30 восточных мыслителей, которых обязательно надо знать - Людмила Михайловна Мартьянова
У нас есть хороший и плохой чай, так же как и у вас есть хорошая и плохая живопись (превалирует обычно последняя). Не существует единого рецепта приготовления идеального чая, как и не существует правил для создания такой живописи, которая принадлежит кисти Тициана или Сэссона. Каждая заготовка листьев имеет свой собственный метод, свои специфические приёмы, связанные с водой и теплом. Главное, что в этом процессе должна всегда присутствовать истинная красота.
Напиток – это лишь предлог для культа чистоты и утончённости, священный обряд, в котором хозяин и гость соединяются, чтобы сообща почувствовать высшее блаженство, доступное мирянину.
Чайная комната была оазисом в печальной пустыне существования, где усталые путники могли встречаться, чтобы пить из одного источника приближения к искусству. Вся церемония была драмой – импровизацией, сюжет которой сплетался вокруг чая, цветов и живописи.
Ни одного резкого цвета, нарушающего общий тон комнаты, ни одного звука, расстраивающего ритм вещей, ни одного лишнего жеста, ни слова, чтобы разбить гармоническое единство окружающего, все движения должны быть просты и естественны, – вот что было целью чайной церемонии. И странно, то, что иногда это достигалось. За всем этим скрывалась тонкая философия. Теизм[6] был скрытым даосизмом.
Шедевр для настоящего ценителя становится реальностью жизни, к которой мы притягиваемся узами товарищеских отношений. Настоящие мастера не умирают, так как их любовь и страхи остаются жить в нас снова и снова.
Те, кто не может ощутить ничтожество великого в себе, не всегда способны заметить величие ничтожества в других.
Как это ни печально, но мы не можем отрицать тот факт, что при всех наших сложившихся тёплых отношениях с цветами мы совсем невысоко поднялись над своими животными инстинктами. Под овечьей шкурой внутри нас все ещё скалит свои клыки волк.
Ведь было же сказано о человеке, что в десять лет он – животное, в двадцать – безумец, в тридцать – неудачник, в сорок – обманщик, в пятьдесят – преступник. Он становится уголовником, быть может, потому, что всегда оставался зверем.
Истинную красоту может открыть только тот, кто в своём воображении дорисует незавершённое произведение. Зрелость жизни и искусства наступает через наличие перспективы для роста. В нашем чайном павильоне каждому гостю предоставляется право в собственном воображении дорисовать суммарный эффект в переложении на своё «я».
Настоящим для нас всегда был и остаётся голод, ничего святого, кроме собственных желаний. Перед нами рушатся святыня за святыней, но навсегда сохраняется только один алтарь, на котором мы возжигаем благовония для своего единственного божества – себя самого.
Нас привлекает скорее душа, чем рука творца, скорее сам человек, чем его техника, – чем гуманнее призыв, тем глубже наш отклик. Все дело в тайне понимания между мастером и нами, когда, слушая произведение поэзии или романс, мы переживаем и радуемся вместе с героем или героиней.
Поскольку дзен-буддизм воспринимается основой образа мысли, носители искусства предельного Востока специально избегают симметрии как выражения не только завершённости, но и повтора. Единство замысла считалось смертельно опасным для предохранения свежести творческой фантазии.
Зрелость идеи заключается не столько в силе, способной пронзить современность, сколько в энергии определения последующих движений.
…японский принцип внутреннего убранства отличается от принципа европейского, которым предусматривается симметричное расположение предметов на каминной полке и где бы то ни было ещё. В западных домах нам часто встречаются предметы в их внешнем бессмысленном повторении. Мы находим это настоящей пыткой, когда приходится разговаривать с человеком на фоне его же портрета в полный рост, уставившегося на нас нарисованными глазами. У нас возникает путаница, кто из них настоящий: тот, что изображён на картине, или тот, что ведёт с нами беседу. При этом появляется забавное ощущение того, что один из них может оказаться мошенником.
Рикю наблюдал за своим сыном Сёаном, подметавшим садовую дорожку. «Чисто, но не совсем», – сказал Рикю…. Потратив на утомительную работу ещё целый час, сын обратился к Рикю: «Отец, здесь больше нечего делать». – «Юный глупец, – проворчал мастер чайной церемонии, – садовую дорожку надо чистить по-другому». Сказав это, Рикю вошёл в сад, потряс дерево и рассыпал по саду золотые и темно-красные листья, выглядевшие как обрывки осенней парчи! Ведь Рикю требовал не только чистоты, но и естественной красоты.
Особая заслуга наставников дзен-буддизма перед восточной мыслью состояла в признании повседневности в равной степени важным явлением с духовностью. Они полагали, что в великой взаимосвязи вещей отсутствует деление на малое и большое, что атом наделён равным с Вселенной потенциалом. Стремящийся к совершенству человек должен открыть отражение внутреннего света как раз в своей собственной жизни.
Секрет успеха мирской драмы заключается в сохранении пропорции вещей и предоставлении места другим людям без утраты своего собственного положения.
В области этики даосы ругали законы и моральные кодексы общества, ведь для них понятия добра и зла были понятиями относительными. Чёткостью определения всегда назначаются пределы, так как понятия «установленный» или «неизменный», по их мнению, означали прекращение роста.
Кунцуген (Цзи-юань) сказал: «Мудрецы толкают мир». Наши нормы нравственности возникли из потребностей общества в прошлом, но разве общество навсегда останется неизменным? Соблюдение общинных обычаев предполагает постоянное пожертвование отдельным человеком чего-то государству.
Наша злоба исходит от нашей устрашающей застенчивости. Мы не прощаем других, потому что осознаем собственную неправоту. Мы лелеем высокую мораль, потому что боимся прилюдно говорить правду; мы ищем покоя в гордыне, так как опасаемся признавать истину перед самими собой.
Как можно серьёзно относиться к окружающему миру, когда этот мир сам по себе такой ничтожный! Повсюду царит закон: ты – мне, я – тебе. Какие уж тут честь и целомудрие!
Взгляните на самодовольных торгашей добром и истиной. Кто-то даже покупает так называемую святую веру, которая на самом деле представляет собой всего лишь общепринятую мораль, освящённую цветами и музыкой.
Лишите церковь её внешней мишуры – и что от неё останется? При всем при этом буйным цветом распускаются всевозможные верования, так цена вопроса выглядит мизерной до нелепости: билет на небеса оценивается в одну молитву, достойному гражданину достаточно приобрести соответствующий диплом.
Присвойте себе меру веса, и, если вашу истинную полезность узнают в мире, вас в скором времени продадут с аукциона тому, кто предложит денег больше, чем другие. Почему люди обоего пола так любят рекламировать сами себя? Неужели исключительно в силу привычки, приобретённой во времена рабства?
Древние мудрецы никогда не укладывали свои теории в
