейбарсу сделалось стыдно за себя. Чего он испугался: бездушных камней или едва различимых шорохов внутри них? Мертвые не имеют силы. Другое дело, если Айбек хватился своей жены и выслал за ними погоню… Если их поймают, ему не поможет даже Кутуз…
Они миновали огромную ступенчатую пирамиду и спустились в бесконечные черностенные катакомбы.
Летучие мыши шумно вспорхнули при их появлении.
Шеджерет прижалась к Бейбарсу всем своим гибким, дрожащим от волнения телом.
— Тебе страшно, атабек? — спросила она, блестя в темноте большими агатовыми глазами.
— Я не боюсь даже Иблиса, — ответил Бейбарс.
— Тогда обними меня.
Бейбарс удивленно посмотрел на Шеджерет, и женщина улыбнулась лукаво, сказала:
— А говорил, что ничего не боишься.
Она как бы невзначай толкнула его плечом, и Бейбарс схватил ее за руку, притянул к себе и поцеловал в длинную и тонкую, на которой разноцветными камнями переливалось ажурное серебряное ожерелье, шею…
Они вышли из лабиринта только под утро. Бейбарс удивлялся, что Шеджерет ведет себя с ним так, словно бы ничего не случилось. Однако на следующую ночь она снова позвала его в долину дэвов.
Гизе, Хуфу, Серапеум, — таковы были их потаенные гроты страсти. Соскучившиеся от бесконечного одиночества духи каждый раз открывали перед ними новые двери своих владений.
Шеджерет была искусна и неутомима в любви. Она умела делать то, чего не умели даже наложницы.
Находясь во дворце, Бейбарс думал только о своей возлюбленной и с нетерпением ждал ночи, которая снова бросит их в объятия друг другу.
Стояло время Шаму. Они неслись с Шеджерет на стремительных арабских скакунах вдоль зреющих полей ячменя и пшеницы, и ветер упруго бил в лицо.
Шеджерет спрыгнула с коня близ огромного каменного чудовища на берегу моря. Она была в широком халате красного шелка, в тройном ожерелье из рубинов, в толстых золотых браслетах на обнаженных руках.
— Это сфинкс — хозяин Египта, — сказала Шеджерет, указывая на чудовище рукой.
Туловище его было целиком высечено из гранита. Рядом с ним Бейбарс чувствовал себя маленьким и жалким.
Он попробовал обнять Шеджерет, но она оттолкнула его и пошла туда, где черным гранитом лоснились зубчатые скаты пирамиды Хуфу. Это было так непохоже на нее, что Бейбарс растерялся.
Шеджерет остановилась возле черной пирамиды, словно бы собираясь заглянуть внутрь, но потом раздумала, заспешила дальше. Бейбарс с трудом поспевал за ней. Ему было непонятно, почему они бросили коней и идут пешком?
Шеджерет привела его к гробнице халифа. С виду она была похожа на заброшенную мечеть. В усыпальнице окна горели цветной мозаикой, а на месте разрушенного входа висело черное покрывало с арабской вязью.
Шеджерет молитвенно сложила на груди руки и склонила голову. Она долго стояла так, шепча суру из Корана, а потом сказала, что до недавнего времени здесь находились два камня из Мекки — один синий, другой — розовый, но глупый Тураншах продал их купцам йеменским, и теперь над «страной солнца» нависла большая беда.
— Готов ли ты защищать Египет? — спросила Шеджерет.
— Я поклялся в этом на Коране, — ответил Бейбарс.
— Ты должен стать во главе войска, которое разгромит неверных, — сказала Шеджерет.
— А как же Айбек?
— Он не способен защитить Египет, — поморщилась Шеджерет. — Я дала евнухам двести магрибских динаров, и они скоро отправят его в долину смерти.
Бейбарс промолчал. Он любил эту странную женщину и не хотел подвергать ее опасности, но в тоже время не мог пойти против султана. Ведь Айбек тоже был мамлюком.
За всю обратную дорогу они не проронили ни слова. Едва на горизонте показались обрызганные солнцем минареты Каира, Шеджерет ударила коня тугой ременной плетью и, отрываясь от Бейбарса, понеслась наметом к открытым воротам султанского дворца.
Бейбарс задержался в саду. Он не знал, что говорить Кутузу. Его вдруг обожгла страшная догадка. Шеджерет сама хочет управлять Египтом.
Заметив в саду везиря, Бейбарс поспешил к нему.
— Где султан? — спросил он, подойдя.
Кутуз рассеянно посмотрел на него, ответил, усмехаясь:
— Султан с утра выпил много вина и теперь играет с евнухами в шары.
— Надо остановить его, — сказал Бейбарс.
— Зачем? — удивился Кутуз.
У атабека перехватило дыхание. Показалось, между деревьями стоит Шеджерет и с горьким сожалением смотрит на него.
— Ты что-то знаешь, — изменился в лице Кутуз. — Говори.
Бейбарс хотел уйти, но везирь остановил его:
— Мы погибнем, если не будем держаться вместе.
— Да, ты прав, — согласился Бейбарс. — Мы родились под одной звездой. Надо спасать султана.
Но было уже поздно. Когда они пришли на поляну для игры в шары, Айбек, задыхаясь, корчился в предсмертных судорогах.
