Виннету. Сын вождя - Карл Фридрих Май
– Ты должен различать религию и тех ее приверженцев, которые только говорят о ней, но нарушают заветы.
– Так говорят все бледнолицые. Они называют себя христианами, а поступают не по-христиански. У нас есть бог Маниту. У него есть единственное желание, чтобы все люди были добрыми. Я стараюсь быть добрым – значит я христианин и, несомненно, лучше тех белых, кто думает не о ближних, а о собственной выгоде. Никогда не говори со мной о вере и не старайся сделать из меня так называемого христианина! Вот о чем я хотел просить тебя!
Я молча пожал ему руку в знак согласия.
– Почему мой брат оказался вместе с хищниками, алчущими наши земли? – спросил Виннету. – Разве ты не знал, что по нашим законам это преступление?
– Я об этом не думал и был просто рад получить место геодезиста, потому что мне обещали хорошо заплатить.
– Заплатить? Но вы не успели закончить работу? Вам платят до окончания работ?
– Мне выдали небольшой аванс и снабдили снаряжением. Остальное должны были выплатить после завершения всех работ.
– Значит, теперь ты потерял эти деньги?
– Да.
– И много?
– Для меня – много.
Виннету замолчал, потом сказал:
– Жаль, что из-за нас мой брат потерял так много. Сколько еще оставалось доделать?
– Не очень много, где-то пара дней работы.
– Уфф! Если бы я тогда знал тебя, как сейчас, мы бы напали на кайова чуть позже.
– Чтобы я успел все сделать до конца? – искренне удивился я его великодушию.
– Да.
– И ты был готов согласиться, чтобы мы украли вашу землю?
– Не украли, а закончили ее измерять. Линии, что вы чертите на бумаге, ничего не значат, земля от этого никуда не исчезнет. Преступление совершается, когда рабочие бледнолицых начинают прокладывать дорогу для Огненного Коня.
Он немного помолчал, затем продолжил:
– Для того чтобы получить деньги, тебе нужны те самые бумаги?
– Да.
– Тогда ждать нечего, потому что все ваши бумаги мы уничтожили…
– А что с нашим снаряжением и инструментами?
– Наши воины хотели все сломать, но я запретил. Я не ходил в школу бледнолицых, но понимаю, что это очень дорогие предметы. Я приказал сохранить их и перевезти сюда. Я хочу вернуть их моему брату.
– Благодарю тебя. Впрочем, пользы теперь от них никакой, но, по крайней мере, я смогу их вернуть.
– Значит, они не нужны тебе?
– Нужны как раз для завершения измерений.
– Но у тебя ведь нет бумаги!
– Мне давно подсказали, что документы всегда надо копировать. Я это предусмотрел.
– И бумага у тебя с собой?
– Да, вот здесь, в кармане. Хорошо, что твои воины не почистили его.
– Уфф! – обрадовался Виннету и замолчал, что-то обдумывая.
Когда позже я узнал о его мыслях, я был поражен – вряд ли такое могло прийти в голову моим бледнолицым собратьям.
Поднявшись, Виннету сказал:
– Мы возместим ущерб моему брату. Но сначала тебе надо до конца поправиться.
Мы вернулись в пуэбло. Впервые за последние дни мы, четверо белых, провели спокойную ночь. На следующий день Хокенс, Стоун и Паркер торжественно выкурили с апачами трубку мира. Речи лились рекой, особенно усердствовал Сэм. Он то и дело подшучивал, и даже всегда серьезные индейцы тщетно пытались сдерживать приступы смеха. Потом мы удалились, чтобы с мельчайшими подробностями обсудить события прошедших дней. Когда разговор коснулся освобождения Инчу-Чуны и Виннету, Хокенс ни с того ни с сего прочитал мне целую нотацию:
– Вы просто чудовищно коварный человек! От друзей нельзя ничего скрывать, особенно если они столько для вас сделали. Вспомните, кем вы были, когда мы впервые встретились в Сент-Луисе? Не отнесись мы к вам серьезно и с должным пониманием, сидеть вам на прежнем месте. Короче, мы заменили вам отца с матерью, дядю и тетю, носили на руках, кормили лучшими кусками мяса, чтобы вы окрепли телом, отдавали весь свой опыт и мудрость, чтобы вы возмужали духовно. Взамен мы вправе были ждать уважения и почитания, а что получили? Какую благодарность? Похоже, мы слишком много вам позволяли. Я не в состоянии перечислить все ваши выходки, но самым ужасным было то, как вы тайком от нас освободили двух вождей. Этого я никогда вам не прощу и запомню на всю оставшуюся охотничью жизнь! Но послушайте меня! Любовь – дело непонятное и темное, как сама женщина: чем хуже с ней обходишься, тем сильнее она любит. Итак, мы сохраняем вас в наших рядах и наших сердцах и на сей раз, но при условии, что вы одумаетесь и впредь станете умнее. Вот вам моя рука. Вы обещаете исправиться, дорогой сэр?
– Конечно, – ответил я, улыбаясь и пожимая его руку. – Буду брать пример с вас и скоро стану таким, как Сэм Хокенс.
– Гринхорн надумал сравниться с самим Сэмом Хокенсом! Напрасный труд! Шансов примерно столько же, как у земляной лягушки стать оперной дивой. Я бы…
Однако тут с хохотом вмешался Дик Стоун:
– Постой, помолчи, старый болтун! Вы только послушайте, что он тут наговорил! Будь я Шеттерхэнд, не потерпел бы, чтобы меня то и дело обзывали гринхорном!
– Не потерпел бы? Но он и в самом деле гринхорн!
– Чепуха! Кому мы обязаны жизнью? Сто лучших вестменов, вместе со мной и с тобой, не смогли бы сделать того, что он совершил вчера. Он защищает нас, а не мы его, поэтому прекращаем смеяться над парнем! Если бы не он, не сидеть бы тебе, старый болтун, сейчас здесь с поддельными волосами на голове!
– Что ты сказал? Мой парик – это поддельные волосы? А ну-ка, повтори! Это самые настоящие волосы, можешь проверить.
Сэм сдернул парик и протянул его Стоуну.
– Убери! Оставь себе этот скальп! – засмеялся Дик.
– Как ты его назвал? Ну уж от тебя не ожидал! Ты сам как был гринхорном, так им и остался. Дьявол, никто не ценит старика Сэма! Никчемные людишки, я презираю вас и пойду лучше к своей Мэри, посмотрю, как она там.
В сердцах махнув рукой, Хокенс вышел из комнаты.
На следующий день возвратились разведчики, преследовавшие кайова. Они донесли, что последние удалились, не сделав ни одной остановки. Таким образом, напрашивался вывод, что враждебных действий от них пока не ожидалось.
Наступили дни покоя, но для меня это было время, полное деятельности. Сэму, Дику и Уиллу было по нутру гостеприимство апачей, и они очень неплохо отдохнули. Хокенс был ежедневно занят исключительно верховыми прогулками на Мэри, которая, как он сам выразился, обучалась «тонкостям искусства» и привыкала к особенностям его езды.
Валяться на медвежьей шкуре времени не было. Виннету принял меня в свою «индейскую школу». Мы часто совершали далекие поездки, во время которых я должен был упражняться во всем, что касалось войны и охоты. Мы много блуждали по лесам, и благодаря этому я прошел превосходную школу разведчика. Виннету проводил со мной настоящие «полевые занятия». Часто он прятался от меня и давал
