Виннету. Сын вождя - Карл Фридрих Май
– М-да, дело опасное… Похоже, ждет вас раневая лихорадка. Лучше бы это приключилось со мной, старым енотом. А других ран нет?
– Прикладом… голова и… плечо…
– Значит, хорошенько приложили по колокольне. А я думал, только ножичком пырнули. Ладно, раз сразу голова не раскололась, со временем все пройдет. Главное, чтоб в мозгах хоть что-то осталось, если не ошибаюсь. Опаснее всего язык, его ведь не перевяжешь…
Дальше я уже не слышал, потому что опять впал в забытье.
Очнувшись снова, я почувствовал, что нахожусь в движении. До моих ушей донесся лошадиный топот, и я открыл глаза. Каково же было мое удивление, когда я увидел, что лежу на шкуре убитого мною медведя! Из нее устроили нечто вроде гамака, прикрепленного к седлам двух лошадей, шедших рядом. Я лежал под шкурой и не мог ничего видеть, кроме неба и загривков несших меня животных. Солнце пекло невыносимо, и жара, словно расплавленный свинец, растекалась по жилам. Мой опухший рот был буквально забит комками запекшейся крови, я пытался выплюнуть их, но у меня ничего не получалось. Страшно хотелось пить, только вот попросить воды я опять же не мог, поскольку рот вообще не открывался. Тут я подумал о приближении смерти и в третий раз потерял сознание.
Потом я сражался с индейцами, бизонами и медведями, мчался по высушенной засухой прерии, долго плыл по безбрежным морям. Это была лихорадка, о которой говорил Сэм и которая чуть не унесла меня в могилу. То я слышал откуда-то издали голос Хокенса, то видел устремленный на меня проницательный взгляд Виннету. Позже мне показалось, что я умер, меня положили в гроб и похоронили. Я слышал, как комья земли застучали о крышку гроба, а затем долго-долго – целую вечность – я лежал в земле и не мог пошевельнуться.
И вдруг крышка гроба бесшумно поднялась и куда-то исчезла. Я увидел над собой ясное небо, а края могилы словно опустились. Я попытался провести рукой по лбу и…
– Аллилуйя! Он восстал из мертвых! – услышал я ликующий голос Сэма и повернул голову. – Смотрите, он шевельнул рукой, а теперь даже повернул голову! – воскликнул мой друг.
Он склонился надо мной с сияющей от радости миной. Я это сразу же заметил, несмотря на густую бороду, обрамлявшую его лицо.
– Видите ли вы меня, дорогой сэр? – спросил он. – Глаза открылись – значит вы живы! Видите меня?
Мне хотелось ответить, но я не мог этого сделать: во-первых, я был все еще очень слаб; во-вторых, язык мой, тяжелый, как кусок свинца, не поворачивался во рту. Я закрыл глаза и продолжал спокойно лежать – на этот раз не в объятиях ужасной смерти, а в блаженном раю: хотелось навеки остаться в таком состоянии.
– Эй, посмотрите на него! Живой! – раздалось откуда-то сзади.
Лицо Сэма исчезло, а вместо него появились головы Стоуна и Паркера. Мне показалось, что в глазах этих закаленных вестменов мелькнули слезы радости. Они хотели что-то сказать, но неугомонный Сэм отодвинул их в сторону и сказал:
– Дайте-ка мне с ним поговорить!
Взяв меня за обе руки, он с заботой в глазах спросил:
– Вы не голодны, сэр? Не хотите промочить горло? Можете есть или пить?
Я отрицательно покачал головой, потому что не чувствовал никакого желания насладиться чем-либо. Состояние слабости, в котором я находился, исключало даже каплю воды.
– Но это невозможно! Господь бог, вы знаете, сколько вы тут пролежали?
Я только слегка пожал плечами.
– Три недели, целых три недели! Вы только подумайте! Вы даже не знаете, что тут произошло за все это время! Да и вообще, вы хоть понимаете, где находитесь? У вас была страшная лихорадка, а затем вы впали в полное забытье. Апачи уже хотели вас похоронить по обычаям белых, то есть зарыть, если не ошибаюсь! Но я не мог поверить в вашу смерть и упросил Виннету убедить его отца, чтобы он позволил не хоронить вас до тех пор, пока ваше тело не начнет разлагаться. Мы очень обязаны заступничеству Виннету! Я должен пойти к нему, должен позвать его!
Я закрыл глаза и снова отдался власти блаженной усталости и покоя. Мне ужасно хотелось остаться лежать так навсегда. Но вскоре я снова услышал шаги. Меня коснулась чья-то рука, а потом я услышал голос Виннету:
– Сэм Хокенс не ошибся? Сэлки-Лата, Разящая Рука, в самом деле очнулся?
– Да, мы все трое видели это. Он даже кивнул нам!
– Значит, свершилось великое чудо! Но лучше бы он не приходил в себя, потому что все равно его ждет смерть. Он вернулся к жизни, чтобы умереть. Мы отправим его на смерть вместе с вами.
– Он – настоящий друг апачей!
– Который дважды чуть не убил меня.
– У него не было выбора!
– Почему?
– Первый раз – чтобы спасти тебе жизнь, ведь иначе в схватке кайова убили бы тебя. Второй раз – он спасал свою жизнь, когда ты собирался убить его! Мы хотели вам сдаться, но твои воины не слушали нас.
– Сэм Хокенс так говорит, чтобы спасти свою жизнь.
– Нет. Все, что я говорю, – чистая правда.
– Твой язык лжет! Все, что ты рассказывал мне, ты делал для того, чтобы избежать мучительной смерти. Но мы знаем, что все бледнолицые – наши враги, еще большие, чем собаки-кайова! Ты подкрался и подслушал наш разговор. Если бы ты был другом, то предупредил бы, и тогда кайова не напали бы на нас у воды и не схватили бы.
– Но вы собирались мстить нам всем за смерть Клеки-Петры и, кроме того, ни за что бы не дали закончить нашу работу.
– Ты все время придумываешь истории и хочешь, чтобы тебе верили! Неужели ты считаешь, что Инчу-Чуна и Виннету лишены разума и глупее маленьких детей?
– Я никогда так не думал! Жаль, Олд Шеттерхэнд опять впал в забытье, иначе он подтвердил бы, что я говорю правду.
– Он такой же лжец, как и ты. Все бледнолицые – лжецы и мошенники. Я знал только одного белого, в сердце которого жила правда. Это убитый вами Клеки-Петра. Сначала мне показалось, что Шеттерхэнд похож на него. Я восхищался его силой и отвагой. Его глаза смотрели открыто. Но я ошибся. Как и все белые, он отнимает у нас, индейцев, землю. Он знал о ловушке, но не предупредил! Он сумел дважды победить меня и оглушить своим кулаком. Почему Великий Маниту создал такого сильного и смелого человека и подарил ему лживое сердце?
Когда рука Виннету коснулась меня, я очень хотел взглянуть на него, но не мог. У меня не было сил даже разжать свои веки. Теперь же, когда я услышал свой приговор, я заставил себя открыть глаза. И я увидел молодого вождя совсем рядом. В этот раз
